Век Людовика XIV. История европейской цивилизации во времена Паскаля, Мольера, Кромвеля, Мильтона, Петра Великого, Ньютона и Спинозы: 1648—1715 гг. - Уильям Джеймс Дюрант

но драбб не позвала нас в карете, как обещала, а прислала за нами, и я отправил свои извинения". 111

Именно в эти три года (1710-13) в Англии он написал странные письма, опубликованные в 1766-68 годах под названием "Дневник к Стелле". Ему нужен был кто-то, кто мог бы стать доверенным лицом его герцогских обедов и политических побед; кроме того, он любил эту терпеливую женщину, которой уже подходило к тридцати, но которая все еще ждала, когда он решится. Должно быть, он любил ее, ведь иногда он писал ей по два раза в день и проявлял интерес ко всему, что касалось ее, кроме женитьбы. Мы никогда не ожидали от столь властного человека таких игривых изысков и причудливых прозвищ, таких шуток, каламбуров и детского лепета, какими Свифт, не ожидая их публикации, осыпал эти письма. В них много ласки, но мало предложений, разве что Стелла могла прочесть обещание жениться в его письме от 23 мая 1711 года: "Я больше ничего не скажу, но прошу вас быть спокойной, пока Фортуна не возьмет свое, и верить, что благополучие М.Д. [Стеллы] - самая большая цель, к которой я стремлюсь во всех своих занятиях". 112 И все же даже в этой переписке он называет ее "соплячкой", "дурочкой", "королевой", "нефритом", "шлюхой", "приятной сучкой" и другими подобными ласковыми словами. Мы улавливаем дух этого человека, когда он говорит Стелле:

Сегодня днем я был у господина секретаря в его кабинете и помогал ему препятствовать помилованию человека, осужденного за изнасилование. Заместитель министра был готов спасти его, руководствуясь старым представлением о том, что женщину нельзя изнасиловать; но я сказал секретарю, что он не может помиловать его без благоприятного заключения судьи; кроме того, он - скрипач, а следовательно, негодяй, и заслуживает повешения за что-то другое; так он и будет висеть. Что; я должен отстаивать честь прекрасного пола! Правда, этот парень уже сто раз с ней спал; но какое мне до этого дело? Что? Должна ли женщина быть изнасилована, потому что она шлюха? 113

Физические недуги Свифта могут помочь нам понять его плохое настроение. Уже в 1694 году, в возрасте двадцати семи лет, он начал страдать от головокружения в ушном лабиринте; время от времени он испытывал приступы головокружения и глухоты. Известный доктор Рэдклифф порекомендовал сложную жидкость, которую нужно было держать в мешочке внутри парика Свифта. С годами болезнь усугублялась и, возможно, стала причиной его сумасшествия. Вероятно, в 1717 году он сказал поэту Эдварду Янгу, указывая на увядающее дерево: "Я буду как это дерево: Я умру на вершине". 114 Одного этого было достаточно, чтобы заставить его усомниться в ценности жизни и, конечно, в мудрости брака. Возможно, он был импотентом, но в этом мы не уверены. Он много ходил пешком, чтобы избежать физического распада; однажды он прошел пешком от Фарнхема до Лондона - тридцать восемь миль.

Его недомогание усиливалось болезненной остротой чувств, которая часто сопутствует остроте ума. Он был особенно чувствителен к запахам на городских улицах и в людях; он мог по запаху определить гигиену мужчин и женщин, которых встречал; и он пришел к выводу, что человеческая раса воняет. 115 Его представление о любящей женщине было отчасти таким.

Никаких шумных запахов или потоков пота

Перед, за, над, под

Могут стекать с ее безымянного тела. 116

Он описывает "Прекрасную молодую нимфу, ложащуюся в постель", а затем ту же даму на подъеме:

Утром Коринна вскрикнула.

Кто видит - извергнется, кто нюхает - отравится.

А его представление о приятной молодой женщине - обонятельное:

Ее дорогие товарищи так и не поймали ее

Приседайте на ее окорока, чтобы заставить горничную пить воду;

Вы можете поклясться, что столь божественное создание

Не чувствовал никакой природной необходимости.

Летом она гуляла по городу,

Подмышки не испачкали бы платье;

На деревенских танцах ни носа

В собачьи дни может понюхать пальцы ног. 117

Сам он был чист в финансовом отношении. И все же труды этого англиканского божества - одни из самых грубых в английской литературе. Его гнев на жизнь заставлял его выплескивать свои недостатки на лицо своего времени. Он не пытался угодить, но стремился доминировать, ибо доминирование успокаивало его тайную неуверенность в себе. Он говорил, что ненавидит (боится) всех, кем не может командовать; 118 Однако это не относилось к его привязанности к Харли. Он был зол в невзгодах и высокомерен в успехах. Он любил власть больше, чем деньги; когда Харли прислал ему пятьдесят фунтов за его статьи, он вернул банкноту, потребовал извинений, получил их и написал Стелле: "Я снова взял мистера Харли в услужение". 119 Он возмущался формальностью и презирал болтовню. Казалось, мир стремится победить его, и он откровенно отвечал на его враждебность. Он писал Поупу:

Главная цель, которую я ставлю перед собой во всех своих трудах, - скорее раззадорить мир, чем отвлечь его; и если бы я мог достичь этой цели без ущерба для собственной личности и состояния, я был бы самым неутомимым писателем, какого вы когда-либо видели... Когда вы думаете о мире, дайте ему еще одну плеть по моей просьбе". Я всегда ненавидел все нации, профессии и сообщества, и вся моя любовь - к отдельным людям... Я ненавижу племя адвокатов, но люблю советника такого-то и судью такого-то; то же самое с врачами (не буду говорить о своей профессии), солдатами, англичанами, шотландцами, французами и прочими. Но главным образом я ненавижу и ненавижу то животное, которое называется человеком, хотя от всей души люблю Джона, Питера, Томаса и так далее". 120

На этом расстоянии он кажется наименее симпатичным из мужчин, но две женщины любили его до смерти. В эти годы в Лондоне он жил рядом с миссис Ванхомриг, богатой вдовой с двумя сыновьями и двумя дочерьми. Когда ему не удавалось получить приглашение на титулованные столы, он обедал у Вансов. Старшая дочь, Хестер, которой тогда (1711) было двадцать четыре года, влюбилась в него, сорокатрехлетнего, и сказала ему об этом. Он попытался выдать это за мимолетный юмор и объяснил, что слишком стар для нее; она ответила с надеждой, что он в своих книгах учил ее любить великих людей (она читала Монтеня за своим туалетом), и почему бы ей не полюбить великого человека, когда она найдет его во плоти? Он был наполовину растоплен. Он сочинил поэму, предназначенную только для ее глаз, "Каденус и Ванесса", юмористическую и трагическую. Ванесса - его имя для нее; Каденус