Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник) - Андрей Константинов

«За базаром!» – автоматически поправил Ильдар.

Которому после таких вот бесхитростных детских откровений сделалось и смешно, и неловко одновременно.

Бад-Хомбург,

пригород Франкфурта,

Германия,

21 августа 2009 года,

пятница, 15:12 мск

Бежавшая впереди всех Ленка затеяла свою любимую игру в павлина Мора. Кто такой был этот павлин, Катя не знала, но смысл игры заключался в том, что, смешно растопыривая руки по бокам, Ленка, а за нею и Максимка кричали: «Я – павлин Мор» и, курлыкая, прыгали по кочкам. То ли потому, что эта игра была из той «прошлой» жизни, то ли просто удивительно хорош был догорающий день, но Катерине показалось, что никакой болезни нет, и Ленка здорова. Она тоже расставила руки и побежала вдогонку за дочкой. Глядя на них, в игру включился и Борис, а перед четырьмя курлыкающими павлинами зло было явно бессильно.

Потом они катались на лодке, и сказка продолжалась.

– Куда плыть, капитаны? – весело спрашивал у детей сидящий на веслах муж.

– Вперед, к тому зеленому острову! – слаженно командовали брат с сестрой.

Зеленый остров оказался всего-навсего гигантскими зарослями, в которых они едва не запутались, но и это не могло испортить впечатления от волшебной прогулки. Когда лодка уткнулась в берег, дети выглядели веселыми и радостными, и Катерина была счастлива.

Но сказка закончилась так же внезапно, как и началась. Ленка неожиданно погрустнела. «Устала, ножки болят, не могу идти», – капризно отвечала она на расспросы встревоженной матери. Настроение у Катерины тут же упало, и она с ужасом подумала о том, что такая внезапная усталость служит симптомом лейкоза. Ни о чем другом Катя теперь и думать не могла. События последнего месяца фрагментами оживали в ее голове, не складываясь в реальную картинку. Единственной реальностью оставалась Ленка, которую муж сейчас нес на руках. И Катерине казалось, что она была готова буквально на всё, лишь бы спасти дочь…

…От ужина дочка отказалась и уснула сразу же, как только ее голова коснулась подушки. В знак солидарности с больной сестрой пораньше сегодня улегся и Максим. Расстроенная Катя погасила в их комнате свет и вернулась к мужу.

– Спит?

– Спит, – кивнула Катерина и устало потянулась за сигаретами.

– Да погоди ты психовать! Может, она устала только потому, что набегалась за день?

– Может, и так, а может, и по-другому, – голос Кати звучал отрешенно, бесстрастно. – Неужели ты не понимаешь, что…

– Стоп! – резко осадил ее Борис. – Прежде всего, я предлагаю тебе успокоиться и трезво взглянуть на ситуацию!.. Успокоилась? Отлично. А теперь скажи, что ты решила?

– Что я могу решать, когда от меня ничего не зависит? Всё идет как идет.

– Но ты же сама читала в Интернете, что детские лейкозы лучше всего лечат в Германии. Вот и доктор Шварцкопф… или как его там… говорит…

– Борис! Шестьдесят пять тысяч евро! И это только за саму операцию! А сколько времени уйдет на восстановительный курс, не берется сказать никто!

– Значит, сначала будет шестьдесят пять. И сколько потребуется – потом.

– Примерно шестьдесят пять стоит наша питерская квартира. А где мы возьмем остальное?

– Достанем. Заработаем. Вернее, я достану и заработаю.

– Как?

– Руками. Если получится, то и головой.

Смутная тревога плеснулась в глазах Катерины.

– Борис, в последнее время меня не покидает чувство страха.

– За Ленку? Ну, разумеется.

– Не только за Ленку. Но еще и за нашу семью. Персонально за тебя.

– В таком разе я предлагаю разделить ответственность, – не слишком весело усмехнулся Бугаец. – Ты будешь бояться за семью. А персонально за себя я буду бояться самостоятельно. Договорились?

– По-твоему, это смешно? – печально покачала головой Катя.

– По-моему, это разумно. Ну, так что ты решила?

Катерина молчала. О том, что пересадка костного мозга является «последней надеждой» для больных с тяжелыми формами рака крови, она знала. Но до тех пор, пока у нее оставалась пусть крохотная надежда на то, что диагноз в последний момент может подвергнуться корректировке, она и слышать не хотела о трансплантации.

– Давай не будем торопить события? – наконец выдавила она. – В конце концов, диагноз окончательно еще не поставлен.

– Мне кажется, ты просто всеми силами оттягиваешь час принятия решения, – пожал плечами Борис. – Хотя в глубине души, сама для себя, давно всё решила.

И в этот момент у Бугайца зазвонил телефон.

– Рад тебя слышать, чертяка!.. Что? Нет, не разбудил, здесь же время на минус два от вашего. Что? Ну да, от нашего… Ленка? – Бугаец покосился на жену. – Нормально Ленка… Нет-нет, даже немного получше… Вот и я говорю… Серый, погодь секундочку, я только на балкон выйду. А то здесь, в номере, прием хреновый… Во-во. А еще говорят: заграница, высокие технологии… Я сейчас!

Борис торопливо вышел на балкон и плотно прикрыл за собой дверь…

* * *

– …От этого твоего Харлама слышно чего? Работа будет?

– Вроде как. Но недельки через две-три, не раньше.

– Фигово. Бабки край как нужны.

– Извини, дружище, то мой косяк. С негром с этим. Думал, играючись, в ресторан зайти. Вот и зашел – супу выпил.

– А с Сидором что?

– Не переживай, там всё по-людски. Аванс жене его отписал, так что не под забором закопали. Опять же семья какое-то время без щей не останется. Правда, катер национализировали. С-суки!

– Теперь какой-нибудь полкан ментовский рассекать станет.

– Ну, это к гадалке не ходи.

– А пока Харлам телится, какой другой халтуры часом не предвидится?

– Да общался я тут давеча с нашей доброй милицейской феей.

– И что?

– В принципе, есть одна темка. Вот только мутная и не шибко дорогая.

– Не шибко – это как?

– Штук 15–20, думаю, стрясти можно.

– В моем положении – всё хлеб. А муть в чем?

– Человек почти Божий и полностью не при делах. Вся вина лишь в том, что другому человеку мешает. Короче, с души воротит от энтой драмы.

– И что ты ответил?

– Сказал, сначала с тобой перетру.

– Считай, что перетер. Я вписываюсь!

– А подумать?

– На досуге. Когда черта по времени?

– Дня три-четыре.

– Я вписываюсь. У нас сегодня что? Пятница? Тогда в воскресенье утром мы с Максом возвращаемся. Встретишь, если будет возможность?

– Не вопрос… А сына на хрена с собой тащишь?

– К теще отвезу. Катьке здесь с мало́й и без того забот хватает.

– Тоже верно. Слышь, Бугай, я, конечно, доброй фее всё передам, вот только… Короче, эту тему ты уж тогда самостоятельно, ладно? Опять же гонорар дербанить не придется.

– Это с твоей стороны типа благотворительность или?

– Или. Я ж тебе говорю: с души воротит. Я лучше потом, на харламовском заказе оттопчусь.

– Ну, дело твое… Никак потихонечку сентиментальным становишься?

– Ага. Становлюсь.

– И давно за собой наблюдаешь?

– Недавно. С того самого дня, как вечерком в парке прогулялся. С Сидором… Всё, дружище. Послезавтра я вас жду. Катюшу поцелуй. И Ленку, конечно…

Глава шестая

Последний день Ивана Демидовича

Санкт-Петербург,

23 августа 2009 года,

воскресенье, 12:06 мск

Костя Маркелов вот уже несколько минут стоял перед вертикалью дверных звонков. Один из них, тот который второй снизу, со щербинкой скола по окружности, он когда-то устанавливал своими руками. Давно это было. Еще в те времена, когда Костя и представить себе не мог, что станет сначала провизором, а потом и зэком с очень нехорошей статьей. Бывший провизор, бывший зэк. А теперь, похоже, имеются все шансы стать бывшим жильцом. Бывшим в квартире, в которой он родился и вырос.

«Ни хрена! – скрипнул оставшимися зубами Маркелов. – Эти твари мне за всё заплатят. Причем с процентами. По самой запредельной банковской ставке». – И с силой втопил кнопку звонка.

– Чего надо? – лениво поинтересовался открывший дверь Ильдар. С трехдневной щетиной, в застиранной и растянутой майке, в рваных трениках и в тапках на босу ногу, в интерьерах убитой коммуналки он смотрелся весьма органично.

– Здороваться надо, – не скрывая презрения, сплюнул Маркелов. Ему было неприятно сознавать, что в их квартире появились какие-то «черные». – Ты кто?

– Живу здесь.