Маг дороги (сборник) - Марина Дяченко

Только что рассвело. Мой тюфяк, и одеяло, и вообще все было мокрым от росы.

— Гарольд… Который час?

— Вставай, пожалуйста, Лена.

От такого обращения сон с меня слетел, как по команде.

Гарольд сидел надо мной и улыбался. Очень старательно и немножко неестественно. Улыбался, кивал, всем своим видом показывал, как рад меня видеть.

— Вставай, пожалуйста. У нас мало времени. Нам надо тебя выучить хоть чему-то прежде, чем мы перейдем границу.

— Ты уверен?

Мне стало не по себе. Болели руки и ноги, от сырости колотил озноб, а кроме того, этот новый вежливый Гарольд собирался меня учить. А я уже знала по собственному опыту, что ничем хорошим это кончиться не может.

— А что мы будем… э-э-э… делать?

— Я тебе все объясню. Пойдем.

Лагерь спал, только костры кашеваров уже горели вовсю. Гарольд отвел меня к обрыву. При свете нового дня я увидела место, где вчера встретилась с принцем: колючие кусты, в которых заблудилась, дорожку…

Над водой стелился туман.

— Я все понял, — бормотал Гарольд. — Я понял свои ошибки. Я учил тебя, как мальчишку, и не учел, что у девчонок другие, эти… особенности. Теперь все получится… Смотри сюда.

Гарольд указал вниз. Я присела на корточки. Среди травы рос одинокий цветок, похожий на тюльпан, но только очень большой и фиолетовый. У цветка явно были неприятности: он склонился головкой к земле. Не исключено, что вчера на него наступили.

— Урок первый, — волнуясь, начал Гарольд, и я не посмела перечить. — Маг дороги должен быть готов отдать часть своих сил тому, кто в этом нуждается. Кто ослабел и… это… деморализован. Что значит — пал духом. Вот вы, девочки, любите цветы… зверушек… Ты бы не могла помочь этому цветочку?

— А как? — спросила я еле слышно.

Гарольд улыбнулся шире:

— Очень просто. Протяни над ним ладонь, правую. И скажи: «Оживи». Если ты в самом деле захочешь, чтобы он снова раскрыл свои лепестки навстречу новому дню, чтобы пчелка прилетела… э-э-э… и все такое. Ты скажи вот так ласково: «Оживи», и он оживет.

Я протянула над цветком выпачканную землей ладонь:

— Оживи.

Как и следовало ожидать, цветок не шевельнулся.

— Оживи! — сказала я громче. — Оживи!

— Ничего, — сказал Гарольд, улыбаясь из последних сил. — Я же тебя не тороплю. У всех не выходит сразу. Нужно еще пробовать. Передай ему свои силы. Вот ты свежая, выспалась… А цветочек сдох совсем… Жалко цветочек… Давай.

— Оживи! — заорала я во всю глотку. — Оживи! Оживи!

Сидя на корточках, я так низко склонилась над цветком, что потеряла равновесие и упала вперед.

Хрясь!

Никогда уже пчелки не прилетят на этот цветочек. В поисках опоры я пополам переломила и без того вялый стебель.

— Гарольд, я…

Он уже уходил, не оглядываясь.

Глава 7

БУРЯ

В седло я взбиралась минут тридцать. Уехал Оберон, уехали стражники и принц с невестами, укатилась карета, вереницей потянулись всадники. Уже и обозные телеги тронулись в путь, проехали мимо нас и пристроились в хвост уходящему каравану. Луг, покрытый черными пятнами прогоревших костров, совсем опустел — а я все пыталась вскарабкаться на спину бедному животному, приспосабливая для этого камни, кусты и кочки, прыгая с разбега и на месте, цепляясь за седло и гриву.

Гордость не позволяла мне позвать на помощь Гарольда. А бросить меня ему не позволял долг. Потому он следил за моими попытками, жуя травинку и время от времени похлопывая по шее свою нервную рыжую кобылу.

Я выбилась из сил и замучила животное. Гарольд ждал. Время шло; неизвестно, что было бы дальше (или нет, известно: я бы скорее сдохла на месте, чем попросила учителя подсадить меня). Но тут в траве нашелся березовый чурбачок — наверное, на нем сидели у костра, а потом забыли или бросили. Подставив чурбачок под ногу, мне удалось сначала лечь на седло животом, потом усесться лицом к хвосту и только потом — наконец! — занять подобающее всаднику положение.

Гарольд, увидев меня в седле, ничего не сказал — только вспорхнул на спину своей Рыжей, будто птичка на веточку. И, не оглядываясь, тронул кобылу с места.

Мой конек без напоминания пристроился Рыжей в хвост.

Гарольд поторопил кобылу пятками — он, конечно, хотел догнать караван. И мой конь перешел на рысь.

Я изо всех сил вцепилась в него руками и ногами. Лошадиная спина прыгала — это было страшно…

Но это было и весело.

Мышцы болели уже не так сильно. Даже то место, на котором сидят, скоро притерпелось к жестким хлопкам седла. Или я научилась наконец-то пружинить ногами?

Мой серенький бежал весело — ему было легко. Сколько там во мне килограммов? Неслась назад трава, летели кусты, вставало солнце — все выше, выше… И все светлее и светлее, все ярче и ярче становилось вокруг.

Мой серенький обогнал кобылу Гарольда. Я бы с удовольствием обернулась и показала учителю язык, но побоялась, что не удержусь. Ветер бил в лицо. Мне захотелось петь, и я запела ту песню, которой когда-то учил меня дед:

Наверх вы, товарищи, все по местам,Последний парад наступа-ает!Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,Пощады никто не жела…

Серый перешел в галоп. Я быстренько сжала зубы, чтобы не откусить язык. Меня подбрасывало и шмякало о седло, снова подбрасывало и шмякало, а я вцепилась в переднюю луку, растопырила ступни пятками вниз, носками наружу и от ужаса закрыла глаза.

Серому, видно, понравилось, как я пою. Потому что когда песня оборвалась — он почти сразу сбавил скорость, перешел опять на рысь и потом на шаг. И вовремя: я готова была свалиться, как груша.

Подскакал Гарольд, злой, как оса:

— Сдурела?

— А что, нельзя?

Он пробормотал что-то под нос и поехал вперед.

— Скажите, мастер, а у нас сегодня будет первый урок?

Дело было во время дневного привала, я уже высмотрела себе очень удобный камень для взбирания на лошадь и потому чувствовала себя уверенно. А Гарольд, услышав мой вопрос, покраснел как свекла и уткнулся в свою миску, делая вид, что оглох.

Я давно заметила: в школе дразнят обычно тех, кто очень обижается на дразнилки. Когда Зайцева доводит меня — я на стенку лезу от обиды. И тут же, на следующей перемене, могу сама мучить Батона. Он противный, честно говоря, он давит жуков просто для удовольствия, бьет собак ногами, и еще он ябеда. Его полезно дразнить: он, может быть, перевоспитается. И приятно, когда он ревет от обиды, — такой ведь гад.

При мысли о Батоне что-то в моей душе царапнулось. Как-то расхотелось дальше об этом думать. Ну, задразнили ябеду до слез — и задразнили…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});