Мемуары. 50 лет размышлений о политике - Раймон Арон

В одной докторской диссертации, защищенной в Женеве, я обнаружил концепты, которые искал для обозначения двух типов международных отношений: однородной системы, где государства исходят из одинакового принципа легитимности; разнородной системы, где государства придерживаются противоположных принципов легитимности и потому руководствуются соображениями идеологического или религиозного порядка, помимо расчетов мощи. Автором этой диссертации являлся г-н Папалигурас, бывший несколько лет назад министром в правительстве К. Караманлиса.

Две войны XX века заставили меня также поразмышлять о гиперболической, по выражению Г. Ферреро, войне, о воле сражаться до победного конца, чтобы навязать противнику свои условия мира, но необязательно по карфагенскому образцу. Поэтому война в Корее мне показалась поворотным моментом: первый раз в своей истории Соединенные Штаты отказались от победы, означающей уничтожение. После пяти десятилетий тотальных войн открывались пять десятилетий ограниченных войн (так называлась моя статья в «Бюллетене ученых-атомщиков»).

В статье под заголовком «О войне без победы» («De la guerre sans victoire»), опубликованной осенью 1951 года, после китайской интервенции и стабилизации фронтов вблизи от демаркационной линии, проведенной в 1945 году, я предвидел компромисс без победителя и без побежденного. Как мне кажется, новое прочтение этой работы не совсем безынтересно. Со стороны Вашингтона «мир путем переговоров представляется минимальной целью, которую должна ставить перед собой великая держава. Какова бы ни была цена сражения, его следует продолжать вплоть до того момента, когда враг уступит, то есть откажется от намерения одержать решительную победу». Как обстоит дело с другой стороны? «Следуя логике, Китай и Советский Союз должны были положить конец войне в Корее сразу же после того, как Кремль убедился бы, что Китай достаточно ослабел и послушен». Начиная с этого момента, я не верил в полное согласие между Советским Союзом и Народным Китаем. Добавлю, что статья была написана до инициативы Малика[149], которая привела к переговорам в Паньмыньчжоне.

Если каждая из воюющих сторон перестает ставить в качестве окончательной цели решительную победу, то мир (или перемирие) путем переговоров становится неизбежным. И возможный компромисс сводится к сохранению двух Корей: «Таким образом, представляется, что при существующем состоянии дел и умов возвращение к status quo ante[150] должно было бы стать ничтожным, абсурдным исходом войны, которая, вероятно, продлится более года». В действительности она продолжалась еще два года; американцы приостановили свои военные операции сразу же после начала переговоров, но китайские и советские представители отказались, по причинам, которые и сегодня остаются неясными, от уступок в вопросе о военнопленных: этих людей они хотели бы лишить возможности выбора между югом и севером Кореи, между Пекином и Тайванем. Уступка была сделана через несколько недель после смерти Сталина, что хоть как-то это объясняет.

Завершение корейской кампании становилось в моих мыслях символом конфликта Восток — Запад, рассматриваемого в глобальном плане: «„Холодная война“ равнозначна ограниченной войне, где каждый из двух лагерей использует лишь часть имеющихся средств, но где один лагерь стремится к тотальной победе, а другой — к победе частичной. В Корее западный лагерь одержал победу такого рода, какой хотел бы достигнуть в случае третьей мировой войны. Запад не хочет разрушать ни Советский Союз, ни сталинский режим, он желает лишь отказа Советского Союза от его дела мировой экспансии». Был ли я прав? Конечно, я был прав в том, что не защищал воинственную стратегию, но следовало ли Соединенным Штатам в период их очевидного превосходства ограничиться ничьей? Следовало ли смириться с разделом Европы? Нельзя ли сказать, что Сталин, симулируя свое желание завоевать Западную Европу, позволил Соединенным Штатам одержать победу благодаря упрочению либеральных демократий к западу от демаркационной линии, но сам он, Сталин, достиг своей цели — упрочения народных демократий, навязанных оккупированным Красной Армией странам?

Хотел бы сказать пару слов о двух других статьях, появившихся после корейской кампании и опубликования «Мира без победы» («Paix sans Victoire»). На страницах газеты «Прёв» (1953) я задавал вопрос: «Возможно ли ограничить войну в атомный век?» Я выступал за ограничение конфликтов географическими рамками, а также за умеренность в действиях государственных деятелей. Для предупреждения крайностей необходимо прежде всего, чтобы военные руководители, государственные деятели не ставили бы перед собой такие цели, достичь которых можно лишь путем уничтожения врага. Отсюда я переходил к вопросу о всеобщей войне — и даже в этом случае нельзя заранее исключить ограничения. Конечно, «война в Европе, всеобщая война между двумя лагерями не сможет не быть атомной. Но отсюда не следует, что воюющие стороны обрушат одна на другую все их средства поражения». При рациональном подходе каждая из них постарается уничтожить орудия ответного удара противника. Обилие атомного оружия, разнообразие способов его применения, развитие ракетной техники заставляют полагать, не отходя от идеи, представляющейся нам основной, что первоначальная битва будет иметь продолжение. «Когда оба лагеря равно способны подвергнуть города атомной бомбардировке, разум приказывает им от нее воздержаться. Атомное равенство должно было бы вновь сделать вражеские армии целью № 1». Рассуждение не потеряло своей значимости. Может быть, оно стало даже более убедительным. Однако любопытно то, что американцы приняли в 1970 году доктрину «взаимного гарантированного уничтожения» (mutual assured destruction). Другими словами, они свели сдерживание к способности каждой из великих держав разрушить города другой стороны. Сдерживание оказывается необыкновенно слабым в случае любого нападения, не являющегося ядерной атакой против собственной территории державы. Американцев привел к данной доктрине постулат, который я уже подверг критике в упомянутой статье: любое преодоление ядерного порога неизбежно привело бы к крайностям тотальной ядерной войны.

Может быть, название статьи — «Полвека ограниченных войн», — появившейся в «Бюллетене ученых-атомников», резюмировало мою интерпретацию событий в то время. Там не перечислялись способы ограничения войн, даже тех, в которых будут применены определенные виды ядерного оружия. Внимание автора было сосредоточено на изменении отношений между двумя великими державами. Подробно представив американским читателям довольно ясные причины, по которым Советский Союз не мог принять план Барука — Лилиенталя 191, предусматривающий интернационализацию этого оружия и одновременно атомной промышленности, я задавался вопросом о последствиях в настоящее время или в будущем равенства двух великих держав в области ядерного оружия и его носителей. Сдерживание, смысл которого передает формула «Остановись, иначе я превращу тебя в пыль», оказывает на предполагаемого агрессора большее впечатление, чем формула «Остановись, иначе мы сейчас вместе погибнем». В 1956 году Соединенные Штаты еще обладали существенным превосходством на том уровне, который сейчас называют «центральным равновесием»; но я забегал вперед и рассуждал о последствиях применения доктрины, называемой сегодня доктриной «взаимного гарантированного уничтожения». Каждая из воюющих сторон сохраняет после первого нападения противника орудия ответного удара, способные вызвать у агрессора разрушения если не равные по силе тем, которые испытала она сама, то, во всяком случае, примерно такого же масштаба. Исходя из этого, я ставил вопросы: какие позиции возможно защитить только путем угрозы атомными репрессалиями? Какие позиции следует защищать локально, ибо противник не воспримет всерьез атомную угрозу? Затем я перешел к двум спорным вопросам, которые стали поднимать все чаще. Следует ли продолжать политику сдерживания в ее крайней, простейшей форме или же, напротив, надо градуировать сдерживание (то есть устрашение) в соответствии с важностью ставки? Я выступал за градуирование устрашения, исходя из значимости ставки, а также за усиление обычных вооруженных сил там, где в малой степени приемлемо сдерживание путем массированных репрессалий.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});