Кино. Легенды и быль - Борис Павленок

– Никаких лиц, а то ведь я знаю, начнут величать да возвеличивать...

Назавтра в «Правде» появился отчет о встрече с избирателями и статья Мазурова. Все стало на свои места. А больной прибыл в ЦКБ к завтраку, вроде и не уезжал. Блок коммунистов и беспартийных сработал на выборах, лучше не придумать.

Я уже совсем свыкся со своим положением, но за два дня до Нового 1964 года Мазуров пригласил меня и сказал:

– Вы мне надоели.

Чувствуя какой-то подвох, я смиренно пожал плечами:

– Надоел, так надоел. Спасибо за высокую оценку моих скромных усилий. Когда сдавать дела и кому?

Он улыбнулся и протянул мне пачку красивых кремлевских открыток:

– Поздравьте своих домашних, пошлите знакомым. – Он встал, прошелся по кабинету, остановился возле меня, – Мне стыдно держать вас на подхвате. Вы независимо мыслите и вполне созрели для самостоятельной работы. 2 января 1964 года принимайте пост главного редактора «Советской Белоруссии». С Новым годом вас. – Приобняв меня, крепко пожал руку. – Спасибо за работу и верность.

Сбылась мечта – я достиг солидного положения в журналистике, возглавил наиболее популярную и крупнейшую в республике газету. Справедливость и популярность – вот две задачи, которые я поставил перед собой и коллективом. Хотя двойная жизнь продолжалась, мы печатали нелепые директивы партии по всем вопросам – о том, какой гвоздь вбивать в какую стенку, и какого числа и месяца сеять гречиху. Целые номера отводили под бесконечные речи нашего дорогого Никиты Сергеевича. В общем-то, когда их не было, скучали. Забитые речами полосы давали экономию гонорара, и мы тогда могли заплатить больший гонорар и нештатным авторам и сотрудникам. Занятый рутинной работой, я как-то не замечал, на какую высоту взобрался.

Однажды раздался звонок от Мазурова:

– Я слышал, что в Минск приезжает Шостакович с первым исполнением 13-й симфонии. Вы не думаете, что такое крупное событие в культурной жизни республики стоит отметить?

– Есть информация, но я заказал серьезную статью музыковеду.

– Правильно.

И когда статья была опубликована, он снова позвонил. Признаюсь, не без трепета душевного поднял я трубку и услышал:

– Молодцы. Дельная статья.

Вскоре позвонил завотделом пропаганды и агитации Николай Капич. Он начал с высокой ноты:

– Борис, ты соображаешь, что делаешь? Глянул на чет-ТУю полосу сегодняшней газеты и обомлел... На кого замахнулись?

Не желая, чтобы риторический вопрос обратился в конкретный, а Капич попал в дурацкое положение, я ответил:

– Только что звонил Кирилл Трофимович и похвалил за статью о Шостаковиче... Ты тоже о ней?

Капич замялся и от растерянности забыл, о чем только

что завел речь:

– Да нет... А разве есть такая статья? Где говоришь, на четвертой полосе? Интересно, интересно.

– А ты о чем?

Но Капич, поняв оплошку, уже отключился. Сразу же объявился министр культуры Григорий Киселев. Он панически крикнул:

– Что вы наделали? Да ведь теперь Фурцева...

Я не дал ему погрязнуть в позоре:

– Мазуров только что звонил, благодарил за статью о Шостаковиче. Ты о ней?

– Я. Да... Нет... А в каком номере?

– Думаю, в том, который ты держишь в руках. А, Гриша?

В трубке раздались гудки.

О том, что статья «дельная», я узнал также из присланного мне перевода отзыва «Нью-Йорк геральд трибьюн». Видная американская газета не обошла вниманием нашу скромную газету, обвинив ее в антисемитизме, хотя статья не затрагивала еврейского вопроса. Тактичная музыковедша прошла по краю пропасти. Сделав уважительный разбор и отдав дань восхищения гениальному творению композитора, она с сожалением отметила, что текст стихов Евтушенко адресует мировую трагедию к конкретному событию – расстрелу немцами еврейского населения Киева в Бабьем Яру, где погибло 25 тысяч населения. Но ведь рядом Бело-руссия, которая от рук немцев потеряла 2 миллиона 200 тысяч мирных граждан, в том числе 300 тысяч евреев. А Польша? А Югославия?.. Каждому Гитлер назначил свой «холокост».

Впервые в рубрике «По следам наших выступлений» наша газета отвечала американской, обвинив ее в недобросовестном рецензировании. А потом случилось так, что автор американской статьи прибыл в Минск в составе корреспондентского корпуса, аккредитованного в Москве. Бойкого на бумаге, но беспомощного в устной полемике, молодого и толстого, рыжего детину, я подставил под град насмешек изрядно выпивших гостей.

Газета набирала обороты и популярность, начальство было довольно, казалось бы, жить да радоваться. Но судьба подготовила мне очередной удар.

Вместе с Василием Филимоновичем Шауро, секретарем ЦК по пропаганде, мы ехали с репетиции первого белорусского «Огонька» – было такое зрелище на телевидении.

– Вы на бюро ЦК, Василий Филимонович? Прихватите с собой?

– Езжайте лучше в газету. На бюро только кадровые вопросы, вам не интересно.

На том и порешили. Я как раз кончил читать сверстанный номер, когда раздался звонок правительственного телефона. Кому это не спится? Не спалось Шауре, видно, совесть замучила, потому что он сообщил:

– Вас только что утвердили председателем Государственного комитета кинематографии БССР. Поздравляю, товарищ министр. В понедельник сдавайте дела в газете и принимайте министерство.

Это было почище грома среди ясного неба. Я только и сообразил спросить:

– Как же так, даже мнения моего не спросили?

– Я ответил, что вы не очень хотите переходить. Правильно? – и засмеялся своим суховатым смешком.

Так я стал министром. Жизнь опять совершила зигзаг.

Жизнь вторая. Кино

Глава 1. Поиски двадцать пятого кадра

За полгода редакторской службы я не успел обрасти личным архивом, и потому на ликвидацию дел хватило двух дней. На новую работу пришел пешком, благо это было в двух кварталах от моего дома. Я и внимания не обращал на неказистое двухэтажное строение бледно-желтого цвета, вывеска которого возвещала, что здесь находится главное управление кинофикации и кинопроката Министерства культуры БССР. Никого ни о чем не спрашивая, вошел в полутемный коридор, поднялся на второй этаж. По двери, обитой черным дерматином, догадался, что тут находится начальство и смело распахнул ее. Девушка, читавшая книгу за чистым от бумаг столом, подняла голову.

– Вы к кому?

– К Петру Борисовичу Жуковскому.

– По какому вопросу?

Я понял, что праздношатающихся Петр Борисович не принимает, а суровая девушка не ко всякому посетителю благоволит. Давай-ка, думаю, подыграю ей.

– Я по поводу работы.

– На первый этаж.

– Но мне надо к Жуковскому.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});