Время черной луны - Татьяна Корсакова

В плотной пелене дождя дом выглядел унылым и сонным. Хорошо, что дождь. А еще удача, что сегодня выходной, все спят, даже дворничиха тетя Шура. Может, даст бог, получится пройти незамеченной.

Пройти удалось, да что толку? Возле двери своей квартиры Лия вдруг вспомнила, что ключей-то у нее нет, ключи лежали в сумочке, а сумочка осталась на пустыре.

От безысходности захотелось выть в голос. Что же делать? Еще чуть-чуть и станет совсем светло. А она в таком виде: с разбитой головой и поцарапанным лицом, в ночной сорочке с больничной печатью. Как же ей на улицу? И к соседям нельзя. Соседи, может, и добрые люди, но вопросов точно не избежать. Что она им ответит? Ничего не помню, не ведаю, что творю?

Надо думать. Как говорит Анатолий Маркович, безвыходных ситуаций не бывает. Анатолий Маркович – вот кто помог бы ей, не задавая лишних вопросов, но его, к несчастью, нет сейчас в городе. Он на ежегодной конференции психиатров в Стокгольме, вернется через три дня, не раньше.

Алика и Любка, единственные подружки, которым можно доверять, улетели на две недели в Египет. Остальные – приятели, сослуживцы – не те люди, к которым позволительно запросто прийти ранним утром босоногой, в ночной сорочке и с разбитой головой. Если и не спросят в лоб о том, что с ней случилось, то обязательно начнут строить предположения. Еще неизвестно, как далеко эти предположения их заведут. Вдруг прямиком к воротам той самой больницы, из которой она сбежала.

Она ведь даже не может толком объяснить, как туда попала. Если верить Петровне, то из морга, а наверняка никто не знает. Или знает?..

Хозяин пиджака должен быть в курсе. Это же он о ней позаботился, вызвал «Скорую», одежку свою пожертвовал. Плохой человек так бы ни за что не поступил, а он даже не подумал, что в пиджаке документы остались, торопился, наверное. Вот его бы найти.

От бетонного пола тянуло холодом, да и небезопасно тут стоять, еще увидит кто. Лия в нерешительности переступила с ноги на ногу, поплотнее запахнула пиджак. Надо что-то предпринять и как можно быстрее.

В крошечной каморке дворничихи тети Шуры пахло мышами и пылью, зато было тепло и сухо. Каморка запиралась навесным замком, ключ от которого висел тут же, на противопожарном щитке. Красть у тети Шуры было нечего. Самое ценное, алюминиевое ведро и форменную оранжевую робу, выданную управдомом в прошлом году, дворничиха хранила дома, а здесь валялось то, что честному человеку и задаром не понадобится: старое тряпье, стоптанные боты и совсем «лысая» от длительного использования метла. А Лие вот понадобилось…

Из мятого, слежавшегося барахла она выбрала старые джинсы и косынку. Джинсы пришлись почти впору, лишь чуть-чуть болтались на бедрах. Если заправить в них сорочку, а сверху всю эту «красоту» прикрыть пиджаком, то получится вполне сносно. Не Карден, конечно, но на улицу выйти можно. Косынка одуряюще пахла чем-то приторно-сладким и цвета была пролетарского, кумачового, зато удачно маскировала разбитую голову и слипшиеся от крови волосы. А боты оказались велики, ушибленная лодыжка разнылась еще сильнее, но тут уж ничего не поделаешь, придется потерпеть.

Решение было спонтанным и, скорее всего, опрометчивым, но ничего более конструктивного в Лиину голову не приходило. Ситуация получалась почти безвыходной. В собственную квартиру хода нет. В больницу возвращаться тоже нельзя. Во-первых, не знает она, в какой именно больнице провела минувшие сутки, а во-вторых, там ее наверняка уже ждут с распростертыми объятиями, как свидетельницу убийства. Или как преступницу… Никто, кроме нее, лжедоктора не видел. Опять же, резиновые перчатки никаких отпечатков не оставляют. А с несчастной Петровной справился бы и ребенок, такой она была щупленькой. Но даже не это главное. Главное, что добропорядочные граждане, претендующие на роль свидетеля, не станут сбегать с места преступления через окно, а вызовут милицию и подробно обо всем доложат. А Лия сбежала, хоть и не хотела. И как доказать, что действовала она в состоянии аффекта или, того хуже, повинуясь чьей-то злой воле. Тут уж выбор не богат: либо в тюрьму, либо, принимая во внимание ее наследственность, в психушку. А она ни в тюрьму, ни в психушку не хочет. Остается одно…

* * *

Самый сладкий, самый крепкий предрассветный сон был бесцеремонно прерван трелью домофона. Ругаясь, Монгол сполз с постели и, на ходу влезая в халат, подошел к двери.

– Кого там черт принес? – Получилось негостеприимно, так ведь припираться в гости в пять утра тоже не шибко вежливо.

– Откройте, пожалуйста, – голосок женский, незнакомый, с заискивающими нотками. Неужто цыганки-побирушки сменили график работы и перешли на утренние дежурства?

– Я в пять утра не подаю. – Монгол уже хотел повесить трубку, как голосок взмолился:

– Пожалуйста, я ищу Александра Владимировича Сиротина.

Ишь, какие побирушки нынче информированные, даже имена жильцов знают.

– Зачем? – Монгол зевнул.

– У меня его бумажник и документы.

Сон как ветром сдуло. Вот те раз – документы! Сами пришли, разговаривают женским голосом, просятся домой.

– Открываю, – он нажал на кнопку домофона и добавил: – Пятый этаж налево.

Через минуту в дверь тихо поскреблись. Подпоясав то и дело распахивающийся на пузе халат, Монгол щелкнул замком, пошире распахнул дверь – заходите, гости дорогие! – и онемел от увиденного.

На пороге стояло нечто. Если не вдаваться в детали, нечто в большей степени напоминало лицо без определенного места жительства, а если присмотреться… Первое, что бросилось в глаза, – веселенькая красная косыночка, надвинутая на самые глаза. Особого внимания заслуживала обувь гостьи – обувка, несомненно, была антикварной, возрастом едва ли не старше своей хозяйки. Грязные щиколотки, торчащие из стоптанных бот, выглядели непривлекательно и одновременно беззащитно. Единственной деталью туалета, на которую было приятно смотреть, оказался пиджак, до боли знакомый и родной, только изрядно помятый и промокший до нитки. Тетеньке-бомжихе он доходил едва ли не до колен и уж точно шарму не прибавлял.

– Александр Владимирович? – пискнула бомжиха и нерешительно переступила с ноги на ногу.

– Он самый. – Приглашать даму в гости Монгол не спешил, ждал объяснений.

– А я Лия. Вы меня помните?

Помнит ли он? Да такое чудо один раз увидишь – никогда не забудешь.

– Нет, вряд ли мы с вами когда-нибудь встречались.

– Я Лия. – В голосе, тихом, с хрипотцой, послышалось отчаяние. – Мне сказали, что это вы меня в больницу привезли.

– Откуда привез? – Монгол озадаченно поскреб макушку.

– Мне сказали, что из морга. – К отчаянию добавилось что-то похожее на надежду. Гостья сложила ладошки в просительном жесте, рукав пиджака пополз вниз, обнажая тонкое запястье с кожаной фенечкой…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});