Чёрная сказка, или История одного королевства - Lars Gert

на него — маленький, да удаленький! Красный, вдоль и поперёк подлатанный кафтан; подранные шаровары когда-то явно синего оттенка; большой и алый нос крючком с горбинкой —

Ну, вот такой он, Малофей,

И рад ему был б только брадобрей,

Ведь борода его и длинна, и седа,

Волочится за хрычом аж по земле

И чуть далее, немного погодя…

4. ВРЕМЯ ВЕДЬМ

— Возляжем же на ложе, мягкую перину! Воскурим же фимиам благочестиво! Выпьем из кубка истины! — Богохульствовали при свете одинокой чёрной свечи три девицы поздно вечером, одна другой краше.

Их звали Диана, Вивиана, Лилиана; красота же их была какой-то неестественной, по-дьявольски притягательной. В поселении, где они жили, люди относились к ним с опаской, а то и с нескрываемым предубеждением, почитая за ведьм, хотя и Диана, и Вивиана, и Лилиана просто баловались; маялись дурью по молодости своих лет.

У страха, как водится, глаза велики, и возмущаться начал народ, что ночью в избе на краю деревни дурниной орут три девки, устраивая шабаш; сношаются с бесами и летают на мётлах над крышами домов, злобно хихикая.

Пришлось деревенскому старосте вмешаться, принять меры, потому что народ уже вздумал учинить самосуд, повалив к треклятой избе с вилами и подожжёнными кольями в своих руках. И обошлось, на сей раз; повезло трём сёстрам.

Через некоторое время вознамерилась Диана избрать себе суженого под стать самой себе, но никого из деревенских в женихи не захотела. Тогда начала она гадать на картах Таро и кофейной гуще, но ей не хватало силы, и призвала она к себе Рубину, что торгует на базаре, и стали вместе колдовать, а Вивиана, Лилиана — во всём им помогать.

Глухой и тёмной ночью, ровно в полночь прокатился по земле небольшой и чёрный шар, потрескивая, точно уголёк. А спустился шар тот с тёмных туч, и через дымоход проник в избёнку тех сестричек, и визит сей был теми ожидаем!

Предстали пред сёстрами ровно три больших и чёрных ангела, восставших из разломившегося на части, но ещё потрескивающего маленькими молниями шара. У каждого за плечами ‒ крылья.

— Я ‒ несущий свет. — Сказал один.

— Я тот, кто на чреве своём бродит по земле. — Говорил второй.

— Я же — тёмный ангел; любвеобилен я весьма, искусен и силён в утехах. — Отвечал последний.

И состоялась оргия, и пляска дикая, избёнка вся ходила ходуном. И рассердились вновь проснувшиеся от чада и угара жители села, но сползла на веки их лень великая, большая, и вот, в который раз всё обошлось.

Однако после событий следующей субботы, когда три девицы наставили девять зеркал, чтоб вызвать Самого2, на третий день рано утром прибыли из ближайшего замка каратели, старатели, зубодратели и носорватели, дабы судить со всею строгостью.

И притворились сёстры милейшими созданиями; поняв же, что не выкрутятся, на сей раз, они испили яду, испарившись, как эфир, а лица и тела свои надели на иных, ни в чём не повинных созданий и существ, душ светлых и предобрых.

Искали воины, искали; искали долго, рыская по всей округе. И вскорости нашли похожих по описанию девиц, а те — ни сном, ни духом. Отнекиваются что-то, вины своей не признают.

— Что в котомке водится твоей? Ссыпай сюда скорей! — Потребовали солдаты от одной из трёх испуганных девочек, одна юней другой.

— Пустырник, подорожник, эдельвейс и розмарин. — Сказала им незаслуженно обвиняемая. — Ходила в поле, и ходила в горы; собирала для себя, чтобы потом лечить да исцелять людей. Разве это — вред?

И прибыли истопник и исправник, и зашвырнули всю троицу по отдельности в три карательные, исправительные бани, и парили девиц не берёзовыми вениками, но крапивой жгучей, до покраснения и появления волдырей, а также воплей страшных и истошных.

И вывели их после всего на площадь, привязав к столбам, и раздели догола, оголив все прелести. И стали лупить несчастных баб по мягкому месту до тех пор, пока не набежала большая кровища, а кожа не сошла лоскутами. И состоялся над ведьмами суд.

— Вменяется тебе, паршивка, бесчестие и до омерзительности гадкий образ жизни. — Вещал на площади судья в присутствии огромного скопления зевак. — И ты, и ты виновна и повинна в грехе.

— Никто меня не растлевал! Чиста я пред законом, и по совести живу. — Плача, отвечала одна.

И заметили у одной родинку на плече, и ткнули ей туда иглой.

— Не идёт оттуда кровь! Даром, что укол! — Укоризненно качали головами люди, пожимая от негодования плечами. — Стало быть, ведьма ты и есть, самая язвящая!

— Вот, волосы твои рыжие, точно ржавчина али огонь! Глаза зелёные, веснушки по лицу… Ей-ей, ты точно ведьма, ведь боишься ты загара, укрывая свою проклятую белоснежную кожу, ибо тотчас проступает на ней кровь. — Говорили другой, подставив ту под лучи полуденного Солнца.

— Не нравишься ты нам, окаянная, потому что у тебя тяжёлый взгляд, который невозможно долго выдерживать! — Говорили третьей, побивая небольшими камнями. — В доме твоём и ступа, и помело, а твои волосы всклокочены, точно там буйствовала буря; локоны все извиваются, точно змеиные хвосты.

И прибыл к ратуше всадник; и был это ведьмак. И спешившись, обратился к народу с такими словами:

— Ах, люди: что вы творите? Одумайтесь сейчас же, ибо льётся кровь невинных душ.

И пошло среди стоящих замешательство, ибо ведьмак был не последний человек в этих краях.

— А не потому ли ты так печёшься, что одна из ведьм — твоя сестра? — Выкрикнул вдруг кто-то из толпы.

Замялся тут, замешкался ведьмак, но парировал так:

— Никаких прямых улик и доказательств здесь не вижу я в упор; всё домыслы, досужие разговоры ваши, сплетни да интриги завистников.

Роган, который чисто случайно оказался поблизости, тоже не выдержал и решил вмешаться в крайне суровое и неугодное ему правосудие:

— Оставьте вы их ради бога. Или стучалась каждая из них в ваши дома и проклинала? Подклады, наговоры разве слала? Обкрадывала, ставила подножку вам и детям вашим исподтишка? К чему жестокость в вас такая?

— О, славный малый! Защитник, заступник тут нашёлся… А, собственно, ты кто? — Послышался смешок, а люди неодобрительно поглядывали на юного смельчака.

— Я тот, кого все ищут, и найти не могут. Вот я перед вами: Роган, принц заморский, что женитьбы испугался, ибо не по нраву, когда не по любви. — Открылся юноша, показывая перстень на пальце и амулет на шее, которые все эти два года он тщательно, старательно скрывал и прятал.

— Охотно тебе верим, принц, но нет у