Черное сердце - Эрик Ластбадер

— Вы серьезный противник, — на лице «Валькирии» появилась кислая улыбка, — однако малокалиберный пистолет, который я держу под столом на уровне вашего желудка, вне всякого сомнения, нейтрализует даже такого.

— Да? И вы пристрелите меня в общественном месте?

— Не забывайте о глушителях с воздушным охлаждением: все решат, что я не умею себя вести и громко испортил воздух. Не более того.

Внешне «Валькирия» был совершенно спокоен, но внутри у него все кипело, он хотел как можно быстрее покончить с этим делом: чем скорее я уничтожу этого паршивого вьетнамца, тем лучше, думал он.

— А когда вы упадете лицом на стол, — продолжал он, — все подумают, что азиатский господин выпил лишнего. В этом нет ничего удивительного, он же пил русскую водку, — он сокрушенно покачал головой. — Вам не следовало заказывать такой крепкий коктейль.

Он все еще улыбался, когда тонкая стальная игла с повисшей на конце каплей синтетического яда кураре впилась ему в живот. И поскольку в этом месте сосредоточено множество нервных окончаний, расходящихся ко всем внутренним органам, у него не было даже доли секунды, чтобы спустить курок. Мгновенно действующий яд парализовал его нервную систему, сердце его потеряло способность сокращаться, и Михаил Иванович Федоров прекратил свое существование в качестве живого человека.

Ким перезарядил трубку с мощной пружиной, которая располагалась у него в левом рукаве, расплатился за выпивку и, не торопясь, покинул бар.

Вернувшись в «Хилтон», он позвонил в управление полиции Далласа и сообщил, где они могут найти высокопоставленного офицера советского КГБ, уже, правда, мертвого. Он произнес только одну эту фразу. Имени своего, он, естественно, не назвал.

Он вышел из телефонной будки в вестибюле и прямиком отправился к себе в номер. Спать. Завтра полно рейсов, улететь можно любым. Забросив руки за голову, он лег поверх одеяла и невидящим взглядом уставился в потолок. В пробивающемся между занавесями свете обнаженное тело его блестело, словно натертое кремом для загара.

Как бы он хотел, чтобы Ту вел другой образ жизни! Кроме него у Кима больше не было родных. Пропасть между ними ширилась, словно Ту уже не был его братом — так, знакомый, неприятностям которого можно посочувствовать, но не более того. Вот и хорошо, думал он. Останусь совсем один. Хорошо, потому что теперь он превращался в единственное на земле орудие мести за семью. Мысленно он вновь оказался в ночном Пномпене, когда он с девушкой пил вино. Вернувшись домой, он увидел, что их прекрасная вилла объята пламенем.

Черный клубящийся дым застилал звездное небо, пепел толстым слоем ложился на листья пальм и банановых деревьев.

Все они погибли в огне: отец Нгуян Ван Чинь, его мать Дюань, шесть братьев и Дьеп, — сестра Дьеп, его любимая сестра, которую он дважды побил за то, что она завела роман с совершенно ее недостойным типом, жившим неподалеку. Он застукал ее полгода назад и пригрозил обо всем рассказать отцу. Дьеп плакала, умоляла его никому ничего не говорить и поклялась, что больше никогда не будет встречаться с тем парнем.

Ким поверил ей, но спустя неделю их встречи возобновились. Может, она действительно не могла жить без него, а, может, просто была извращенкой. Ким этого не знал, а огонь унес ее тайну вместе с ней.

Дьеп сгорела заживо вместе с родителями и пятью братьями. Только Ту, пытавшийся спасти ее, выжил. Стал калекой, но выжил. Именно Ту был одержим мыслью о той ночи, именно он вернулся в Пномпень, пытаясь найти следы, которые привели бы к разгадке причин трагедии.

После той поездки Ту сказал Киму, что наконец узнал правду. Дружок Дьеп, тот самый кхмер, без которого она жить не могла, которого не сумела бросить и позабыть — он-то и поджег дом. Уходя в маки, он выплеснул свою ненависть на семью, которая раздавила бы его как клопа, если бы старшие узнали, что их дочь путается с ним.

Его имя — Киеу Самнанг, а в досье под названием «Рэгмен» Ким обнаружил, в каком направлении должна раскручиваться пружина мести: приемным сыном Делмара Дэвиса Макоумера был брат Киеу Самнанга, его единственный оставшийся в живых родственник.

* * *

— Мой... отец? — Трейси почувствовал холод и сосущую пустоту внутри. Он был готов к тому, что отец может умереть, но убийство? Нет! Этого не может быть! — Это, должно быть, какая-то ошибка. Как могло...

— Это не ошибка, — грустным голосом перебил его Стейн. — Никто не знает, кто это сделал и почему. Мы получили информацию через полицейское управление Нью-Йорка, и Директор сразу же передал дело нам. Они уже ждут внизу. Поэтому я подумал...

— Они? — недоуменно переспросил Трейси. — Кто такие «они»?

Трубка молчала. Трейси повернулся в кресле и поглядел в окно, выходившее на Кей-стрит: внизу стояла вереница черных лимузинов. Четыре больших машины, первая — самая длинная.

Прищурившись, Трейси через сетку дождя разглядел конфигурацию возглавлявшей кавалькаду машины. Катафалк! Боже праведный! Стейн говорил правду.

Так вот за чем наблюдал Директор, пока Трейси переодевался. Он отвернулся и стал глядеть в окно. Смотрел как подъезжает кортеж. Ах подонок! Трейси трясло от ярости. Грязная тварь! Это и есть quid pro quo! Как еще объяснить, что Директор ни словом не обмолвился о смерти Луиса Ричтера? Чего он ждал? Что ему нужно?

Какая-то услуга от Трейси. И услуга весьма серьезная.

— Но какая?

— Мама? — голос Стейна звучал как-то неуверенно. — С тобой все в порядке.

— Что? — Трейси медленно возвращался к действительности.

— Я спрашиваю...

— Да. Я просто... надо было собраться с мыслями.

— Я все понимаю. Я был еще мальчишкой, когда умер мой отец. Это очень тяжело, особенно если у вас близкие отношения.

— Мы были очень близки, — прошептал Трейси, вдруг осознав, что впервые в жизни произнес эти слова вслух. — Мы были очень близки.

К горлу подступил комок, слезы наворачивались на глаза. Он дрожащей рукой провел по лицу. Нестерпимо яркий свет, казалось, проникал прямо в мозг. Он с трудом восстановил дыхание. Прана. Но в душе не появилось покоя, грудь словно сдавили огромные тиски. Он словно слышал тоненький голосок, зовущий: Папа! Папа! До него доносились семенящие шажки детских ног, взбирающихся по ступенькам, а потом его подхватывают большие теплые руки, и он, сонный, прижимается к широкой груди и слышит низкий успокаивающий голос отца. Он убаюкивает его, рассказывая сказку про тридесятое царство, где живут красивые бедные девушки и отважные странствующие рыцари.

— Мама, — в прижатой к уху трубке снова послышался негромкий голос Стейна, — ты же ведь зачем-то мне звонил.

На плечах отца он путешествовал по Рай-плейленд, капая мороженым на его густые темные волосы.

— Так все же, чего ты хотел?

Все это уже в прошлом, и теперь помещается между двумя ударами сердца.

— Мама?..

Он один из немногих, кто знает, сколь быстрой может быть смерть: большую часть своей жизни он потратил на изучение способов убийства человека человеком. Отец понимал его и даже одобрял: защита Америки — святое дело.

Трейси с силой провел ладонью по глазам. О чем спрашивает Стейн? Ах да, он же зачем-то позвонил ему...

— Я вспомнил одного человека... — сухим невыразительным голосом сказал Трейси, — я использовал его на сверхсекретных операциях в Камбодже. Был переведен к нам из сил особого назначения. Мне нужна кое-какая информация на него.

— Если он работает на нас, я могу предоставить тебе даже то, что забыли его родители.

— Слушай, — Трейси собирался с мыслями. — Не буду вводить тебя в заблуждение. Я не возвращаюсь. Просто сегодня я здесь, в корпусе.

— Какой период времени тебя интересует? — спросил Стейн, словно не слыша слов Трейси.

— Ты что, не понял? Я вовсе не желаю, чтобы у тебя из-за меня возникли проблемы.

— Проехали. Считай это моим подарком. Ну, давай, не тяни.

— Тысяча девятьсот шестьдесят девятый — семидесятый годы.

— Подожди немного, не клади трубку.

Трейси посмотрел на часы: Директор отсутствует уже шесть минут. В самом лучшем случае у него есть еще пять. Одна ушла на запрос, который сейчас делал Стейн.

В трубке снова послышался его голос:

— Кодовое имя твоего человека — О'Дей.

— В каком он сейчас отделе?

— Это тебя не касается, Мама. Могу только сказать, что он больше у нас не работает.

— Понял. Соедини меня с ним. И, Стейн...

— Да?

— Спасибо.

— Не забудь, что ты там плел насчет выпивки.

Трейси нажал на рычаг. Несколько секунд в трубке была полная тишина. Часы показывали, что у него есть еще три минуты. Если сейчас войдет Директор, придется повесить трубку. Это звонок противозаконный.

— О'Дей слушает.

Бодрый голос с легким виргинским акцентом.

— Это Мама.

— Чем могу быть полезен?

— Мне необходима информация от тысяча девятьсот шестьдесят девятого года по человеку, переведенному из сил особого назначения — участвовал в операциях Дэниэла Буна в Бан Ма Туоте.