Живописец смерти (СИ) - Лукарелли Карло

Профессор Абрахам Бриллштайн оказался таким, каким его Кейт и представляла. Невысоким, сутулым, с длинным заостренным носом, редкими, зачесанными назад седыми волосами и красноватыми карими глазами, увеличенными очень сильными очками до размеров мячей для гольфа. В свое время он возглавлял неврологическую клинику «Монт-Синай» и имел собственную практику, приносящую хороший доход, но бросил все это, занявшись исследованием литикободигии. Это заболевание, похожее на болезнь Паркинсона, он обнаружил во время экспедиции с группой невропатологов на острове Гуам. За ней последовало еще несколько экспедиций на небольшие острова Тихого океана, где одна малочисленная народность состояла в основном из дальтоников. Изучению этого заболевания он посвятил всю жизнь.

Кейт обратила внимание на то, что в кабинете профессора преобладали черные тона. Возможно, это позволяло ему лучше понять своих пациентов.

— Представьте, если бы эта жидкость казалась вам коричневой. — Бриллштайн поднял свой наполовину выпитый бокал с апельсиновым соком. — Уверен, вы бы ее пить не стали. Верно?

— Не стала бы, — вполне серьезно согласилась Кейт.

— А теперь пойдемте дальше. Серый ростбиф, черный томатный сок, светло-коричневый банан. Даже звуки мозг интерпретирует так, что музыка становится угнетающе скучной, бесцветной. — Он залпом допил сок.

— Разве такое возможно?

— В случае полной церебральной ахроматопсии — да. — Он посмотрел на нее своими увеличенными глазами.

— И что это значит?

— Извините. — Бриллштайн постучал карандашом по краю стола, заваленного книгами, бумагами, папками, среди которых виднелись небольшие кучки перекрученных скрепок. — Речь идет об экстремальной форме дальтонизма. Обычно она врожденная, но иногда возникает в результате несчастного случая. Врожденный дальтонизм — не такая уж редкость, особенно у мужчин. Разумеется, есть несколько градаций остроты заболевания. — Профессор начал загибать искривленные артритом пальцы. — Самая распространенная форма дальтонизма — аномальное восприятие трех основных цветов. Субъект видит цвета, но путает их. Дальше идет так называемый красно-зеленый дальтонизм, или дейтераномалия, поражающая приблизительно пять человек из каждой сотни, и протаномалия, которая поражает одного из сотни. Протаномалик плохо воспринимает красный цвет. Красный сигнал светофора он видит желтым или янтарным.

— Для такого человека пересечение улицы — большой риск, — заметила Кейт.

— Конечно. — Бриллштайн подтолкнул очки к переносице, и его глаза увеличились еще на десять процентов. — Но полная ахроматопсия — заболевание редкое. И очень тяжелое. Ему подвержены, скажем, тридцать или сорок человек из сорока тысяч.

— Не работают колбочки? — спросила Кейт.

— Да. — Бриллштайн улыбнулся. — Колбочки, ответственные за цвет, расположены в центре сетчатки. Упрощая, можно выделить три разновидности. Красные, синие и зеленые. — Он сменил карандаш на скрепку и начал интенсивно сгибать ее.

— Преступник, которого мы разыскиваем, рисует. Но цвета все неправильные. Он даже вначале надписывает названия, но все равно краски выбирает не те, — сказала Кейт.

— То есть вы не видели его? — Профессор Бриллштайн удивленно посмотрел на нее.

— К сожалению, нет.

— В таком случае откуда вам известно, что он дальтоник?

— Не знаю. — Кейт взяла со стола скрепку и тоже начала сгибать ее. — Я просто это чувствую. Интуитивно. Конечно, для доктора это звучит абсурдно, но…

— Вовсе нет. — Профессор мягко улыбнулся. — Дело в том, что половина результатов любого серьезного исследования основана на интуиции ученого. Правда, потом все проверяется и перепроверяется экспериментально, но без этого мы никогда бы ничего не достигли. — Он снова улыбнулся. — Так что, пожалуйста, расскажите, почему у вас такое ощущение.

Следующие двадцать минут Кейт подробно рассказывала о картинах с искаженными цветами, надписанных названиях, об убийстве Бойда Уэртера, о своем состоянии в Часовне Ротко. В общем, обо всем, что удалось вспомнить. Показала фотографии.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Я пришла к заключению, что убийца отчаянно пытается каким-то образом ощутить цвета. Следовательно, он дальтоник.

Бриллштайн снял очки, потер на удивление маленькие глаза.

— Нормальная гипотеза, моя дорогая. Вполне имеет право на существование.

— Давайте предположим, что эта гипотеза верна. Как вы прокомментируете его действия?

Доктор водрузил очки на место, пробежался пальцами по волосам.

— Хм… ну, во-первых, вполне вероятно, что он жертва несчастного случая, в результате которого прервалась связь нервных окончаний мозга с глазами. Какая-то мозговая травма.

— И это повлияло на его поведение?

— Разумеется. А если для вас мир вдруг станет серым, разве это не повлияет на ваше поведение?

— Да, но я имела в виду… патологию.

— Хммм… — Профессор начал сгибать скрепку. — Реакция тут может быть самая разная, но если речь идет о художнике, живописце, то… ну давайте представим: утратить способность видеть цвет — это уже само по себе ужасно, даже для бизнесмена. Но гораздо ужаснее для художника, чья жизнь целиком связана с цветом. — Он покачал головой: — Это настоящая трагедия.

— Да, — согласилась Кейт, пытаясь представить себе бесцветный мир.

— Дальтоники с врожденным пороком обычно неплохо приспосабливаются к жизни, потому что никогда не видели мир в цвете. Но для церебрального ахроматопа все обстоит иначе. Его страдания бесконечны. — Профессор вздохнул. — Ведь для него зеленая трава, голубое небо и все остальное, такое привычное, неожиданно стало серым. С незначительными оттенками.

— Как черно-белое кино?

— Еще хуже. При полном дальтонизме острота визуального восприятия существенно ослабляется. Вот я вспомнил один случай. Молодая женщина, художница, попала в аварию на мотоцикле. В результате полный дальтонизм. Через некоторое время она наложила на себя руки. Жизнь потеряла для нее всякий смысл. Или вот еще один любопытный пример… — Профессор задумался. — Жаль, но не могу вспомнить. — Он пожал плечами и грустно улыбнулся. — Старость. Склероз.

— Со мной тоже иногда такое случается, — попыталась утешить его Кейт. — Но если вы вдруг вспомните что-нибудь интересное, пожалуйста, позвоните мне. Этот убийца загнал полицию Нью-Йорка в угол, так что сейчас для нас важна любая мелочь.

— Обязательно, — пообещал Бриллштайн. — Так о чем я говорил? О да, потеря ощущения цвета. Для полного дальтоника жизнь не только трудна, но и… очень уныла.

Кейт попыталась представить лишенными цвета песчаный пляж рядом с ее домом в Ист-Хэмптоне и поблескивающий на солнце голубовато-зеленый океан. Да, потерять чувство цвета ужасно, но ее утрата не менее тяжела. Она больше никогда не будет гулять по этому пляжу с Ричардом.

— А как выглядит такой человек?

— Выглядит? Ах да, понимаю. — Профессор кивнул. — Думаю, он носит темные очки. Не снимая. Стекла, возможно, янтарного цвета, скорее всего широкие, изогнутые. Чтобы не пропускать к глазам даже косые лучи.

Солнечные очки. Парень, который околачивался напротив Лиги творчества в тот день, когда был убит Марк Ландау.

— А почему очки?

— Ахроматопы чрезвычайно чувствительны к свету. При ярком свете они практически слепы. — Бриллштайн поднял палец, чтобы подчеркнуть важность сказанного. — Справиться с этой проблемой для них весьма сложная задача. С другой стороны, в полумраке они ощущают себя довольно комфортно. Гораздо лучше, чем я или вы. Кроме того, они значительно острее ощущают очертания предметов.

Кейт вспомнила о резко очерченных контурах на картинах маньяка.

— Он также постоянно моргает и щурится, — продолжил профессор. — Даже в темных очках ахроматопы моргают и прищуриваются, чтобы защитить глаза от света.

— А эту нарушенную связь между глазом и мозгом возможно восстановить? Хирургическим путем. Чтобы больной снова видел цвета.

— О нет. — Профессор Бриллштайн грустно покачал головой. — К сожалению, церебральный ахроматоп пожизненно лишен цвета. Это заболевание неизлечимо.