Голод Рехи - Мария Токарева

Бастиона.

– А дальше? – мотнул головой Митрий.

– Дальше… посмотрим.

– Смотри, – кивнул Митрий.

Рехи еще несколько раз ударил по колонне, а потом схватился за окровавленную кисть. Незаживающие руки порядком надоели, хотелось вернуть старые мозоли на широких ладонях и огрубевшую кожу, чтобы сподручнее было сжимать меч. Но теперь все вокруг требовали от него иной силы, иных навыков. Рехи ощущал себя в центре всеобщего внимания, даже Митрий говорил с ним – как с равным, шантажировал – как равного. Ведь ручных монстров так не уговаривают, значит, «орудия» всерьез опасались.

«А если у меня есть еще и выбор, на чью сторону встать? Что, если я захочу уничтожить мир вместе с Двенадцатым? Не просто же так он является мне в снах вместе с лиловым?» – впервые задумался Рехи. Он вспоминал, как Двенадцатый подбирался к нему через воспоминания жреца. Выбор. У него еще оставался выбор. Возможность выбора и чувство голода отличают живых от мертвых.

– И как же вы намерены победить Двенадцатого? – поинтересовался Рехи, задумчиво прищурившись. Он подошел к низкому столику, где привычно лежали свежие повязки и снадобье для обработки ран, и обмотал тряпицей кровоточащую руку.

– С помощью Меча, Разящего Неправого, – скучающе отозвался Митрий. Он утратил неприятную хитрецу, которая вспыхнула желтыми искрами в его глазах при словах о Лойэ.

– И что это за дрянь такая? – незаинтересованно спросил Рехи.

– Оружие, способное поразить бессмертного Стража Вселенной, когда тот превратится в Разрушителя, – торжественно изрек Митрий. – Однажды такой Меч настигнет и Сумеречного.

Рехи поежился. Несмотря на множество недостатков, Сумеречный Эльф ему нравился. Темного вестника получалось называть другом. А вот условно светлого – никогда.

– Но что-то он медлит! – иронично заметил Рехи. – С Двенадцатым ваш Меч задержался уже на триста лет. Он откуда-то летит, да? Из родного мира Стража? Далеко мир-то, нет? Ой, забыл! Как же! Да это же наш мир ему родной! Так сгинул ваш Меч, утоп в лаве, наверно.

Рехи вновь обнажил клыки, притоптывая в залихватском веселье, как на оргиях Ларта. Издевкам он научился там же, от него же, от своего несносного короля. Ларт научил его большему, чем все назидательные речи творца разрушителей миров.

– Нет, Меч не мог «утопнуть». Он соткан из боли тех, кто любил Стража, из их обещаний и надежд, – спокойно ответил Митрий. – Это не меч, а стрела из светлых линий. Но мы не можем его найти из-за завесы черных. Двенадцатый позаботился о том, чтобы оказаться в коконе своего безумия на долгое время.

Рехи сел на каменный столик и съежился, дергая и кусая неровные края повязки. По телу проходили волны холода, неуверенности. Сомнения терзали душу, точно кидая ее, подхваченную ураганом, на острые камни.

– И чтобы распутать этот кокон… нужен я, – заключил Рехи, окончательно складывая мозаику; он поднял глаза на Митрия и серьезно продолжил: – Моя жертва. Жертва. Получается, вы умереть не можете, а я обязан.

Митрий безмолвствовал, тем лишь подтверждая безрадостное предположение. Бунт против неизбежности продолжался уже около года. Сначала Рехи не верил, отгонял от себя сны, потом боролся с гневом, теперь же постепенно приходил к мысли, что иного пути нет. Прекрасно, конечно, оказаться значимым и пользоваться всеобщим уважением. Но зачастую цена слишком высока. Хотя многие гибли даром и просто так. Как его деревня, как деревня Ларта.

Сгинуть даром намного проще, чем совершить что-то важное и потом погибнуть. И все-таки не хотелось ради незримых «всех». Этих «всех», может, и оставался один Бастион. Еще равнина вокруг него, где когда-то плескалось море. Когда-то здесь лиловый жрец топил корабли. Обломки мачт и обугленные щепки пробитых бортов до сих пор скалились острой баррикадой средь развалин древнего порта. Когда-то здесь прорвался его гнев. Он сражался не за всех, а только за свою Мирру. Так чувствовал произошедшее Рехи. И понимал, что он сражался бы так же за Лойэ.

– Эй, Митрий, а вы не думали, что там не в одном Двенадцатом дело? – вдруг встрепенулся Рехи.

– О чем ты? – искренне не понимал Митрий.

– Сумеречный с тобой не делится? Я насчет лилового жреца.

– Пока неясно, – вспомнил Митрий. – Стражи Мира несли память поколений, в этом и заключалась их настоящая сила: они были призваны отвращать людей от повторения роковых ошибок прошлого.

Опять прозвучали пафосные словеса, за ширмой которых проглядывал очередной бесполезный эксперимент. Рехи мог бы вывалить на Вкитора или Саата некую память прошлых веков. Но вряд ли в Бастионе сменились бы порядки.

– Ладно, сам догадаюсь… Но, если я нужен, какого ящера я торчу в этой дыре? – потребовал ответов Рехи, потому что даже воспоминания об обществе напыщенных служителей культа вызывали рвотные позывы.

– Смотришь на жителей Бастиона. Ты должен понять, заслуживают ли они спасения.

– А ты великим судьей себя назначил?

– А ты готов пожертвовать собой? – тут же осадил Митрий. Рехи отмахнулся и сам нагло перешел на угрозы:

– Не особо. Если я найду Лойэ, плевать мне на твой шантаж, плевать на мир, плевать на Двенадцатого. Найдете Стражей Мира в других мирах, наловите таких же идиотов или новый эксперимент проведете. Мне наплевать! Если я найду Лойэ, я свалю из Бастиона. И больше меня никакой мир не интересует.

Митрий прищурил глаза и сложил крылья. Его ровное свечение прошили красноватые искры, но лишь на миг. В левом крыле почернело три крупных пера. «Ага, значит, я тебя задел. Интересно, что будет, когда почернеют все?» – подумал Рехи.

– Когда почернеют все, я стану Павшим, – степенно ответил Митрий. – И нет, это не Разрушитель. Павший семаргл – как живой мертвец, который не видит смысла своего существования. Не более того. Чернеют они от разочарования в людях. В тех, кого я защищаю.

– Так не давай им повода разочаровывать тебя. Объясняй понятнее, – не принял близко к сердцу Рехи. – Защищай людей, а не свою веру в них.

– Я тебя услышал, – отозвался Митрий, не уточняя, что именно он услышал.

А потом долго молчал, откинув голову и скрестив покрытые рубцами руки. В те мгновения он выглядел, как на фресках с изображением семарглов. Очевидно, к прошлым людям они приходили часто, раз они так верно передали прекрасные черты. Только фрески сгорели, а семарглы больше не помогали. Похоже, в новом мире черных линий крылатые странники далекого мира не смогли бы выжить. Видимо, им недоставало сил. Но даже если так, не хотелось быть орудием. Тем более Митрий по-прежнему не доверял ему. А Рехи так не хватало хотя бы капли беззаветного доверия. Такого, которое установилось у них с Лартом в последний переход через горы, когда они