Тайны погибших кораблей (От Императрицы Марии до Курска) - Николай Черкашин

Как ни рвались на поднятую атомарину следователи и прокуроры, все же первым вступил на корпус подводного крейсера сын командира — лейтенант Глеб Лячин. Именно он командовал тем катером, который доставил к подводному крейсеру Главнокомандующего ВМФ адмирала флота Владимира Куроедова, командующего Северным флотом адмирала Вячеслава Попова… Кто-то принял очень человечное решение: первым должен вступить на борт «Курска» не чиновник судебного ведомства, а сын погибшего командира. В противном случае произошло бы невольное оскорбление памяти павших подводников — ведь только преступников первыми встречают люди из прокуратуры.

Вслед за лейтенантом Лячиным поднялись на палубу подлодки адмиралы, сняв фуражки. Первым делом подошли к кормовому аварийному люку, ставшему невольной западней для тех, кто выжил в кормовых отсеках после страшного удара… Заглянули в него… Почему подводники не смогли выйти из шахты запасного выхода? Теперь специалисты точно скажут — почему.

На «Курске» работают несколько бригад криминалистов самого разного профиля — от взрывников до медиков. Маловероятно, что они найдут в отсеках атомарины ответ на главную загадку — что инициировало первый взрыв в торпедном отсеке? Тем более что первый отсек, самый важный для понимания трагедии «Курска», остался пока на грунте. Правда, не много надежд на то, что и искореженные металлоконструкции носового отсека сохранили след первопричины трагедии. Но вот поступили сведения, что найдено несколько аппаратных журналов, в которых фиксируется ход несения тех или иных вахт; по записям в них можно судить об обстоятельствах, предшествовавших роковым взрывам. И только.

25 октября подводный крейсер осушили и криминалисты вошли через кормовой аварийный люк в девятый отсек. Они извлекли оттуда тела трех моряков, которые довольно хорошо сохранились. Но опознать их лица сразу не удалось. Потом в дебрях искореженных отсеков нашли еще несколько трупов. Несколько позднее в североморском госпитале медики установили личность своего коллеги — капитана медицинской службы Алексея Станкевича…

Меньше всего я ожидал, что телерепортерам разрешат снять ту самую вмятину, о которой столько говорили и столько спорили, что даже сомнение возникло — а была ли эта самая вмятина? Теперь очевидно — была, есть. Вот она — длинная и довольно глубокая борозда проходит по правому борту ниже ватерлинии. Ее не мог прочертить киль надводного корабля — иначе бы след остался в верхней части корпуса. А вот «подводный объект» — запросто. Версия капитана 1-го ранга Михаила Волженского, что иностранная подлодка задела «Курск» своей кормовой частью, а именно: кормовым стабилизатором нашла еще одно — зримое подтверждение. Не надо быть трассологом, чтобы заметить — длинный след прочерчен довольно узким предметом, каким и является подводное «крыло» субмарины. Тогда становится ясным, почему вторая подлодка отделалась довольно легко — все ее жизненно важные центры отстояли достаточно далеко от места удара. Становится ясным и то, почему она так медленно удалялась от места происшествия: противолодочные самолеты североморской авиации определили ее скорость не более пяти узлов. Столь нехарактерно малая для атомоходов скорость может быть объяснена тем, что иностранная подлодка получила повреждения винторулевой группы. Находит свое объяснение и пауза в сто тридцать секунд, которая разделяет оба взрыва. Первый мог быть вызван тем, что в «смятом» после удара торпедном аппарате деформировалась и лежавшая в нем торпеда, в ее двигателе соединились окислитель и топливо — форс пламени ударил в стеллажные торпеды. Мощный разогрев при резко возросшем давлении вызвал детонацию остального боезапаса. Однако главная вмятина, ее начало, все это осталось на корпусе первого отсека, чьи фрагменты, как уже сообщалось, были подняты еще в прошлом году и будут, как объявлено, подниматься в следующее лето.

Могло ли такое случиться? Этот вопрос до сих пор задают люди, для которых столкновение подводных лодок ничем не отличается от дорожно-транспортного происшествия на шоссе.

«Мы гонялись друг за другом, как истребители!»

Леденящие душу видеокадры, снятые в руинах «Курска», мне довелось смотреть вместе со вдовами подводников и бывшими командирами подводных лодок. Капитан 1-го ранга в отставке Юрий Филиппович Голубков командовал самой быстроходной в мире атомариной — К-162. Именно она установила непревзойденный до сих пор рекорд подводной скорости — 44,7 узла (82,8 км/час).

— Мы отрабатывали учебные задачи на полигоне, где ныне погиб «Курск», — рассказывает Голубков. — Вдруг доклад акустика: на траверзе правого борта шум винтов иностранной атомной подлодки. Понимаю, за нами вели слежку, и иностранец случайно вышел за пределы нашего кормового сектора, то есть зоны акустической тени. Командую — право на борт и вывожу наглеца, как говорится, на чистую воду. Он же стремится снова зайти мне в корму, спрятаться в непрослушиваемом секторе. Чужак маневрировал резко и дерзко. Но у меня же скорость выше, и это я захожу ему в корму. И держусь в его кормовом секторе, несмотря на все выкрутасы, которые он совершал под водой. В конце концов, он понял, что ему не отвязаться, и пошел прочь из наших террвод. Я проводил его до указанного мне рубежа, а потом вернулся на базу. И только потом, представив себе наше взаимное маневрирование как бы со стороны, испытал нечто похожее на ужас. Две огромные ядерные «коломбины» с немалой скоростью заходили в хвост друг другу, как истребители, причем на предельно малой «высоте», причем ориентируясь только на шумы винтов… Такие «игры» припомнит любой командир-подводник, ходивший в моря. Одним везло, другим — не очень: сталкивались, но все же расходились по своим базам пусть с вмятинами, но без трупов. «Курску» не повезло преотчаянно…

Мы снова вглядываемся в экран: стальное месиво труб, кабелей, конструкций спрессовано чудовищным взрывом до войлочной плотности. С трудом различаю изжеванный, словно окурок, ствол перископа, бессмысленно свисает якорь-цепь, та самая, которая мешала отпиливать торпедный отсек, вот ржавая горловина кормового аварийного люка… И снова обезображенный нос: вместо второго отсека — забитая стальным хламом труба. Это жерло вулкана, принявшего огненный выброс внутрь себя.

Командующий Северным флотом адмирал Вячеслав Попов просил не показывать эту страшную рану вовсе не из соображений секретности:

— Для нас, моряков, корабль — всегда нечто живое и одушевленное. И демонстрировать увечья родного тебе существа — больно…

Тем не менее этическими соображениями пренебрегли. Наверное, мир все-таки должен был заглянуть в этот обожженный стальной кратер, из которого вознеслись души оплаканных им людей. Надо было показать и эту роковую вмятину… Да, вмятина пролегла не только по правому борту «Курска», она навсегда отпечаталась в наших душах…

Так получилось, что в этот день — 26 октября — ровно год назад из девятого отсека извлекли тело капитан-лейтенанта Дмитрия Колесникова с его запиской, прогремевшей на весь мир. Нынешним летом Ольга Колесникова встретилась с тем самым водолазом-глубоководником, Сергеем Шмаковым, который выносил из лабиринта смерти ее мужа.

— Я очень боялась этой встречи, — рассказывает Ольга. — Я не знала, что ему сказать… Я просто обняла его. Сергей стал мне родным человеком, потому что он вошел в Митину могилу, потому что его руки держали руки моего мужа… Потому что он подарил мне последнюю встречу с Митей. Ведь даже то, что от него осталось… для меня это было родное тело…

Прошлым летом Ольга ходила на катере к месту гибели «Курска» и бросила в море большую красную розу.

Теперь те же слова, идущие из сердца, скажет судоподъемщикам и мать другого Мити — матроса Дмитрия Старосельцева — Вера Сергеевна. Я познакомился с ней в Видяево, на поминальной годовщине гибели подводного крейсера.

— Дима так рвался на эту лодку! Ведь она носила название нашего родного города. Я тоже радовалась — думала, спрячу единственного моего сынка от войны в Чечне под водой. Вот и спрятала… Разве уйдешь от судьбы?

Диму Старосельцева опознали в Росляково в числе первых…

Адмирал Вячеслав Попов просил родственников погибших подводников не терзать себя понапрасну и не приезжать в Росляково без приглашения. Но не выдержала душевного напряжения и, не дожидаясь вызова, бросив все, ринулась в Мурманск мать капитана 3-го ранга Николая Белозорова, а вслед за ней и его вдова Ирина.

— Я сама почувствовала, что Колю подняли. Пока не опознали, но он там… Там и его мама. Я должна была быть рядом с ней!

С Николаем Ирина прожила душа в душу четырнадцать лет. Море часто и надолго разлучало моряка с домом, с женой и сыном Алешей.

— Все наши встречи он отмечал в своем календарике, — говорит Ирина. — И знал наперечет, сколько дней в году он провел с нами. В 1996-м таких дней было всего сорок четыре. В роковом двухтысячном — и того меньше. Последний раз мы виделись в марте… Тогда мы отдыхали на Колиной родине — под Воронежем на берегу Россоши. Он ловил рыбу, а я вязала. Вдруг закуковала кукушка. Мы загадали, кому сколько лет жить. Мне она куковала долго. А когда Коля загадал на себя — вдруг замолчала…