Темная Башня - Стивен Кинг

Когда больше не могла выносить тишины в соседнем номере, поднялась, оделась и вышла из мотеля, чтобы посмотреть на звезды. Там и нашла Роланда, сидевшего на бордюрном камне. Несобака лежала рядом с ним. Хотела спросить, как ему удалось так тихо выйти из номера, что она этого не услышала (стены-то такие тонкие, а она так сильно напрягала слух), но передумала. Вместо этого спросила, что он тут делает, и обнаружила, что совершенно не готова ни к правдивости ответа, ни к абсолютной беззащитности повернувшегося к ней лица. Думала, что Роланд, как принято в современном цивилизованном обществе, уйдет от прямого ответа, а он ответил с ужасающей честностью.

— Я боюсь идти спать. Я боюсь, что мои мертвые друзья придут ко мне, а если я их увижу, меня это убьет.

Она пристально посмотрела на Роланда, освещенного с двух сторон, как из окна его номера, так и ужасным, холодным, хэллоуиновским светом натриевого уличного фонаря.

И хотя ее сердце билось так сильно, что сотрясало всю грудь, голос звучал достаточно спокойно, когда она спросила: «Тебе станет легче, если я лягу с тобой?»

Он обдумал ее вопрос, кивнул.

— Думаю, да.

Она взяла его за руку, и они прошли в номер, который она сняла для него. Он разделся без малейших признаков смущения, она оглядела, в благоговейном трепете и страхе, множество шрамов, которые покрывали верхнюю часть его тела: красную полосу от удара ножом на одном бицепсе, бледный след ожога на другом, белые перекрестные шрамы от плетей на лопатках и между ними, три углубления, которые могли остаться только после пулевых ранений. И разумеется, изуродованная правая рука. Ей мучило любопытство, но она знала, что никогда не решится спросить, откуда что взялось.

Она разделась сама, после короткого колебания сняла бюстгальтер. Груди повисли, на одной тоже был шрам, после операции — не ранения. И что с того? Она никогда не тянула на модель, даже в свои лучшие годы. И даже в свои лучшие годы не полагала себя буферами и задом, приложенными к системе жизнеобеспечения. Никому, даже мужу, не позволяла допустить такую же ошибку.

Трусики она, однако, оставила. Если бы подстригла волосы на лобке, возможно, сняла бы и их. Обязательно бы подстригла, если б, поднявшись утром, знала, что вечером будет лежать в кровати с незнакомым мужчиной, в номере дешевого отеля, а рядом, в ванной, на коврике будет спать невиданный зверь. И, конечно, захватила бы с собой зубную щетку и тюбик «Крэста»[96].

Когда он обнял ее, она ахнула и напряглась, потом расслабилась. Но очень медленно. Его бедра прижимались к ее заду, и она чувствовала, мужчина он, хоть куда, но, вероятно, думал он только о душевном покое: пенис оставался вялым.

Он сжал ее левую грудь, прошелся большим пальцем по шраму, оставшемся после удаления опухоли.

— Что это? — спросил он.

— Ну, — спокойствия в голосе не осталось, — доктор сказал мне, что через пять лет у меня будет рак. Вот они и вырезали опухоль до того, как она могла… ну не знаю, как это называется… метастазы появляются позже, если появляются.

— До того, как она успела созреть?

— Да. Точно. Хорошо, — ее сосок затвердел, как камень, и он, несомненно, это чувствовал. Ой, как странно все получилось.

— Почему твое сердце бьется так сильно? — спросил он. — Я тебя пугаю?

— Я… да.

— Не бойся меня, — сказал он. — С убийствами покончено, — долгая пауза. Они слышали легкий гул, доносящийся с автострады: движение не замирало ни на секунду. — Пока, — добавил он.

— Понятно, — выдохнула она. — Хорошо.

Его рука обхватывала ее левую грудь. На шее чувствовалось его дыхание. Прошла целая вечность, может — час, а может — пять минут, дыхание стало реже и глубже, и она поняла, что он уснул. Ее это порадовало и разочаровало одновременно. Несколько минут спустя она тоже заснула, и уже давно не спала так крепко. Если он и видел во снах своих ушедших друзей, то ее не тревожил. Когда она проснулась в восемь утра, он, обнаженный, стоял у окна, смотрел в узкую щелку, чуть отодвинув занавеску одним пальцем.

— Ты спал? — спросила она.

— Немного. Можем ехать?

15

Они могли бы добраться до Манхэттена в три часа дня, а въехать в город в воскресенье гораздо проще, чем в понедельник утром, в «час пик», но отели в Нью-Йорке стоили дорого, так что ей наверняка пришлось бы воспользоваться кредитной карточкой. Вот почему они остановились в «Мотеле 6» в городе Харвич, штат Коннектикут. Она сняла один номер, и в ту ночь он занялся с ней любовью. Не потому, что хотел, она это чувствовала, просто понял, что этого хочет она. Может, нуждается в этом.

Это было потрясающе, хотя она и не могла точно объяснить, почему; несмотря на все эти шрамы под ее руками, какие-то гладкие, какие-то шершавые, создавалось ощущение, что она занималась любовью во сне. И в ту ночь ей приснился сон: она видела поле роз, на дальнем краю которого стояла огромная Башня, построенная из черного камня. В стене, на приличной высоте, светились красные фонари… только у нее возникло ощущение, что не фонари это, а глаза.

Ужасные глаза.

Она слышала поющие голоса, много голосов, тысячи, и поняла, что некоторые из них — голоса его ушедших друзей. Проснулась со слезами на щеках и осознанием потери, хотя он лежал рядом с ней. Она знала, что после этого дня она его больше не увидит. Понимала, что оно и к лучшему. И, однако, согласилась бы на что угодно, лишь бы он вновь занялся с ней любовью, пусть даже отдавала себе отчет в том, что любовью он занимался не с ней: даже когда входил в нее, мысли его были далеко-далеко, с теми голосами.

С теми ушедшими голосами.

Глава 3. Снова Нью-Йорк (Роланд показывает удостоверение личности)

1

В понедельник, 21 июня 1999 года, солнце светило на Нью-Йорк, как будто Джейк Чеймберз не лежал мертвым в одном мире, а Эдди Дин — в другом; как будто Стивен Кинг не лежал в палате интенсивной терапии в больницы Льюистона, только на короткие периоды времени приходя в сознание; как будто Сюзанна Дин не сидела наедине со своим горем в поезде, который мчался по древним, разболтанным рельсам по темным просторам Тандерклепа в город-призрак Федик. Другие хотели сопроводить ее в этой поездке, хотя бы до Федика, но она попросила отправить ее одну, и они уважили ее желание. Она знала, что ей полегчает, если она сможет поплакать, но пока ей это не удавалось: несколько слезинок, как короткие, бесполезные дожди в пустыне, вот и все, на что она сумела сподобиться, хотя у нее и было жуткое предчувствие, что ей многое не известно и на самом деле все гораздо хуже.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});