Эсперанса. Изгнанники в лесу. Жилище в пустыне. - Майн Рид

принять решение.

Я пришел к выводу, что для нас наибольшую опасность представлял кугуар. Для кабанов мы были недосягаемы. Дольше оставаться во власти кугуара было безумием. Прежде всего нужно отделаться от него.

Кугуар застыл на ветке, куда он скрылся от разъяренного стада. Если бы не ужас, который ему внушали кабаны, он, конечно, напал бы на нас. Очевидно, он боялся, оступившись, сорваться с дерева, прямо на головы своих врагов. Вот чем объяснялось его миролюбие.

Но я знал, какая участь нас ждет, если кабаны, наскучив ожиданием, отойдут от дерева. Как это ни странно, но только благодаря их присутствию мы уцелели.

Сын мой был безоружен. Он захватил, правда, из дому лук и колчан, но оставил их под деревом, и кабаны уже растоптали хрупкое деревянное оружие.

Я пересадил Франка за свою спину, чтобы самому отразить нападение кугуара, если мне не удастся уложить его первым выстрелом.

Мы быстро поменялись местами, стараясь двигаться бесшумно, чтобы не испугать злобного зверя, ворчавшего над нашей головой.

Затем я осторожно поднял карабин и, опираясь рукой на соседние ветки, нацелился в голову кугуара, туловище которого было скрыто густой листвой.

Грянул выстрел. Дым ослепил меня, и я не сразу узнал, какие результаты имело мое выступление; но я услыхал сухой треск веток, шелест листьев и, наконец, шум падения тяжелого тела.

Тотчас кабанье стадо подняло отчаянный вой.

Я взглянул вниз. Окровавленный кугуар отбивался от кабанов; но сопротивление его было сломлено, и белые клыки вонзились в тело хищника.

41. Осада

После победы над кугуаром мы уверовали в свое спасение. Какое счастье – избежать верной смерти! Мы с Франком едва не плакали от радости.

Мы думали, что кабаны, насладившись победой над врагом, рассеются по лесу. Увы, радость наша была преждевременной! Вскоре, убедившись в своей ошибке, мы испытали горькое разочарование…

Кабаны разделались с убийцей своего родича, но, вместо того чтобы уйти, с злобным хрюканьем окружили дерево; с ненавистью поглядывая на нас, они подрывали корни и грызли кору. Гибель кугуара их не удовлетворила. Видно, они поклялись сожрать нас. Странная благодарность союзникам, которые помогли им покончить с врагом!

Мы сидели на одной из нижних веток и со своей наблюдательной вышки отлично видели кабанов. Легко было забраться и выше, но в этом не было надобности. Нам грозило не нападение кабанов, а голодная смерть, если не снимут осады. К несчастью, всего можно было ожидать от этих свирепых животных. Охотники не раз говорили мне о чудовищном упорстве кабанов.

Сначала я не хотел стрелять в них, рассчитывая, что злоба их уляжется и они уйдут. Мы взлезли немного выше и спрятались в листве, чтобы не мозолить им глаза.

Прошло около двух часов, не принеся с собой никаких перемен.

Кабаны, действительно, успокоились и утихли, но по-прежнему окружали дерево, собираясь, по-видимому, довести осаду до конца. Некоторые прилегли даже на землю, чтобы в свое удовольствие провести время, но все были налицо.

Терпение мое истощилось. Я знал, что дома наше длительное отсутствие вызовет тревогу, и Генри с Куджо отправятся на поиски. Этого-то я и боялся: по нашим следам они выйдут на прогалину и наткнутся на стадо кабанов. Кто знает, успеют ли они вовремя вскарабкаться на дерево, чтобы избежать нападения.

Это соображение побудило меня перейти в атаку. Я решил испробовать, какой эффект произведут на кабанов один-два выстрела. Быть может, мне удастся их спугнуть.

Итак, я отважился на вылазку. Спустившись на нижнюю ветку, чтобы не промахнуться, я начал стрелять. Каждый раз метил в грудь одному из кабанов; пять раз спустил я курок и уложил пятерых пекари.

Уцелевшие животные странно отнеслись к опустошениям, произведенным мною в их среде. Ничуть не устрашенные гибелью своих родичей, они набросились на теплые трупы и растерзали их. Затем снова подступили к дереву и яростно заколотили копытами о ствол, словно хотели взобраться наверх.

К огорчению своему, я убедился, что у меня остался только один заряд. В шестой и последний раз разрядил я карабин и убил еще одного кабана.

Но какая разница – двадцать пять их или тридцать! Кабаны обнаружили полное равнодушие к смерти…

Сознавая свое бессилие, я вернулся к Франку на верхнюю ветку. Оставалось только запастись терпением и тешить себя надеждой, что ночью странное войско, осаждающее не менее диковинную крепость, удалится, отчаявшись в успехе. До нас все еще доносилось хрюканье кабанов и хруст отдираемой коры; но мы больше не обращали на них внимания и, пристроившись поудобнее, отдались на волю судьбы.

Вскоре я почувствовал запах дыма; сначала мы подумали, что это дым от пороховых разрядов, медленно поднимающийся с земли. Но запах становился назойливее, и, как справедливо заметил Франк, дым был другого цвета, чем тот, который получается от порохового разряда.

Дым разъедал нам глаза; у нас запершило в глотке; мы кашляли и утирали слезы. Дымовая завеса застилала землю – я не видел больше кабанов, но мерзкое хрюканье свидетельствовало о том, что они не ушли.

Однако в какофоническую музыку примешивались ноты смятения и страха.

Тут только сообразил я, что пыж после выстрела попал в груду сухого мха, собранного нами, и она занялась. Догадка подтвердилась: дым рассеялся, и сверкнули языки яркого пламени. Это горел мох. Дерево наше пока что было в безопасности.

Мы поднялись под самую крону, чтобы спастись от дыма. Мы боялись, что огонь распространится и, добравшись до нас по развесистым ветвям, вынудит нас спрыгнуть на землю. К счастью, нижние ветки были очищены от горючего мха. Пламя стелилось по земле и до верхних веток подняться не могло.