Почему нам трудно поверить в Бога? - Александр Мень

Сейчас в течение уже нескольких десятилетий на Западе существует движение, которое называется «Opus Dei» — «Дело Божие»; движение, которое распространяется повсюду, основал испанец Эскрива. Он написал маленькую книжку под названием «Путь». Это просто серия афоризмов (я надеюсь, мы когда-нибудь переведем ее на русский и вы сможете ее прочитать[19]). Он хотел показать, что быть христианином — это значит не просто  жить как обыватель, как мещанин, как язычник и по воскресеньям пару часов где-то возноситься духом, а это значит быть им всегда, повседневно, каждодневно, в самых обычных вещах.

Конечно, большинство из вас бывали в Эрмитаже и видели картины на евангельские сюжеты. Свое благоговение, восхищение, понимание величия совершавшихся событий художники Италии, Испании выражали на своих полотнах торжественно, помпезно: вот брак в Кане — изображены сотни людей, огромные колонны, необычайные залы, а наверху трепещут ангелы!

И вот однажды в юности, вернувшись из Ленинграда, я пошел в Третьяковку, и мне встретилось несколько работ Поленова, художника, который написал серию эскизных картин из жизни Христа. И среди них была одна — «Благословение детей». Я вспомнил виденную мною в детстве картину «Благословение детей» в Николо-Кузнецкой церкви, она изображена, по-моему, на  стене; там такие сияющие херувимчики-дети и Христос в хламиде,  в общем, что-то такое сказочное, необычайно фантастичное, украшенное. А на картине Поленова — хижина с плоской крышей, висит белье, Христос усталый, согнувшись, сидит на завалинке, и женщины робкие жмутся, ведут к Нему за ручки детей. Я вдруг подумал, что  именно так это происходило: без зримой помпы, без величия.

Православные богословы даже употребляют специальный термин для  определения характера явления Христа — они называют это греческим словом кено%зис, по-русски это слово можно перевести как «умаление», «уничижение». Кенозис — это закопченное стекло, которое стоит между нашим глазом и солнцем: чтобы видеть солнце, надо смотреть в закопченное стекло. То же самое происходит, когда является нам Тайна Божия: Она должна настолько пригасить Свой свет, чтоб мы могли Eе увидеть.

Один человек говорил мне: «Я люблю Христа как человека, Он мне близок и дорог, я читаю Евангелия, но не могу понять большего: ну как можно любить или даже просто уважать человека, если ты считаешь безумным и вздором самое сокровенное, что Он говорил людям?!»  А между тем Он никогда не говорил о Себе, что Он такой же, как другие учители, что он такой же, как другие философы или пророки. Вы знаете, что есть несколько великих людей, имена которых дороги и священны для миллионов жителей земли. Сейчас пробуждается мусульманский мир, правда, в болезненных формах, но пробуждается. Это люди, для которых дороги учение и имя Магомета. Но что говорил Магомет, который повел за собой тысячи арабов из глубины пустыни? Он говорил, что «я и моя жизнь перед вечностью Божией подобны жужжанию комариного крыла». Между  тем Христос говорит: «Я и Отец — одно»[20].

Самый великий из греческих мудрецов, Платон, говорил, что постичь Отца всяческих трудно, — потому что он шел к Его постижению только через интеллект и интуицию. Христос говорит: «Тот, кто видел Меня, — видел Отца»[21].

Пророки Ветхого Завета, пророки Израиля призывают: «Слушайте Закон Божий — он открывает вам истину. Внимайте этим словам». Христос говорит: «Вот Закон Божий, а Я говорю вам», — и добавляет к нему что-то[22]. Иными словами, Он ставит Себя на уровень слова Божьего, на уровень Писания и даже выше его. Таким образом, в ряду всех учителей человечества, древних и новых, Он единственный с такими притязаниями. Он единственный говорит о Себе, что через Него открывается людям Божество.

Ни Будда, имя которого священно для миллионов буддистов, ни Конфуций, ни последующие учители никогда не говорили, что они есть истина. Ни социальные мыслители позднего времени, которые искали освобождения человека при помощи перемены внешней структуры общества, никогда не говорили, что  они есть истина. Они всегда указывали на «светлое будущее» впереди как некий идеал, куда они  тоже идут вместе с другими.

Таким образом, если мы будем внимать единственному достоверному документу, которым мы располагаем, документу, который называется «Евангелие», то мы поймем, что, останавливаясь перед Христом, мы можем либо  верить этому свидетельству, либо просто полностью отойти от него, поступить так, как поступил Лев Толстой, который не верил, не понимал, не любил. Горький как-то писал, что про Конфуция и Будду Толстой всегда говорил с любовью, а о Христе холодно, — это заметил даже Горький…

Толстой был великий человек, великий  правдолюбец, и я думаю, что христианскому сознанию он был, если хотите, послан, чтобы  пробудить застывший в нас дух. Тем не менее остается правдой, что он  не ощутил Христа и решил просто вычленить из Евангелия те максимы и афоризмы житейской и религиозной мудрости, которые ему казалась подходящими. Что из этого вышло? Если кто-нибудь из вас открывал «Евангелие» Толстого, то мог увидеть, насколько это погасшая книга, насколько она стала серой, бесцветной, потому что в ней нет самого главного. И скажу вам больше! Некоторые специалисты  специально исследовали Евангелие и нашли, что там почти нет моральных или доктринальных изречений, которых нельзя было бы найти в каких-либо других  великих, знаменитых  в то время книгах человечества — у мудреца Сенеки, у того же Будды или Сократа.

Значит, вовсе не доктрина является для нас в христианстве самым ценным. Что оставил нам Магомет? Он оставил веру в единого Бога и Коран. Что оставил Будда? Призыв к освобождению от мира, практику сосредоточенности и пути к просветлению, и еще орден свой. Что оставили Платон, Паскаль, Маркс? Оставили книги, доктрины, учения. Что оставил Христос? Он оставил не дело Свое, не книгу Свою, не доктрины, не учение — Он прежде всего оставил нам Самого Себя. Прощаясь с учениками, Он сказал: «Я с вами во все дни до скончания века»[23]. Вы понимаете? «Я с вами».

Суть и смысл христианства заключаются в том, что каждый из нас может внутренне выйти на путь общения с Ним, с самим Христом, реально существующим, живым. Он живой не в идеях, наследии и деле, а Он реально живой для каждого из нас. Это возможно в самых различных моментах жизни: в молитве, в чтении, просто в сосредоточенном размышлении. И любой христианин, который прошел хотя бы небольшой отрезок по этому пути, знает, что Христос для него не был когда-то, а есть сейчас. В этом весь секрет. В этом тайная сила христианства. Вовсе не в его учителях, не в его организациях, не в его наследии. В этом оно, может быть, не отличается от других и несет на себе печать слабости и исторических грехов — как и все, что делает и создает человек. Христианство — это во-первых, и во-вторых, и в-третьих, — Христос, без Которого ничто не существует в Церкви.

Теперь спросим себя: а почему произошла эта встреча? Почему Божественный мир, в целом для нас непостижимый, стал постижимым через явление Христа Спасителя? Ответ на это дается в самом Евангелии: «Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, чтобы каждый верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную»[24]. Это есть свидетельство Божественной любви.

Конечно, «любовь» — человеческое слово, но это самое сильное слово, хотя и затоптанное людьми. Это самое сильное слово. Оно показывает, что в недрах Божественного горит то, что нас касается лишь слабым лучом, иногда, изредка, в самой малой степени.

В мире бушует зло. И я не буду сегодня говорить о том, что такое зло, откуда оно возникло, почему оно существует. Это особая тема следующего внимательного рассмотрения. Но так или иначе, ни для кого из вас, как бы молоды вы ни были, это не секрет. Писание право, когда говорит: «Мир во зле лежит»[25]. Достаточно войти в любую больницу, достаточно раскрыть любую газету, достаточно просто заглянуть в свою совесть, чтобы легко убедиться, что «мир лежит во зле». И нам так часто хочется злом же истребить это зло, остановить его насилием, но это бесполезно. Только рост добра в каждом человеке будет вытеснять зло. Значит, проблема эта тесно связана с каждым из нас. И по существу Христос призывал каждого из нас ответственно войти в Его служение.

Любовь Божия дана нам, и мы должны ее взращивать, хотя это трудно. Трудно, потому что в человеке борется очень много противоречивых сил… И любой из вас знает, насколько наивным является слово «самосовершенствование», которое так любил Толстой. «Не делай зла» — потому что в нас заложено стремление к совершенству. Но самосовершенствование — это иллюзия. Вытащить себя из болота никто не может. Это получалось только у барона Мюнхгаузена. Человек должен иметь какой-то рычаг, на что-то опереться. И чем дальше будете жить, тем яснее это станет для вас. В этом вторая тайна христианства. Она заключается в том, что мы можем совершенствоваться, входя в общение со Христом; Его сила поднимает нас и заставляет нас делать то, чего мы сами не смогли бы делать.