Голубой бриллиант - Иван Шевцов

– Нет, дедушка. Вы только оба не удивляйтесь: подарите мне, дедушка, невесту. Вот эту красавицу, которую я полюбил еще тогда на твоем юбилее с первого взгляда.

И он бесцеремонно обнял Ларису. Конечно, это можно было принять за шутку, но он заговорил всерьез по принципу «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке».

– Подарок действительно бесценный, – сказал я. С улыбкой удивления посмотрел на Ларису. – Но я не распоряжаюсь этим подарком. Обратись к Ларисе.

– Ну как, Лариса, хотите быть моей женой? – Лариса восприняла это, конечно же, как шутку.

– – Что ж я буду делать у тебя на заставе? – спросила она. – Там же нет университета.

– Школы должны быть, детей будешь учить, – серьезно продолжал Артем. – А потом и своих будешь воспитывать.

– Так ведь я стара для тебя. На целых десять лет старше.

– Это не важно. А я через десять лет буду майором, а через двадцать генерал-майором. Мне будет сорок три года, и ты будешь генеральшей.

– А мне тогда будет пятьдесят три, и ты заведешь себе молодую двадцатилетнюю любовницу.

– Не заведу, – Артем замотал склоненной над столом головой. Потом умоляюще посмотрел на меня: – Дед, уговори ее выйти за меня замуж. Я знаю, ты любишь меня. Так исполни мою самую главную просьбу.

– Я люблю тебя, это правда. Но я и Ларису люблю – это тоже правда. – Он с удивлением недоверчиво посмотрел на меня.

– И я ее люблю – это тоже правда, – сказал Артем и неумело поднес у своим губам руку Ларисы. Она лишь снисходительно улыбалась.

– Ты любишь – это понятно. А любит ли тебя Лариса? – спросил я. Видно мой вопрос несколько озадачил его.

– А почему б ей не любить? Я что – урод какой? Я перспективный военный, с образованием. Почему б ей не любить? А тебя она любит?

Вопрос как пощечина. Я даже не ожидал: Артем был всегда корректным. Спиртное его развезло, и я решил быть снисходительным.

– Ты Ларису спроси, – сказал я, но довольно сухо.

– Любишь дедушку? – Повернулся он к Ларисе.

– Очень, – ответила улыбаясь Лариса.

– А меня? – спросил Артем.

– Я однолюбка, Артем. Нельзя сразу любить двоих. А твоя невеста еще ходит в детский сад.

Артем задумался, шевеля алыми пухлыми губами. Он что-то считал в уме. Потом сказал:

– Так сколько мне ее ждать? Двадцать лет? Нет, не согласен. Он сидел опечаленный, уткнувшись взглядом в стол и молчал, прикрыв глаза веками. Мне показалось, что он задремал, и я уже хотел препроводить его в гостиную и уложить на диван. Но он вдруг заговорил ровным, уже не заплетающимся голосом:

– Дедушка, а сколько ж лет ты ждал Ларису? – Мы с веселой улыбкой переглянулись с Ларисой.

– Долго, внучек, очень долго. Хорошие дела с налету не делаются. Потому и семьи распадаются, как игрушечные домики. А настоящая семья – не игрушка. Она строится на крепкой взаимной любви. Скоро женятся только кошки.

Мы уложили его на диване, и он тот час же уснул сном праведника. Убирая со стола посуду, мы с Ларисой делились впечатлениями.

– Жених, – весело говорила Лариса. – Совсем еще мальчишка, ну какой из него муж? А между тем есть женщины, которые предпочитают и любовников и мужей моложе себя лет на десять. Я таких не понимаю. Я с таким ни за что не легла бы в постель, будь он писанным красавцем. А вот одна моя знакомая вышла замуж за юнца, моложе ее на двенадцать лет. И родила от него. Представь себе.

– И ты могла родить от Артема, – глупо сорвалось у меня.

– Нет, не смогла бы. Мне было не по себе, когда он меня обнял. Я инстинктивно отторгала его прикосновения и рук, и губ. Объяснить это невозможно. Удивительно: с тобой я не ощущаю, не замечаю разницу в возрасте. Ведь мы на равных. Верно? Или я не права?

– Ты, конечно, права. Это когда мы находимся вдвоем с тобой, один на один. Но в компании молодых, интересных мужчин ты чувствуешь эту разницу?

Она помедлила с ответом, повела плечами, склонила голову, произнесла неопределенно:

– Как тебе сказать? Пожалуй, да, появляется какой-то интерес или даже любопытство. Но не сожаление, не досада, а просто мимолетное любопытство.

– Ты очень деликатна, щадяща. Я ведь знаю: мне не следует часто появляться с тобой в компаниях молодых мужчин, видеть их не скромные, алчные взгляды, иронические ухмылки.

– Тебя это очень задевает?

– Да не так, чтоб очень. Но появляется комплекс дискомфорта.

– А ты не обращай внимания. Ты чувствуй себя королем, выше и достойней всех их вместе взятых.

…Артем проспал беспробудно весь день. И только часов в десять вечера проснулся, чтоб утолить жажду. Лариса уже, спала, а я с Артемом вышел на кухню и поставил на плиту чайник. Артем чувствовал себя скверно. На мое предложение опохмелиться сморщил лицо и замотал головой.

– До самого Хабаровска даже пива в рот не возьму. Я так никогда не напивался, – говорил он и виновато отводил глаза. – Ты извини меня, дедушка, я вел себя недостойно и говорил всякую глупость. И перед Ларисой мне стыдно. Я извинюсь.

Я предложил ему поужинать. Он нехотя пожевал кусочек сыра, запивая его крепким чаем, и, словно оправдываясь, говорил сжимая голову:

– Башка трещит. Ужасно. Никогда больше… в рот не возьму.

– Слово даешь?

– Даю, дедушка. Со мной такое случайно, на радостях.

– Дал слово – это хорошо. У пограничников слова крепкие, как я понимаю. Отец твой никогда спиртным не увлекался.

Я перевел разговор в другое русло, меня интересовал вопрос: как воспринимают молодые офицеры нынешнюю обстановку в стране.

– По-разному, – ответил Артем. – Большинство отрицательно. Ельцину не доверяют, считают его придурком и шутом. Ну, не вслух, а между собой. А всех чубайсов, немцовых ненавидят и презирают, как жуликов и воров. И даже откровенно об этом говорят. У меня тут есть московский друг Семен Дроздов. Остроумный парень. Много знает.

– Много знать, еще не значит быть умным. Остроумным может быть и безнадежная посредственность, – сказал я.

– Но есть у нас и такие, которые верят телевидению, своими мозгами шевелить ленятся. Таких не много. У каждого свой кумир: у кого Лебедь, у кого Жириновский, Явлинский. У многих Зюганов.

– Ну а твой кумир? Кто?

В его глазах заиграли лукавые искорки. Он не сразу ответил, как бы не решаясь открыть свой секрет.

– Что же ты молчишь? Или это тайна? Мне-то ты можешь довериться.

– Ты только не удивляйся, дедушка. Мой кумир – Сталин.

Я нисколько не удивился. Я даже порадовался за тебя. Но Сталина сегодня у нас нет среди живых лидеров. Хотя и настоящих лидеров тоже нет.

– Вообще-то я бы предпочел военных, – сказал Артем. – Например, генерала Макашова или Радионова. И, конечно, наш пограничный начальник генерал Николаев Андрей Иванович. Ты не подумай, дедушка, что я субъективен. Он на самом деле очень порядочный, честный и умный генерал.

– Что ж, мне они тоже нравятся. А из штатских? Что ты думаешь о Зюганове?

Артем сморщил пренебрежительно лицо и сощурил глаза. С ответом не спешил. Наконец сказал:

– Он какой-то вялый, осторожный. Там в Думе есть Илюхин. Он, мне кажется, более решительный и прямой.

– Что ж, я с тобой, пожалуй, согласен.

– Тогда объясни мне, дедушка, почему в этой «холодной войне победили демократы-американцы? В горячей мы победили, а в „холодной“ проиграли?

– Потому, Артемка, что при Сталине в стране не было «пятой колонны», то есть внутренних предателей. Сталин разгромил ее еще перед войной. Но корни остались. И корни эти – было еврейство, тесно связанное с мировым капиталом и западными спецслужбами. Они умертвили Сталина и пробрались во все важные артерии власти, – экономику, культуру, в ЦК, в Кремль. Евреи многие столетия мечтали превратить Россию в свою вотчину. И в семнадцатом году уже были у цели. Ленин их сдерживал, они стрельнули в него отравленными пули. Сталин это понял и хотел навсегда выкорчевать их ядовитые корни. Они убили Сталина. – Наступила долгая пауза. Нарушил ее Артем:

– Ты извини, дедушка. Можно тебе задать не совсем корректный, интимный вопрос?

– Пожалуйста. Я готов ответить на все твои вопросы.

– Ты сказал, что любишь Ларису. И я понял, что и она тебя любит. Как это все понимать? Она твоя жена, или…? – Я ждал этот вопрос. Я ответил:

– Лариса – самый родной для меня человек. У нас с ней гражданский брак. – Артем закивал одобрительно головой. Сказал:

– Теперь все понятно. Она хорошая и красивая.

Я спросил о его планах на завтрашний день. Он сказал, что проведет его до отхода поезда у своего московского друга тоже молодого лейтенанта. Потом спросил меня, что я ему пожелаю. Я ответил:

– Прежде всего будь верен России и своему народу. Помни, что Россия сейчас находится в ярме американо-израильских оккупантов. И от тебя и твоих друзей зависит ее судьба. Потом: не верь телевидению и газетам оккупантов, думай своей головой. И еще, когда падет этот преступный воровской режим жестоко накажите Ельцина, Горбачева и всю эту преступную банду. За кровь, расстрелянных в Москве в октябре девяносто третьего, за кровь, пролитую в Чечне, за горе детей, матерей, стариков пусть они заплатят своей черной подлой кровью. Никакой пощады. Ваша месть будет священной. Ну и последнее: не женись с налета. И не спеши. Юношеская любовь пылкая, но не прочная. Она что свеча на ветру. И, вообще, скажу я тебе, исходя из моего опыта, любовь-барышня многолика, изменчива, коварна и прекрасна. Она, как литература, выступает в разных жанрах, наряжается в разные одежды, потому она непредсказуема: она может быть и трогательной лирической песней, от которой душа замирает и тело размягчается, как воск на жаре, то возвышенной поэмой, от которой у тебя вырастают крылья, и ты паришь над грешной землей, то пошлым водевилем и глупой комедией, от которой потом надолго, а то и на всю жизнь в душе остается отвратительный кисло-горький осадок; то серьезным, благостно-поучительным романом, то драмой, оставляющей на душе болезненные царапины, а то и безысходной трагедией. Последняя – самая страшная. Как говорится: не дай Бог.