Советская цивилизация т.1 - Сергей Кара-Мурза

Наш тоталитаризм оказался слишком жесток, потому что лишних денег для смягчения шока не было. Коллективизация – самая трагическая глава советской истории. Формула «не все было плохо в СССР», которую одно время употребляли наши левые патриоты, предполагает, что уж это, уж коллективизация-то наверняка было плохо. Так пусть Бабурин скажет, как бы он в тот момент решал эту проблему, окажись он на месте Сталина. И скажет не об эксцессах и дефектах, а о принципиальном выборе.

Я не представляю, как можно, взвешивая историю не на фальшивых весах, не признать, что советский строй проявил небывалую силу и провел страну раненную, но полную жизни, через самые тяжелые периоды. Представьте, что мы входим в войну или послевоенную разруху не с ВКП(б), а с «Выбором России» во главе, не с Жуковым и Молотовым, а с Грачевым и Козыревым, не с солидарными карточками, а с либерализацией цен. Допустим, мы в 1990 г. этого еще не могли себе представить и вдоволь изгалялись над советским тоталитаризмом с его карточками – но сегодня-то мы повидали альтернативу воочию, причем даже без войны с сильным противником. Представьте, что это сегодня, при Немцове и Хакамаде, у нас уничтожили 2/3 жилищ – это ведь не два дома в Москве.

Сравните два сходных явления: эвакуацию миллионов жителей и половины промышленности в 1941 г. на земли «братских», по выражению В.Зорькина, народов – и нынешнее положение русских беженцев в РФ. Тогда я, ребенок, был уверен, что могу пешком пройти до Тихого океана и в каждом доме я буду родным – хоть в избе, хоть в юрте или яранге. Почему же сегодня, без войны, так жалко положение даже наших братьев по племени, русских, при всем гуманизме нового, недогматического и не тоталитарного мышления? Недоработка нового строя? Нет – его суть. Говорят: ах, нет закона о статусе беженца, в этом все дело. Чушь! Никакого закона о статусе «выковырянных» не было в 1941 году, а была советская власть и ее «убогие идеологические догмы».

Так скажите прямо, дорогие наши патриоты, что было бы лучше для России? Какова была реальная альтернатива? Стесняются, молчат. Ибо вот что пришлось бы ответить: лучше было бы отказаться от индустриализации, для которой не было средств. Лучше было бы не механизировать поле, а поддержать кулаков с дешевой батрацкой силой. Лучше было бы вновь начать гражданскую войну, расстреливая этих батраков в селе и безработных в городе. Лучше было бы сдаться Гитлеру и отдать Сибирь Японии. Разница в том, что демократическая антисоветская элита это фактически и заявляет, а патриотическая просто молчит.

Наши демократы и патриоты обходят тот факт, что тоталитаризм был принят, а если строго говорить, то и создан народом – это был общий порыв. По-разному, но к этому должны же с уважением отнестись и демократы, и патриоты. С патриотами того времени ясно – и с М.Шолоховым и с Джамбулом. Ну так послушайте хоть демократов. Б.Пастернак так объясняет тот факт, что он написал целый поэтический цикл во славу Сталина: «Искренняя попытка жить думами времени и ему в тон». А.Сахаров писал в письме в день смерти Сталина: «Я под впечатлением смерти великого человека. Думаю о его человечности». Зачем же замалчивать эти факты? Или Пастернак и Сахаров глупее нынешних демократов?

Не знаю, почему от западных историков сегодня можно услышать гораздо более разумные и взвешенные суждения о советском тоталитаризме, чем от наших патриотов. Или они могут подходить к вопросу хладнокровнее, или они не так трусливы? Вот, прошел международный симпозиум, посвященный тоталитаpизму. И американский историк Билл Маpтин в докладе «Либеpализм модеpна и постмодеpна» сказал, в частности:

"Вначале кpитика тоталитаpизма pазвивалась в двух напpавлениях, одно ассоцииpовалось с Адоpно и Хоpкаймеpом, дpугое – с Ханной Аpендт. Последнее было вознесено до небес либеpалами холодной войны, ибо оно вытаскивало из болота Евpопу и США. Кpитика Аpендт ставит пpоблему в хоpошо известные нам pамки, пpекpасно устpаивающие США.

В частности, в соответствии с интеpесами США она пpотивопоставляет Сталина и Гитлеpа «откpытому обществу». Но это – слишком упpощенная каpтина. Пpавда, что Сталин внедpял маpксизм тотализиpующим обpазом, видимо, усугубляя некотоpые тенденции, котоpые изначально пpисутствовали в маpксизме. Однако, с какого pода задачами столкнулся Сталин? Этот вопpос никогда не задавали себе Роpти и дpугие либеpалы в стиле Аpендт и Дьюи.

Сталин и дpугие лидеpы КПСС pешали задачу пpеобpазования типа жизни, пpиведшего к огpомным стpаданиям, в тип жизни, ведущий к постоянному улучшению для основной массы населения, пpи том, что это одновpеменно было самым концентpиpованным выpажением войны двух миpов. Сталин и дpугие лидеpы pешали задачу освобождения значительной части земли и населения всего миpа из тисков импеpиализма…

Сталин сделал огpомное количество ошибок и принес зла; можно сказать, что он отдал наpод на заклание pади маpксизма, котоpый стал к тому вpемени закpытой диалектикой, катехизисом. Однако, пpи всех этих ошибках, именно Сталин и советский наpод pазбили нацистов, понеся неизмеpимые жеpтвы. Ни тогда, ни сегодня «либеpалы» не могут похвастать чем либо подобным, и вопpос о столкновении двух тотализиpующих идеологий должен pассматpиваться именно в этом плане…

Пpавда состоит в том, что «либеpалы», котоpые пpедложили рассматривать историческую действительность как «столкновение либеpализма с тоталитаpизмом», были либеpалами холодной войны, чье понимание миpа было совеpшенно манихейским и, таким обpазом, тоталитаpным" (Bill M. Liberalism: modern and postmoderrn. Social Epistemology. 1993, vol. 7, No. 1).

Мне кажется, здесь сказаны верные слова. Отрицание советского тоталитаризма носит манихейский характер и является прежде всего философским и психологическим продуктом и оружием холодной войны. Печально, что многие наши патриоты в этой далеко еще не законченной войне по ошибке оказались в армии противника.

И еще, на мой взгляд, необходим диалог с людьми другого культурного типа – теми демократами нового поколения, которые отвергают советский строй именно вследствие якобы имманентно присущего ему «гена» тоталитаризма того типа, который проявился в виде сталинизма. Иными словами, они в сталинизма видят не особое специфическое состояние «военного быта», а выражение неустранимой тяги к подавлению личности и разнообразия.

Это важный тезис. Но, обдумав доводы в его обоснование и вспомним все повороты нашей жизни, я прихожу к иному выводу. Я вижу, что советское общество, выйдя в 1941 г. из «хвостов» еще тлеющей гражданской войны, обнаружило в своем ядре демократизм и терпимость высокого качества. И вытекали они не из модернизации, не из того, чему мы учились у Запада, а именно из генотипа нашей культуры, нашего традиционного общества. Хотя, конечно, модернизация была нужна, чтобы снять кожуру старых привычек и предрассудков, запустить процесс выявления и укоренения этих демократических (по-нашему) свойств.

И вот как я вижу главное противоречие философии этого воображаемого «молодого демократа». Он отвергает весь советский проект в принципе – потому, что он, городской образованный человек, чувствовал себя в нем обездоленным и желал демократии, терпимости и интеллектуального разнообразия. Слишком медленной, по сравнению с его притязаниями, была наша модернизация. Отвергнув советский «медленный» путь, он вступил в армию Боннэр и Егора Гайдара (не буду называть более одиозных военачальников).

Но сегодня уже видно, что он был обездоленным в СССР именно потому, что вырос в СССР и питался его соками. Именно потому, что советский проект в силу своей сути не душил, а культивировал в нем потребность в демократии и разнообразии – самим типом жизни, образования, отношений между людьми. Удовлетворить эту свою духовную потребность этот «молодой демократ» смог бы только осторожно разрушая чешуйки той кожуры, что служила отмирающей кожей нашего общества, – но только на пути сохранения и развития советского строя.

Множество таких людей этим незаметно и занимались. При этом мы, не задумываясь над этим, ценили тот советский генотип, на матрице которого вырастали наши потребности в демократии и разнообразии. Ведь эти потребности во всех нас были, они не так уж уникальны в «молодых демократах», в них они лишь фонтанируют красиво. В отличие от них, мы ценили даже ту корявую кожуру, которая, отмирая, нас угнетала – потому что в недавнем прошлом без этой защитной кожуры не уцелел бы и генотип.

Из нашей же среды возникли Сахаров, Боннэр, а за ними, скромненько, и Гаврила Попов с чубайсами. Они, много говоря о чешуе и кожуре, на самом деле предложили разрушить генотип («вплоть до детских садов, в которых таится ген коммунизма»). Тут и произошло наше разделение – «молодой демократ» пошел с ними, а мы против них. Отвергая советский проект за то угнетение «молодого демократа», которое имело место, он пошел именно с теми, которые были носителями генотипа угнетателей. Ломать советский строй стала именно та часть номенклатуры, которой была ненавистна именно его демократическая и «симфоническая» суть. То, что этот поход они начали под знаменем демократии – прием тривиальный и уже давно несущественный.