Лёха - Николай Берг

— Была еще и немецкая колонна, разбитая твоей летающей братией. Так немцы оружие собрали, своих похоронили, какие в ремонт пригодные машины утащили, а остальное столкнули на обочину. На тоби, небоже, шо мини негоже. Только мы и подобрали, что ранец пригорелый. Война — это когда из доброго и дельного делают мусор. А ты тут толкуешь, что на этой помойке валяется куча всякого ценного. А найти на помойке можно только отбросы, да отсевки и прочую хренотень. Потому как и без нас тут ловкачей полно. Решай сам, что тут подобрать можно.

— И что, прям совсем ничего не найти? — как-то даже жалобно спросил Лёха.

— Наверное, можно. Нам вон пацанята рассказали, что в лесу куча немецких машин и броневиков битых стоит. Думаешь, мы сопли жевали? Нет, пришли, нашли, а оружие немецкие трофейщики собрали и все остальное мало-мальски ценное — тоже. Даже сапоги с мертвяков поснимали. Осталось мелочевка, рассыпанные и втоптанные гнутые и мятые патроны, вонища от плохо закопанных трупцов и прочие «прелести» войны. Бумажонки, лоскутья тряпок, тюбики — коробочки, резина горелая, металлолом уже ржавый. Может кому-то повезет. Трофейщики наверняка землю не перелопачивали, по кустам не особо шарились… А взрывами бомб что угодно и куда угодно зашвырнуть могло. Но вот нам — не повезло. Можем тебя туда сводить, ты нам сразу нос утрешь! Тут недалеко — верст двадцать.

— Руку вот нашли с часами — в ёлку закинуло. Ан не срослось — часы хоть тресни, а идти не хотят! — подколол Лёху коренастый.

— Половник видал? Который новехонький такой, люменевый? У бабы Нюси любимая поварешка который?

— Видал конечно. Блистючий, она им порции раскладывает — признался Лёха.

— А это верстах в пяти нашли. Знаешь как тухлая каша воняет? Не, не знаешь. Мы и сами запашку удивились — а это немецкий танк нашу полевую кухню раздавил. Вместе с кашей. Один половник только и уцелел. И повар там же валялся — как мыл в ручейке котелки, так и повалился — ему поперек спины очередью порезали. Вот он (кивок в сторону молодцеватого) в сторонку от кухни отошел — и там нашел тело во всей амуниции. Рядом ручей, а в нем котелки недомытые, фляги на берегу и рабочий по кухне головой в ручье. Никакого изобилия… Грязь и ужас войны. Ну и маленькие дивиденды. Десяток котелков, пара фляг — побились они большей частью, по повару и по баклажкам очередь прошла, да ботинки с мертвеца. Их сейчас Сиволап носит, только ты ему не говори, не нужно. Наши партизаны еще от мирного времени не отвыкли, пирожки мамкины из задницы торчат. Привыкли, на всем готовом.

— Это — точно — отозвался другой разведчик. Помолчал и решительно заявил:

— Что ни говори, командир, а надо людей обучать подбирать всё.

— Это ты о чем? — спросил Лёха.

— Да о том, что бедному вору — все в пору. Привыкать надо к лесной жизни, а они все ушами хлопают, думают, им на блюдечке с золотой каемочкой поднесут.

— Товарищ Стукалов имеет в виду тот факт, что наши бойцы не приучены думать наперед в боевой обстановке — заметил Киргетов.

Потомок изобразил лицом внимание.

— Ты что ли про это… Про мародерство?

— Это ты о чем, старшина? — удивился коренастый.

— Это так называется, если ты грабишь на войне с целью богатствия себе найти — отозвался с усмешкой Киргетов.

— И какое же на войне богатствие? Разор сплошной! — искренне удивился партизан.

Лёха на минутку задумался, вспомнив, что по телевизору показывали, как ухитрялись неизвестные ребята из американской армии обносить всякие музеи в оккупированных странах на бесценные экспонаты, заяву лекаря — профессора про грабительскую суть немецкого визита, потом вспомнил разговор с ефрейтором, где и Бендеберя и Семенов толковали, что ботинки снять с убиенного (тут Лёха опять отвлекся на тему того, а откуда взялись внезапно его собственные одежа-обужа и парашют впридачу) — уже мародерство, и в конце-концов запутался сам совершенно.

— Вот когда волк пришел у меня овцу украсть, а я волка — того, и шкуру с него снял — это мародерство или как? — внимательно глянул Киргетов на запинающегося под грузом вороха мыслей потомка.

— Это — браконьерство! — заржал молодой разведчик. Лёха покосился на него, увидел, что тут явно какие — то старые дрожжи и не стал встревать.

Киргетов выпад своего подчиненного игнорировал как-то даже привычно, и опять спросил у Лёхи:

— Так что такое мародерство?

Менеджер вздохнул, решив про себя при первой же возможности узнать у Семенова откуда взялось его старшинское имущество.

— Ну, давай! Сказал «а» говори и «бе».

— Да я и сам толком не пойму. Особенно — сейчас. Раньше все вроде просто было — вынул у мертвеца бумажник — готов мародер. Или там… (Тут Лёха прикусил язык, потому что рассказывать про виденную как-то на трассе разбившуюся фуру с помидорами, откуда все тырили красные овощи, было не очень уместно). А сейчас — я и сам не пойму. Но ведь я не один такой — вон ефрейтор про нашего лейтенанта рассказывал, что тот сначала был ни-ни. А потом перед ручным пулеметом не устоял. И пошло — поехало.

— Ну, вот. А то — туда же — засмеялся Киргетов.

— Ты, паря, просто считай — что мы и есть — трофейная команда. И все будет тарантелло! — поучающее молвил молодой разведчик, остальные хмыкнули с пониманием.

Разговор получил весьма неожиданное для Лёхи продолжение. Действуя по принципу «куй железо, не отходя в долгий ящик» Киргетов по возвращении обратился к командиру о проведении практических занятий для молодежи. Ход был беспроигрышный, к молокососам пышноусый относился двойственно — с одной стороны гордился, как собаковод — породистыми щенятами, с другой — был страшно обеспокоен их слабой выучкой. Подбить начальство на дрессировку молодежи было проще некуда.

Менеджера, неожиданно для него самого тоже привлекли к мероприятию. Благо, вместе с Середой они имели ореол знатоков немецкого обмундирования и снаряжения. Бравый артиллерист сначала бухтел недовольно, что и его притащили в «детсад этот», но, увидев в толпе зрителей свою зазнобу, тут же переменил мнение.

В бедном на события партизанском лагерном житье, устроенное разведчиком обучение вызвало ажиотаж, словно гастроли известного театра. Посреди полянки поставили обряженного во все немецкие шмотки Лёху, вручили ему винтовку Суркова, предварительно трижды проверив, что в ней нет патронов, и тут разведчик начал речь:

— Товарищи! Наш товарищ старшина нацепил на себя немецкие шмотки для того, чтобы вы поняли простую вещь. Гитлеровец, товарищи, загнал нас в лес. У нас тут нет сельпо и потребкооперации. Потому все, что нам нужно для того, чтобы этого гитлеровца бить — мы можем забрать только у него!

Он строго оглядел сидящих амфитеатром молодых бойцов и стоящих за ними зрителей. Все слушали внимательно, все происходившее было непонятно и потому привлекло внимание.

— Партизаны — это вчерашние конюхи, пастухи, школьники, колхозники, очень редко трактористы с механизаторами. То есть заведомо люди невоенные. Вот наглядно и глянем. Товарищ старшина! Лягте на траву и притворитесь мертвым фрицем!

Лёха послушно лег, приняв подобающую, по его мнению, для трупа позу. Там, где стоял Середа, заржали. Явно артиллерист отмочил корку.

— Сиволап!

— Я!

— Забери трофей с нимца! — вдруг резко велел Киргетов.

Молокосос пошевелил своими жалкими усишками, глянул на учителя.

— Время пошло!

— Быстрей давай! — стали понукать юнца товарищи.

Соблюдая внешнее достоинство, Сиволап подошел к Лёхе, забрал винтовку и принес Киргетову. Тот кивнул, отнес винтарь на место и позвал Азарова, а потом еще с пяток его приятелей-школьников из истребительного батальона. Публика перешептывалась, не очень понимая, что происходит. Молокососы, тоже не очень понимая, что от них ждут, старательно притаскивали разведчику немецкий карабин, а он повторял все раз за разом.

— Что скажете, товарищи, по поводу действий наших юных героев — не без подначки спросил Киргетов.

— Дурни! — отозвался героический Середа.

— А почему? — осведомился учитель.

— Так очевидно же! Они и трофей то подбирали, не подумав. Валяется фриц, а партизан, значит, — схватил автомат или винтовку у убитого, а все остальное оставил…

— Вот! Именно! На фрице столько всего навешано зачем? Думаете лишнее? Нифига! Все нужное! Почему никто из вас про патроны не подумал? Патронов бывает либо очень мало, либо мало, но больше не унести. Привыкли таскать берданки свои, и патроны по одному запихивать? А у тех, кто к войне готовился — для такого дела есть обоймы и для ношения — подсумки. Вот вы патроны носите в карманах. А там со временем всякий мусор скапливается и к патронам прилипает. Ну-ка, Азаров — кажи нам свои патроны!

— А чего я-то сразу? — заворчал упомянутый.