Сказочная фантастика. Книга вторая - Уильям Тенн

ему не стать ни высоким, ни широкоплечим. С другой стороны, по своему проворству он был ближе к морскому народу, чем его брат и сестры. У него были зеленовато-русые волосы, круглое веснущатое лицо, а тело раскрашено самыми яркими узорами, известными обитателям моря. На остальных украшений и орнаментов не было — Тауно находился в слишком подавленном настроении; Эйджан всегда насмехалась над тем, сколько хлопот требует раскраска; а Ирия просто была застенчива.

— Как вы можете шутить... — прошептала Ирин, — когда.. когда никого больше нет?

Братья и сестра подплыли к ней поближе. Для них Ирия до сих пор оставалась ребенком, брошенным в колыбели матерью, на которую она все больше и больше начинала походить. У нее было маленькое худое тело с едва намечающимися грудями, золотистые волосы, огромные глаза над вздернутым носиком и слегка приоткрытые губы. Она сторонилась шумных пирушек столь долго, сколь это было пристойно для дочери короля, и еще ни разу не уединялась с мальчиком; долгие часы она проводила в куполе своей матери, перебирала некогда принадлежавшие Агнетте сокровища. Она часто лежала на волнах, разглядывая зеленые холмы и дома на берегу, прислушиваясь к колоколам, созывающим христиан на молитву; ближе к вечеру выбиралась на берег с кем-нибудь из братьев и бегала в сумерках по пляжу или за искривленными ветром деревьями, а при появлении людей безмолвной тенью затаивалась в вереске.

Эйджан быстро и крепко обняла ее.

— В твоих жилах слишком много нашей смертной крови, — заметила старшая сестра.

Тауно нахмурился.

— И в этом ужасная правда, — сказал он. — Ирия слаба. Она не сможет плыть быстро и далеко без отдыха и пищи. Что, если на нас нападут морские звери? Что, если зима застанет нас вдали от теплого мелководья, или же беглецы из Лири отправились в Гренландию? Не представляю, как мы сможем взять ее в путешествие, каким бы оно ни было.

— А нельзя ли оставить ее кому-нибудь на воспитание? — спросил Кеннин.

Ирия сжалась в объятьях Эйджан.

— О, нет-нет! — взмолилась она тихо — они едва ее расслышали.

Кеннин покраснел, осознав, какую глупость сказал. Тауно и Эйджан переглянулись поверх согбенной, вздрагивающей спины сестры. Почти никто из морских людей не согласился бы взять к себе слабую девочку — ведь и у сильных хватает неприятностей в заботах о себе. А если кто и возьмет, то сделает это без особой радости. Отыскать же сородича, который согласился бы взять ребенка с той же охотой, с какой их отец пожелал бы взрослую девушку, у детей короля надежды не было. Да и не получил бы ребенок у чужих нужной ласки.

Тауно пришлось собрать все силы, прежде чем вынести решение:

— Я считаю, что перед уходом нам нужно отдать Ирию народу ее матери.

4

Старого священника Кнуда разбудил стук в дверь. Он выбрался из-за полога кровати, нашел в темноте рясу и — подернутые пеплом угли в очаге почти не давали света — ощупью добрался до двери. Все кости его ныли, а зубы стучали от холода: стояла ранняя весна. Кто бы это мог быть, кроме смерти, недоумевал Кнуд. Он уже пережил всех своих товарищей по детским играм...

— Иду, Господи, уже иду.

Недавно взошедшая полная луна отбрасывала ртутную. дорожку на пролив Каттегат и заливала призрачным светом иней на крышах домов, но две перекрещенные улицы Элса были погружены в густую тень. На ночь окрестности деревушки превращались во владения волков и троллей. Странно молчаливыми, словно боялись лаять, были и собаки. И ночь стояла настолько тихая, что можно было расслышать малейший шорох.

Что там за глухой стук? Копыто? Не Адский ли Конь пасется среди могил?

Но нет. Окутанные облаком своего дыхания, перед ним стояли четверо. Отец Кнуд ахнул и перекрестился. Он никогда не видел водяных — кроме того, который заходил в церковь. Да еще издалека в молодости, ставшей теперь лишь чудесным сном. Но кем же еще могли они быть? Лица высокого мужчины и женщины были вылеплены не совсем как у людей, у мальчика не так явно, а маленькая девочка почти не отличалась от человека. Но с нее тоже капала вода — поблескивая, стекала с накидки из рыбьей кожи, и она тоже сжимала гарпун с костяным наконечником.

— Вы... вы должны были уйти, — пробормотал священник. Его голос в морозной тишине прозвучал пискливо.

— Мы — дети Агнетты, — сказал крупный молодой мужчина. Он говорил по-датски с ритмичным акцентом (воистину — заморским, мелькнуло в голове Кнуда.) — Заклинание не коснулось нас.

— Не заклинание — святой экзорсизм... — Кнуд призвал на помощь Господа и расправил узкие плечи. — Умоляю вас, не гневайтесь на селян. Они не сами это проделали и не желали этого.

— Знаю. Мы спрашивали... друга... о том, что произошло. Не бойтесь. Скоро мы уйдем. Но сперва хотим отдать на ваше попечение Ирию.

Священник приободрился, услышав эти слова, а заодно и разглядев, что голые ноги гостей имеют людскую форму и не оставляют глубоких следов: значит, вес их тел отнюдь не огромен. Кнуд пригласил всех войти.

Четверо переступили порог, сморщив носы от вида застарелой грязи и от запахов, царивших в единствен ной комнатке дома. Священник раздул огонь, поставил на стол хлеб, соль и пиво, дождался, пока гости усядутся на скамью, и сам сел на стул, готовясь к разговору.

Он оказался долгим, но закончился добром. Отец Кнуд пообещал сделать для девочки все, что в его силах. Братья и сестра немного задержатся, чтобы в этом убедиться, а он должен каждый вечер отпускать Ирию на берег для встречи с ними. Священник умолял их остаться на берегу и принять крещенье, но они отказались. Потом они поцеловали сестру и ушли. Она плакала, беззвучно и безнадежно, пока не уснула. Священник перенес ее на постель, а сам застелил скамью тем, что нашлось в доме.

На следующий день настроение Ирии улучшилось, и с каждым новым днем она становилась все веселее, пока к ней не вернулась прежняя живость. Однако ребенок поначалу держался все-таки отчужденно, боясь признать, что в нем течет чужая кровь. Но отец Кнуд отнесся к девочке со всей добротой, какая только была возможна при его бедности. Несколько помогали ему дары моря — рыба и устрицы, которые приносили родные Ирии.

Девочке земля казалась столь же новой и необыкновенной, как сама она — деревенским детям. Но вскоре ее