Илимская Атлантида. Собрание сочинений - Михаил Константинович Зарубин

глубокими весенними проталинами, деревни с почерневшими избами, ряды тополей, осин и берез, одиночные кривые замшелые ели и стройные подрастающие сосенки…* * *

В железнодорожный техникум Иван поступил случайно, рассчитывая в дальнейшем перевестись в другой техникум, но – Маша… Впервые увидел ее на втором курсе и сразу понял – никуда отсюда ему не уйти. Было им по шестнадцать, первая любовь… Девушка жила с родителями, Иван в студенческом общежитии. В техникуме даже короткие минуты между занятиями проводили вместе; потом Иван провожал Машу через весь город домой. Пешком, километра три. О чем говорили? Обо всем на свете. Рассказывали друг другу о прочитанном, обсуждали, спорили. Иногда Иван читал ей стихи. Мечтали о будущей жизни. В том, что эта жизнь будет красивой и безоблачной, они не сомневались. Им было интересно вдвоем. Длинная дорога, казалось, слишком быстро заканчивалась, а расставаться не хотелось. Влюбленные о своем чувстве не говорили, молчали, но это не требовало доказательств. Кроме одного раза, когда Маша, краснея, напрямую спросила Ивана, как он к ней относится. В ответ Иван прочитал ей стихи одного из любимых своих поэтов, Евгения Винокурова:

Присядет есть, кусочек половиня,Прикрикнет: «Ешь!» Я сдался. Произвол!Она гремит кастрюлями, богиня.Читает книжку, подметает пол.Бредет босая, в мой пиджак одета.Она поет на кухне поутру.Любовь? Да нет! Откуда? Вряд ли это!А просто так:Уйдет – и я умру…

С Машей он забыл свое сиротство. Отца своего он не знал, тот умер от фронтовых ран, когда Ване не было года, а мама, самая лучшая на свете, умерла неожиданно. Словно солнце исчезло за тучами.

– Ваня, сходи к проводнику, попроси чаю, – услышал он, словно издалека, Машин голос.

– Мы еще не успели отъехать. Вряд ли он такой расторопный… Как рыкнет на меня.

– А ты попробуй, Ваня, – настаивала Маша. И убедительно посмотрела на жениха…

– Попробую. – Сколько всего можно сказать без слов, глазами. Всё! Абсолютно всё!

Проводник недовольно заворчал:

– Не успели сесть, уже чаю! Вода-то должна вскипеть в титане… Или сырую?

В купе девчонки собирали на стол. Вместе с Машей их было трое. Настя и Наташа – из одной с Машей группы. Первая рабочая практика. Девчонки впервые покидали дом на долгие месяцы. Настя, в свои восемнадцать, нигде еще не была, даже на Байкале. Успею, говорила она, жизнь длинная…

Она была хохотушкой, смеялась по поводу и без повода, получая удовольствие и от компании подруг, и от поезда, что ладно стучал колесами на стыках рельс, и от вагонной суеты, – от всего, что попадало в поле ее зрения. Иван оказался вместе с ними благодаря Маше. Ее родственник, железнодорожник, узнав, что троицу юных девчонок посылают на глухой разъезд одних, уговорил директора техникума направить вместе с ними и парня. Разумеется, Ивана. Об их отношениях с Машей в техникуме знали все. Почему сам Иван не настоял на совместной практике с Машей? Они обсуждали предстоящую разлуку, чувствовали, как трудно им будет друг без друга, а просто взять и попросить, чтобы отправили вместе – стеснялись.

Наконец, проводник принес чай. Правда, к этому времени с припасами уже расправились всухомятку. За окном мелькали черемховские угольные терриконы.

– Междуреченск, куда мы едем – центр угольной промышленности Кузбасса! – тоном преподавателя сообщила Настя.

– Угольной? – удивился Иван.

– В энциклопедии прочитала. Городу десять лет, окружен угольными разрезами и шахтами, расположен в Горной Шории. При слиянии рек Уса и Томь…

– Томь? – удивился Иван. – Может, ошиблась? Томь в Томской области.

– Ничего не ошиблась. А природа… Скалистые горы, увенчанные вековой тайгой, порожистые реки с родниковой водой, густой целебный воздух…

– А по-моему, место, куда мы едем, называется Хакассией.

– Энциклопедию я наизусть не учила, но помню, что республика – Горная Шория.

Маша с улыбкой смотрела на спорщиков. Знала – ее Ваня во всем любит точность.

– Хорошо бы в Междуреченске оставили работать, – убирая со стола, сказала Маша.

– Вряд ли, – Иван чувствовал себя за старшего. – Путевая машинная станция обычно с весны до осени на трассе работает, а в городе только зимой, и то не всегда.

– А почему у нее такое название – путевая машинная станция? – спросила Наташа.

– Ну да, путевая… – Сокращенно – ПМС.

– Ты же работал на ней, когда был на первой практике.

– Название не интересовало меня. Их, этих сокращений, столько, что все не упомнишь. К примеру, СМП – строительно-монтажный поезд, УНР – управление начальника работ.

– А ПМС – механизированное передвижное предприятие, выполняющее плановые работы по ремонту пути на эксплуатационной сети железных дорог. – Наташа неторопливо произносила слова, как будто читала учебник. – Проводит реконструкцию верхнего строения пути, все виды капитального ремонта, выполняет смену стрелочных переводов, защищает от снежных заносов и затопления пути.

До Междуреченска добирались почти двое суток.

Как и предполагал Иван, на станции их никто не ждал. Подразделение уже находилось на одном из разъездов где-то на границе с Хакасией.

Междуреченский вокзал приютил практикантов на ночь.

Сдав вещи в камеру хранения, побродили по вечернему городу. Большой поселок, превращенный в город на бумаге…

Центральная площадь – здесь в праздники проходят колонны, утверждая единство партии и народа. Здание с красным флагом – местная власть, недалеко милиция, суд, прокуратура… Дом культуры, баня, универмаг, а вокруг двух-трехэтажные деревянные и кирпичные жилые дома. Не город, не поселок – большая деревня. Слышалось мычание коров, блеяние коз, крики пастухов, лай собак. На окраинах вздымались горы породы, поднятой из забоя вместе с углем.

В городке весна уже набрала силу, в палисадниках проклюнулась трава, за низкими заборами на грядках стрелки лука нацелились на солнце.

Не увидев никаких достопримечательностей, вернулись на вокзал. В зале ожидания на неудобных деревянных диванах скоротали ночь.

Глава IV

Только к обеду следующего дня добрались до этой загадочной ПМС. Платформа, железнодорожные пути. Никаких строений. Вокруг лес, слева от блестевших на солнце рельсов с гулом несся поток воды – казалось, в стремительности он соперничает с поездами, пролетающими мимо. Чуть вдали, на ответвлении, десятка два пассажирских вагонов, выкрашенных в ярко-зеленый цвет, да у начала короткой платформы – маленькая будка дежурного. Он и показал место стоянки ПМС, назвал ее «конторой». На уложенных кое-как железнодорожных путях собрались вагоны разных времен. Первые советские товарняки, на черных торцах которых виднелись надписи: «Шейки расточены» и «Приписан к депо “Ожерелье”». Среди этих маленьких двухосных вагонов попадались теплушки, первые цельнометаллические пассажирские. Чуть в стороне – техника: площадка для тепловозов, вертушек, на которых доставляют рельсошпальные решетки, подъемный кран с деревянной кабиной. Была она когда-то зеленой, но краска слезла струпьями, оголяя потемневшие доски обшивки. Два путеукладчика вдали…

Аппарат «конторы» располагался в обычном вагоне с табличкой «Путевая машинная станция». Планировку изменили, но теснота осталась.

Кадровичка обрадовалась, встретила ребят как хороших знакомых.

– Ну наконец-то! Ждем уже несколько дней, начальник беспокоится. Звонил в управление железной дороги. – Посмотрев