Ликвидаторы времени. Охота на рейхсфюрера - Артем Рыбаков

Я тихонечко закрыл полог и потопал себе восвояси. «Вот, что за черт! Даже поговорить не с кем!» — подумал я, вспомнив, что Алик сейчас трудится переводчиком на очередном туре допросного марафона. Можно, конечно, было отправиться на боковую, но на часах еще не было и девяти вечера, да и не устал я пока. Осознание собственной временной ненужности так меня огорчило, что я даже слегка испугался. Но, покопавшись немного в себе, я решил, что это все-таки последствия утреннего нервного срыва. Видно, действительно нервишки за последнюю неделю порядком поистрепались. «Решено, сегодня у меня — выходной!» — постановил я и, достав из рюкзака плоскую бутылку с коньяком, «залег на матрас», то есть удобно устроился под тентом, натянутым у «круппа». Пригубив пару раз армянского, я вытянулся на спальном мешке и закурил. В голову лезли всякие невеселые мысли вроде того, что «везение наше скоро кончится, и вот тогда…». Или о том, что наши булавочные уколы по большому счету ничего не изменят… И прочая разная депрессивная хрень… Чтобы отвлечься от скорбных дум, я глубоко затянулся, закрыл глаза и постарался вспомнить что-нибудь хорошее.

«Вот я вернулся после ночной смены домой, а сынишка встречает меня, стоя в своей кроватке… Улыбается, машет руками… Что-то лепечет… Вот мы с командой отмечаем Новый год в ирландском пабе… Ребята все веселые, смеются, что-то кричат… Я потянулся поручкаться с только что пришедшим товарищем и зацепил рукой свечку… Ой, больно-то как!»

Открыв глаза, я затряс обожженной рукой — оказалось, что я задремал и сигарета, дотлев, обожгла мне пальцы. Такой сон обломался! Чертыхнувшись, я вылез из-под навеса.

— Антон, ты чего там ругаешься? — откуда-то сверху раздался голос Трошина.

— Да вот — нет мне в жизни счастья! Даже поспать в холодке не получается… — объяснил я ему.

Слава свесился с машины, на которой сидел:

— Это у тебя счастья нету? А мне что тогда говорить? Вы только послушайте про этого «несчастного»: командир госбезопасности, весь обласканный властями предержащими, красавец и умница…

— Э, ты чего распелся? Я тебе все равно не дам! — грубой шуткой оборвал я дифирамбы в свой адрес.

— Чего не дашь? — не понял Трошин.

— А ничего не дам! Хотя… Могу в ухо дать от всей души… Хочешь?

Славка опасливо спрятался за бортом, и оттуда донеслось его издевательское бормотание:

— Дерется как бог, но все время не по делу…

— Или ты прекратишь, или я тебе гранату кину! Не трепи мне нервы, я — психический!

Правда, что удивительно, от беззлобного подтрунивания Славы на душе существенно полегчало.

— А ты чего там расселся? — спросил я его. — Поспал бы?

— А я про девушку ту, Марину, все думаю. Как думаешь, может, мне Александра Викторовича за нее попросить?

— Слав, ты точно влюбился! Все признаки налицо…

Даже в полумраке вечернего леса было видно, как потемнели его щеки. Он отвернулся.

— Да не знаю я, честное слово! Сам не могу понять, что со мной происходит?!

— Ну, если по симптомам судить, то только одно — то самое бредис влюбленис. Не веришь? Можешь сам у военврача спросить — он тебе то же самое скажет.

Но поболтать о любви нам не удалось — запыхавшийся Кудряшов позвал меня к командиру.

* * *

В штабе меня встретили радушно: Бродяга молча протянул кружку с ароматным чаем, а Фермер пару секунд разглядывал меня, затем сказал:

— Все, Тоха, кончились игрушки… Начинаем работать как взрослые!

— А что, мы детством всю эту неделю страдали? — спросил я.

— Так точно, детством. Никакого планирования… Так — беспорядочные, хоть и болезненные, укусы. Мы с Шурой тут помозговали, — кивок в сторону Бродяги, — и накидали программку…

— А от меня что требуется? Ну, кроме четкого выполнения программы?

— Инициатива и консультации исторические! Вообще-то мы с товарищем чекистом считаем, что уже пора создавать отряд нормальный. Как базу и прикрытие… Как считаешь, майор наш командование потянет?

— Тебя военная сторона интересует или человеческая?

— Про военную я и сам знаю, человеческая, конечно. Ты же с ним почти все время трешься…

— Потянет. Он — чуткий, да и опыта ему не занимать, тем более что за последние пару недель он инициативности и нешаблонности от нас нахватался по самое не балуйся…

— Ну и прекрасно, а то нам уже давно, помнишь, как в рекламе говорили? «Пора выйти из тени!» — и Шура весело подмигнул мне.

— А с планом познакомите?

— А как же! Только давай сначала на хутор смотаемся… Хочется нам на старосту твоего поближе посмотреть. А уж по результатам и план дошлифуем. А сейчас… Давай, поднимай Бухгалтера, Кудряшова и Юрина. И подготовьте интендантский тарантас.

— Слушаюсь, товарищ майор!

* * *

Третий раз за сутки подъезжая к хутору, я терзал себя размышлениями о том, что же там такое «недетское» придумали наши командиры: «Вроде воюем мы, по меркам сорок первого года, неплохо. Связь с нашими наладили. Немцам, как можем, пакостим. Чего еще-то?»

Остановив мотоцикл перед воротами Акимыча, я требовательно бибикнул. Как по мановению волшебной палочки створки распахнулись, и сам хозяин вышел нам навстречу. Зарулив на двор, я выключил движок и, отправив Славу с Кудряшовым сторожить подходы к хутору, с удовольствием стал наблюдать за встречей «высокого начальства».

Первым с водительского места выбрался Бродяга, обряженный в форму немецкого унтер-офицера. Обойдя машину, он предупредительно открыл дверь пассажира и отступил на пару шагов в сторону. Наш командир был великолепен! Встав во весь свой немаленький рост, он вышел… нет, тут это слово не подходит! Он выдвинулся из машины! Правда, с учетом того, что немец подходящих габаритов нам пока не попался, Шура был одет в простой мотоциклетный плащ, с прицепленными к нему майорскими погонами, но выправка кадрового военного вкупе с внушительными габаритами создавали необходимый образ высокого армейского начальства. Даже то, что из-под плаща выглядывали камуфляжные штаны и высокие шнурованные бутсы вместо сапог, нисколько не смущало командира. Небрежно козырнув старосте, Саша сделал приглашающий жест в сторону дома.

Слегка обалдевший Семен Акимович вздрогнул и бросился к дому, стараясь опередить важного гостя. Следом за ними пошел и Бродяга.

Я же, нажав на тангенту, проверил связь с выносным постом:

— Арт вызывает Бухгалтера.

Спустя несколько секунд (ну еще бы, как пользоваться «Алинкой» Славе объяснили, дай бог, полчаса назад) послышался ответ:

— Бухгалтер в канале. Все в норме.

Успокоенный, я пошел в дом.

Первое, что я заметил, было то, с каким подчеркнутым вниманием Акимыч слушал нашего командира. Только что по стойке «смирно» не стоял!

— Вы, товарищ Соломин, хорошенько все обдумайте. Я вас не тороплю. Пяти минут хватит? — вещал Шура.

— Так точно, гос… товарищ майор! — и Акимыч действительно вытянулся по стойке «смирно».

— Вольно, товарищ… — и Саша вопросительно посмотрел на старосту.

— Поручик Изюмского гусарского генерала Дорохова полка! — с некоторым вызовом отрапортовал Акимыч.

— Ну а я, — и Фермер на секунду задумался, — полковник Куропаткин, это — если по армейской табели считать. Командир партизанского отряда. Вы присаживайтесь… поручик. Разговор долгим будет.

— Это что же, советская власть по стопам Дениса Васильевича решила пойти? — спросил староста, присаживаясь на лавку. — Полковников партизанами назначает…

— И что в этом плохого? Война-то Отечественная… — ответил за командира Бродяга. — Да и Гражданскую вспомнить можно.

— А вы, стал быть, комиссар?

— Это для вас пока не важно, — ушел Шура-Два от прямого ответа. — Вы меня не стесняйтесь, говорите смело.

— Стал быть, не комиссар — чекист… Или гэпэу?

— Вы, Степан Акимович, лучше бы не моей ведомственной принадлежностью интересовались, а о деле думали, а то три минуты уже прошли… — осадил Бродяга старого (хотя это как посмотреть!) вояку.

— А чего время-то тянуть? Согласен я!

— Вот так, прямо и согласны? — переспросил Фермер. — Даже если мы вас попросим немецкую комендатуру заминировать?

— А что же… И на это согласен! — рубанул староста. — Ежели уж вы, красноперые, полковника Давыдова вспомнили да войну Отечественной назвали, стало быть — дело швах. А про тех скудоумных, что думают, дескать, германец свободу нам дать пришел — мы тут с вами говорить не будем. Уж я германцев и в четырнадцатом, и в восемнадцатом повидал, будьте покойны! Так что не за вас воевать буду да не за политику какую. За Россию!

— Ну, вы, господин поручик, и развоевались, право слово… — развел руками командир. — А насчет минирования я пошутил. И помоложе найдутся.

— А вы насчет возраста не начинайте, гос… товарищ полковник! Чекист ваш, — в третьем лице упомянул Акимыч Бродягу, — не сильно моложе меня, раба Божьего будет, а по лесам как молодой скачет. Знать не от хорошей жизни… Так что и я сгожусь…