Воспоминания. Том 3 - Сергей Витте

Я знал, что правительство будет отказываться, что Казанцев есть агент охранного отделения, и поэтому старался иметь в руках к этому доказательства. Сколько раз я ни обращался к судебному 383 следователю, но он по этому предмету не делал никаких решительных шагов, он все требовал от охранного отделения и от директора департамента полиции, чтобы ему дали ту записку, которую я получил, после того, как у меня были заложены адские машины, в которой меня уведомляли, что от меня требуют 5000 рублей и что, в противном случае, на меня будет сделано второе покушение, именно ту записку, которую я имел неосторожность передать директору департамента полиции. На всё его требования, этой записки он не получал под тем или другим предлогом.

Наконец я вмешался в это дело, писал директору департамента полиции, просил вернуть записку; директор департамента полиции долго не отвечал и потом ответил, что он эту записку передал в охранное отделение, ну, а там ее найти не могут.

Перед самым окончанием следствия, судебный следователь Александров получил явное доказательство, что Казанцев есть агент охранного отделения, и так как он, видимо, был вынужден вести все следствие таким образом, чтобы свести на нет, то, вероятно, из угрызения совести, в последний раз, когда он у меня был, он мне показал фотографический снимок записки и спросил, та ли это записка, которую я послал директору департамента полиции и в которой требовалось от меня 5000 рублей. Я посмотрел и говорю: "Та самая, где это вы эту записку достали?" Он мне сказал, буквально следующее: "У меня есть другое дело, дело не политическое, и мне нужен был почерк одного агента сыскного отделения петербургского градоначальства; поэтому я пошел в это отделение, чтобы попросить образец почерка этого агента сыскного отделения. На это заведующий архивом отделения сказал: "У нас здесь есть почерки всех агентов, как сыскного, так и охранного отделения, так как при Лаунице охранное и сыскное отделения были слиты, и вот, если хотите, то можете поискать в этих шкафах".

Я взял, достал почерк этого агента сыскного отделения, а потом мне пришло в голову: а посмотрю-ка я, нет ли здесь почерка Казанцева. Посмотрел на букву К., Казанцев. Затем взял образец почерка, и вот этот образец есть то, что я вам показываю. Я обратился к заведующему архивом и спросил его: "Чей же это почерк?" Он говорить: "Это известного агента охранного отделения Казанцева, который был убит около Пороховых Федоровым".

Я попросил судебного следователя, не может ли он мне оставить на несколько часов этот образец. Он оставил, и я, с 384 своей стороны, снял фотографический снимок с этой записки. Таким образом, я получил более или менее материальное удостоверение того, что Казанцев есть агент охранного отделения.

Из всего, мною изложенного, очевидно, что покушение, которое делалось на меня и на всех живущих в моем доме, т. е. на мою жену и на мою прислугу, делалось, с одной стороны, агентами крайне правых партий, а с другой стороны, агентами правительства и, если я остался цел, то исключительно благодаря судьбе.

Когда судебный следователь сделал постановление о прекращении следствия, то я написал письмо к главе правительства Столыпину 3-го мая 1910 года, в котором ему изложил, в чем дело, выставил все безобразие поведения в данном случае правительственных властей, как судебных, так и административных, указал на то, что при таких условиях естественно, что высшее правительство стремилось к тому, чтобы все это дело привести к нулю, и в заключение выразил надежду, что он примет меры к прекращению террористической и антиконституционной деятельности тайных организаций, служащих одинаково и правительству, и политическим партиям, руководимых лицами, состоящими на государственной службе, и снабжаемых темными деньгами, и этим избавит и других государственных деятелей от того тяжелого положения, в которое я был поставлен. Письмо это было составлено известным присяжным поверенным Рейнботом и мне принадлежит только общая идея этого письма и в некоторых местах его стиль. Ранее, нежели послать это письмо, я его передал, одновременно и все трехтомное дело о покушении на меня, таким юристам, как члены Государственного Совета - Кони, Таганцев, Манухин, граф Пален. Все они признали, что письмо, с точки зрения фактической и с точки зрения наших законов, совершенно правильно и что, может быть, только стиль несколько ядовитый, но что это дело уже лично мое.

Столыпин, получив это письмо, был совершенно озадачен, он, встретясь со мною в Государственном Совете, подошел ко мне со следующими словами: "Я, граф, получил от вас письмо, которое меня крайне встревожило". Я ему сказал: "Я вам советую, Петр Аркадьевич, на это письмо мне ничего не отвечать, ибо я вас предупреждаю, что в моем распоряжении имеются все документы, безусловно подтверждающие все, что в этом письме сказано, что я, ранее, нежели посылать это письмо, давал его на обсуждение 385 первоклассным юристам и, между прочим, такому компетентному лицу, престарелому государственному деятелю, как граф Пален".

На это Столыпин ответил: "Да, но ведь граф Пален выживший из ума". Этот ответ показывает степень морального мышления главы правительства. И затем он раздраженным тоном сказал мне: "Из вашего письма, граф, я должен сделать одно заключение: или вы меня считаете идиотом, или же вы находите, что я тоже участвовал в покушении на вашу жизнь? Скажите, какое из моих заключений более правильно, т. е. идиот ли я, или же я участвовал тоже в покушении на вашу жизнь?" На это я Столыпину ответил: "Вы меня избавьте от ответа на такой щекотливый, с вашей стороны, вопрос".

Затем я уехал заграницу и несколько времени никакого ответа от Столыпина не получал и уж, когда я вернулся в Петербург, то через 7 месяцев получил от него ответ, весьма наглый, на мое письмо. В этом ответе - это было письмо 12-го декабря 1910 года, он самым бесцеремонным образом отвергает некоторые факты и входит в довольно наглые инсинуации.

Я не преминул 16-го же декабря 1910 года ему дать подобающей ответ, ответ весьма жестокий, но вполне им заслуженный, но в котором в заключение я высказал, что, так как, очевидно, между главою правительства, министром юстиции и мною по этому предмету существуют разногласия, то я прошу, чтобы все это дело было поручено рассмотреть кому-нибудь из членов Государственного Совета - сенаторов, юристов, близко знакомых со всем следственным делом, для того, чтобы они высказали - кто из нас прав: я ли, утверждая, что все следствие было сделано с пристрастным участием агентов правительства и что следствие было ведено для того, чтобы прикрыть все это, или же он, Столыпин и министр юстиции, которые утверждают противное, а именно, что правительство здесь не при чем. Причем я перечислил тех членов Государственного Совета, которым кому-нибудь из них я просил бы передать это дело для дачи заключения Его Величеству. Перечислил я лиц всех партий, и крайних правых, и крайних левых, так как для меня безразлично, кто будет производить это рассмотрение, ибо каждый из них не мог бы придти к иному заключению, чем к какому я пришел, потому что каждый из этих лиц - суть члены Государственного Совета и, при каких бы то ни было политических разногласиях и личных чувствах в отношении ко мне, никто бы не уронил себя до такой степени, чтобы не признать того, что я утверждаю, 386 так как это вытекает математически из всего обширного дела, у меня имеющегося.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});