Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым - Джеймс Холлис

Травма недостаточности

Психологическая травма недостаточности создает представление, что не стоит рассчитывать на окружающий мир, когда речь идет о восполнении эмоциональных нужд. Возможно, началом всему послужил постоянный недостаток внимания с родительской стороны. Может быть, родитель был слишком поглощен проблемами внутрисемейной жизни, депрессией, развлечениями, привязанностями или реальными заботами и тяготами повседневной жизни. Даже недостаточность, находящаяся вне сферы родительского влияния, например бедность, может сыграть немалую роль в возникновении чувства нехватки. В худшем случае ребенка могут бросить в буквальном смысле. Те дети, которые в самом деле оказались оставленными, страдают от так называемой «анаклитической депрессии». Она может проявляться в физиологических, эмоциональных, умственных и психологических проблемах, включая более высокую степень уязвимость перед патогенными микроорганизмами и преждевременную смерть. Парадигма «неспособности к преуспеванию» опирается на тот факт, что ресурсы, генетически отведенные при рождении, требуют позитивного отражения для своего дальнейшего развития. То, что не кормят, обречено на истощение. Ребенок, прошедший через опыт отсутствия, подлинного или психологического, будет загонять внутрь неосуществленное желание эмоциональной поддержки, утешения и привязанности со стороны другого или просто повернется лицом к стене и умрет. Да и кто из нас, даже получивших свою толику заботы и внимания, кто порой не ощущал себя, как поется в старом спиричуэле, «словно дитя без матери»?

Снова же из этого предсознательного опыта к каждому из нас поступают травмирующий и искажающий сигналы, и мы вырабатываем как минимум три основные категории реакции, чтобы защитить хрупкую психе.

Первая категория реагирования на недостаточность заботы происходит от магического мышления ребенка («Я то, как ко мне относятся»). Отсутствие поддерживающего другого у некоторых интернализируется как «Мои психологические потребности не учитываются даже наполовину, потому что я не стою того, чтобы обращать на меня внимание». Подобная личность имеет склонность прятаться от жизни, ограничивать личностные возможности, избегать риска и даже делать выбор, идущий во вред себе. Человек в таком случае выбирает более скромную из возможностей, которая лишний раз подтверждает его незначительность в собственных глазах. Из всех имеющихся вариантов выбора наиболее привлекательным неизбежно оказывается самый безопасный, будь то на работе или в межличностных отношениях, а совсем не тот, который требует риска, но и сулит новые возможности. Такой человек в силу внутренней программы раз за разом делает выбор во вред себе, всякий раз в полной уверенности, что имеет дело с неким внешним стечением обстоятельств, лишний раз подтверждающих его заниженную самооценку.

Эти и им подобные повторения, несущие в себе немалый вред, могут служить примером тревожного прозрения Юнга: то, что мы отвергаем внутри, так или иначе придет к нам извне, из рук судьбы. Можно сколько угодно проклинать свою судьбу, отказываться признавать очевидный факт: выйдя из детского возраста, мы и только мы принимаем решения и обслуживаем старую программу. Один из моих пациентов, Грегори, выросший в крайней нищете и почти не знавший родительского внимания, постоянно принижал свои способности. Несколько неудачных инвестиций стоили ему едва ли не всех сбережений, однако он отреагировал на эту потерю так: «Ну что ж, это ведь всего лишь деньги. А у меня их, видно, как не было, так и не будет. Уж мне-то это известно как никому другому». Узкий, но тщательно подобранный круг друзей еще больше укреплял его в этом мнении, тем более что и поступки его работали на старую, привычную самоуничижительную модель. В детские годы ему ничего не оставалось, как принимать незавидное социальное положение своей семьи, ее ограниченный спектр возможностей и отождествлять себя с ним. Да, в свое время бедность досталась Грегори в наследство от безликой судьбы, однако всякий последующий выбор уже во взрослом возрасте неявно подкреплял эту ограниченность как непреложное положение дел, как единственно верную «историю» его жизни. Но еще более неприглядный пример этого явления открывается всякий раз, когда человек подвергается унизительному воздействию нетерпимости. В этом случае его будет переполнять ненависть к другим людям и компульсивный порыв к сверхкомпенсации или же он будет мириться со своей приниженностью и жить с ненавистью к себе и самоунижением. Скорбный перечень унижений и боли, причиненной тем, кто страдает от дискриминации, включает не только первоначальную травму, но нередко и бессознательный сговор с этим ущербным представлением о себе. Снова же в бессознательном плане мы неизменно видим здесь знак равенства: «Я таков, как ко мне относятся другие».

Совсем недавно один мой пациент сообщил мне о своем сне. Его детские годы уже не один десяток лет назад прошли в Арканзасе, в обстановке крайней нищеты, физической и эмоциональной. Еще подростком он сбежал от своего унылого окружения и поступил на торговое судно. Неоднократно обогнув мир, в плавании он не забывал и о самообразовании. Наконец, сошел на берег, осел в Хьюстоне, начал свой бизнес и добился определенного материального благополучия. Но что самое невероятное, впоследствии он подал документы в Гарвард на последипломную программу по бизнесу, был принят и успешно ее завершил, несмотря на то, что не имел даже среднего образования. И все же, несмотря на все свои очевидные достижения, он никак не мог отделаться от чувства, что ему чего-то недостает в жизни:

Я в «Гарвардском клубе», пришел пообедать. Но вокруг – странная вещь – никто не может есть, потому что галстуки у них завязаны непонятным тугим узлом. Мне удается дотронуться до своего узла, и тот распускается. Теперь все могут приняться за еду. Я понимаю, что клуб находится на горе, на полдороге к ее вершине. Я проделываю остаток пути до вершины, поднимаюсь на самый верх и, перейдя через вершину, начинаю спускаться. Оказавшись на обратной стороне горы, я бодро сбегаю вниз и оказываюсь у подножья. Здесь я встречаю крестьянина с тележкой и вижу, что его тележка пуста.

В этом сне «Гарвардский клуб» воплощает чувство лишения и потребность «прийти куда-то», которое сохранялось у него на протяжении всех этих лет. И вот он оказывается в клубе, совсем как в реальной жизни, но не может насытиться, пока не будет развязан некий узел. Однако психе уже готова освободиться от прежней стесняющей истории. Он способен развязать свой узел, при этом понимая, что уже долгое время продолжает карабкаться вверх к самой вершине горы. Психе показывает ему, что вершина уже покорена, и тогда у него получается вприпрыжку, теперь уже не прикладывая усилий, сбежать по склону горы вниз. Ассоциация с крестьянином возвращает его к корням, ведь он родом из аграрного региона. Но теперь уже в тележке нет «груза».

Вся жизнь Гарольда оказалась отмечена отождествлением с нищетой и нехваткой самого необходимого. Ему оставалось либо подчиниться, либо отдаться во власть ненасытной потребности компенсировать прошлое через приобретение. Уже разменяв седьмой десяток, он все же смог перевалить через горный хребет личной истории, научившись принимать свое жизненное путешествие. Да, порой оно заставляло его помучаться, но в то же время открыло не один интересный пункт назначения и дало возможность узнать себе цену, как путешественнику, которому по силам оказалось проделать такой непростой путь. Тогда он впервые смог по достоинству оценить свои корни, без прежнего багажа. И снова хочется спросить: разве можно сознательно выдумать что-то подобное? Однако нечто такое в нас создает подобные сны, призывая сознание согласиться на риск более полного воплощения своего Я.

Второй паттерн, на котором мы можем остановить выбор, реагируя на эмоциональный или материальный дефицит своих ранних лет, – сверхкомпенсация – стремление к власти, богатству, выгодному супружеству, славе или какой-то форме владычества над другими. В этом случае то, чего недостает внутри, мы будем искать во внешнем мире. Комплекс власти, наверное, можно найти в каждом из нас. Он может заставить шагать к вершинам, не особо церемонясь с соперниками, но также привести и к тому, что человек попутно будет выстраивать для себя именно те условия, которые приведут к воссозданию прежнего дефицита. Взглянем хотя бы на жизненный путь Ричарда Никсона. От детства, проведенного в нищете в ничем не примечательном калифорнийском городке Уиттиер, до наивысшего в мире поста его движущим мотивом оставалось желание брать верх над другими. Но затем, когда соперники остались далеко позади, он окружил себя весьма сомнительными личностями, и вместе они привели в движение все те компенсаторные факторы, итогом которых стала его вынужденная отставка. Не случайно он не преминул упомянуть о своей одинокой матери и трудностях былых времен, когда с дрожью в голосе произносил прощальную речь в Восточной комнате Белого Дома. В другую эпоху Никсон, пожалуй, мог бы стать персонажем софокловской драмы. Одаренный, целеустремленный до самозабвения, мнительный до одержимости, он взбирается на трон, а затем вынужденно возвращается к своему прежнему незавидному положению, в край забвения.