Том 3. Пьесы - Михаил Афанасьевич Булгаков

не могу. Меня к тебе наши старики послали, чтобы ты одну тайну открыл.

Сталин. Какую?

Реджеб. Слушай меня, Сосо. Я — старик, и ты на меня не обижайся. Все тебя уважают, говорят: модзгвари. Мы, абхазцы, бедные и знаем, что ты нам хочешь помочь. Но мы узнали, что ты по ночам печатаешь. Ведь печатаешь?

Сталин. Да.

Реджеб. А когда ты их в ход пустишь?

Сталин. Что?

Реджеб. Фальшивые деньги. Наши старики долго ломали головы: что человек тайно печатает? Один старик, самый умный, догадался — фальшивые деньги. И мы смутились. Говорят, хороший человек, но, понимаешь, мы ему деньги помогать печатать не можем. Мы это не понимаем. Меня послали к тебе. Говорят: узнай, зачем печатает? Что, он будет раздавать их народу? Когда будет раздавать? По сколько?

Сталин. Да, дела... Коция!

Канделаки (входит). Что?

Сталин. При тебе есть хоть одна прокламация?

Канделаки. Одна есть.

Сталин. Дай-ка мне ее.

Канделаки дает листок Сталину, уходит.

Вот видишь: эти листки печатаем. Краски нет, это не деньги. А печатаем вот зачем. Народу живется очень худо, и, чтобы его поднять против царя, нужно, чтобы все знали, что худо. Но если я начну по дворам ходить и говорить — худо живется, худо живется, — меня, понимаешь ли, в цепи закуют. А это мы раздаем, и тогда все знают. А деньги мы не печатаем, это народу не поможет.

Реджеб (внезапно поднимаясь). До свиданья. Прости, что я тебе заниматься помешал.

Сталин. Нет, ты погоди. Ты, пожалуйста, покажи эту бумажку вашим и объясни.

Реджеб. Хорошо, хорошо.

Сталин. Только осторожно.

Реджеб. Да понимаю я! (Идет к дверям.) Ц... ц... Аллах, аллах... (Останавливается.) Одно жалко, что ты не мусульманин.

Сталин. А почему?

Реджеб. Ты прими нашу веру обязательно, я тебе советую. Примешь — я за тебя выдам семь красавиц. Ты человек бедный, ты даже таких не видел. Одна лучше другой, семь звезд!

Сталин. Как же мне жениться, когда у меня даже квартиры нет.

Реджеб. Потом, когда все устроишь, тогда женим. Прими мусульманство.

Сталин. Подумать надо.

Реджеб. Обязательно подумай. Прощай. (Идет.) Ц... ц... фальшивые деньги... ай, как неприятно! (Выходит.)

Сталин читает.

Канделаки (входит). Этот гимназист пришел, Вано, которого ты звал.

Сталин. Ага...

Канделаки (в дверях). Вот товарищ Сосо. Входи. (Скрывается.)

Входит Вано в штатском пальто.

Вано. Я думал, что вы пожилой.

Сталин. Я тебя тоже не знал, но догадался, что ты молодой, потому что сказали, что ты гимназист. Ты в шестом классе?

Вано. В шестом.

Сталин. Садись, закуривай. Я тоже был в шестом классе, но у нас, в семинарии, другое разделение... Кроме того, в силу некоторых причин я не кончил курса. Работает кружок?

Вано. Работает.

Сталин. Сколько вас человек?

Вано. Двенадцать человек. Старшие классы.

Сталин. Ну конечно, не приготовишки, те от занятий политикой упорно отлынивают. У вас месаме-дасисты работали?

Вано. Да. Но мы хотим с вами объединиться для борьбы.

Сталин. Правильно. Ты читал статью Ноя в «Квали»?

Вано. Читал.

Сталин. Ну скажи сам, к чему будут годны люди, которых они воспитывают такой литературой? Интеллигентные чернокнижники. Ты знаешь, они ко мне прислали гонца. И он меня уговаривал, чтобы я уехал из Батума. Они говорят, что здесь, в Батуме, невозможно вести борьбу и нелегальную работу. А когда я спросил почему, он говорит: рабочие, говорит, темные, а кроме того, улицы хорошо освещены, прямые, все, говорит, видно как на ладони! До чего должен дойти человек, чтобы такую вещь сказать. Выходит, не боритесь, потому что рабочие темные, а улицы светлые! Впрочем, тебе нечего доказывать...

Дариспан (внезапно появляясь). Пастырь, беги!

Канделаки (вбегает). Туда, туда!

Послышался упорный стук с одной стороны, а потом застучали и в другом месте.

И здесь уже!

Сталин (глянув в окно). Поздно. (Обращаясь к Вано.) И ты еще... ах, бедняга! И нужно было, как на грех, тебе сегодня...

Вано. Я не боюсь. Лампу потушить, и в темноте...

Сталин. Что ты? Не трогай! Ну слушай: прежде всего, не волнуйся, сиди спокойно и держи себя вежливо. Меня ты не знаешь, я — безработный, уроков ищу, вот тебя Канделаки и привел...

Стук становится громче, послышались глухие голоса.

Дариспан. Ну что же, открывать?

Сталин. Открывай.

Дариспан выходит, открывает. Громче застучали с другой стороны, туда идет Канделаки, открывает там. Со стороны кухни появляются околоточный, городовые, полицмейстер.

Полицмейстер. Останьтесь так, на местах.

С другого хода — два жандарма, Трейниц и Кякива.

Трейниц (околоточному). Сколько комнат в квартире?

Околоточный. Три комнаты, галерейка и погреб.

Трейниц. Так. (Дариспану, Канделаки, Сталину и Вано.) Прошу вывернуть карманы.

Дариспан. Я не понимаю, почему...

Трейниц. Прошу вывернуть карманы.

Сталин, Канделаки, Вано показывают свои карманы. Жандарм шарит в карманах сталинского пальто.

(Обращаясь к полицмейстеру.) Прошу, полковник, приступить к обыску. В особенности погреб.

Околоточный с двумя городовыми выходят, за ними — один из жандармов. Полицмейстер выходит с двумя городовыми в соседнюю комнату. Начинается обыск повсюду. Трейниц с несколькими городовыми и жандармом остается в комнате. Там же и Кякива. Трейниц садится за стол.

Прошу всех сесть.

Сталин, Канделаки, Вано и Дариспан садятся, возле них — четверо городовых. Жандарм становится позади Сталина.

Кто хозяин квартиры?

Дариспан. Я. А что это значит, что в карманах шарят? Кто здесь что украл?

Кякива говорит что-то по-грузински Дариспану. Тот отвечает неприязненно по-грузински же.

Трейниц. Переведи, что он сказал.

Сталин. Я могу перевести вам. Он говорит, что не хочет разговаривать с этим человеком. (Указывает на Кякиву.) Это ему неприятно.

Трейниц (пристально смотрит на Сталина, но ничего ему не говорит и обращается к Дариспану). Кто такой?

Дариспан. Паяльщик на заводе Манташева.

Трейниц. Имя как?

Дариспан. Дариспан.

Кякива. Да, он Дариспан.

Трейниц. Паспорт?

Дариспан вынимает из ящика стола паспорт, кладет на стол.

Трейниц (обращается к Канделаки). Ваше имя?

Канделаки. Константин Канделаки.

Трейниц. Ваш паспорт, пожалуйста.

Канделаки. Я потерял паспорт.

Трейниц. Напрасно, напрасно... (Обращается к Вано.) А вы, молодой человек?

Вано. Я — Вано Рамишвили.

Трейниц. Чем занимаетесь?

Вано. Ученик шестого класса батумской гимназии.

Трейниц. Скажите! Никак нельзя этого подумать, глядя на ваше пальто. Что же, вам, надо полагать, не нравится императорская форма, присвоенная воспитанникам средних учебных заведений? Или выгнали?

Вано. Нет, не выгоняли.

Трейниц. Ну это не уйдет, скоро выгонят. Ваш билет.

Вано подает билет.

По