Заговор обезьян - Тина Шамрай

— Алексей Иванович, давайте поверим девушке на слово, — принял он пакет от продавщицы. На что-то надо же употребить Толины деньги, а то при аресте изымут и когда ещё разрешат пользоваться. А Пустошин для порядка поворчал ещё немного:

— Зря вы это сделали, зачем-то потратились… Вы думаете, у меня дома еды нет, что ли? Я как раз домой заезжал, жена рыбки жареной завернула, котлет…

Но тема сама собой оборвалась, когда Алексей Иванович свернул в какой-то двор с невысокими домами: ну, вот и пришли!

Пристанище Пустошина было недалеко от бульвара, именуемого Уссурийским, в одном тех старых домов, что, казалось, должны помнить самого Хабарова. Это теперь, окружённый высотками, он доживал последние дни, а когда-то был рассчитан не на один век: первый этаж кирпичный, второй — бревенчатый, большие окна, один подъезд, разглядывал/оценивал убежище беглец. Вот только сомнительно, что оно безопасно.

Это у парней до поры до времени может быть непалёный нычок, у правозащитника надёжного пристанища нет по определению. И он сам, и его окружение давно просвечено. Рядом бульвар, скамейки, можно было и там поговорить. Но почему так беспечен Алексей Иванович, он ведь совсем не похож на вертолётчика.

А Пустошин, быстро справившись с замком, открыл дверь в квартиру, тут же сбросил сандалии, и пока гость возился со своей обувкой, всё торопил: «Давайте, давайте, не стесняйтесь, проходите в комнату!» Собственно, квартира и состояла из одной большой комнаты, и выглядела она по-холостяцки. Её не ремонтировали лет тридцать, мебель, казалось, была из позапрошлого века: и кровать за ширмой, и какие-то шкафчики, и старый письменный стол под зелёным сукном, и диван с высокой спинкой, накрытый ковром, и ещё один столик — маленький, круглый, и этажерка с безделушками, и люстра, обёрнутая марлей. И книги, книги, книги на столе, на подоконнике, на полу, на телевизоре, видно, его здесь не включают. И правильно делают. Всё это придавало квартире неповторимый уют старого нагретого жилья, а тут ещё солнце, клонившееся к закату, проложило на полу длинную золотую полосу…

И захотелось немедленно улечься на диванчик в дальнем затенённом углу, там, где на стене висела картина, изображавшая букет сирени, и так живописно, что казалось: фиолетовые цветы вот-вот вывалятся из рамы. Неужели он так психологически слаб, что снова не может отказаться от человеческого жилья. Всё так, но греет и мысль: он не один — есть свидетель.

Алексей Иванович побежал на кухню: поставлю чайник! Но тут же вернулся и стал собирать разбросанные вещи. Рубашки, брюки, полотенце он комом бросил в низ шкафа и приставил к не закрывавшейся дверце стул и, смущаясь, стал объяснять: вот, мол, гостей не ожидал, в квартире не прибрано, извините. А квартирка эта досталась ему по наследству от одинокой, в своё время репрессированной тётушки, точнее, репрессирован был её муж, журналист, а сама тётка год назад умерла. Теперь вот он сбегает иногда от семьи сюда, работает, но убираться некогда, а жена, знаете ли, тоже занята, помогает дочери с внуками. Представляете, дочь третьего ребёнка родила!

— Это замечательно! — счел нужным заметить гость.

— Да, замечательно-то оно замечательно, но хлопотно, знаете ли! Вот не поднимается рука выбросить тётушкины вещи, — показал Алексей Иванович на сумки в коридорчике. — Возил недавно в психиатрическую больницу, в таких учреждениях, знаете ли, бывает людей не во что одеть, но там выбрали одежду из хлопка. У них лекарства такие, что пациенты чешутся, когда одежда из синтетики. И в церкви отказались принять, сказали: берём только новые вещи… Такие вот дела! Вы уж извините за бедлам…

И пришлось уверять хозяина: что вы, что вы, квартира в полном порядке! Но тут Алексей Иванович заметил, что гость так и топчется на месте, не зная, куда себя деть, и пригласил сесть: нет, нет, вот сюда, здесь удобнее, показал он на тот самый диванчик, куда беглецу так захотелось. И он, старенький и бархатный, тут же отозвался писком пружин.

— Вот подушку возьмите. Нормально? — суетился Пустошин. — Ну, и как вам Хабаровск?

«Господи, о чём это он? К чему эти светские любезности?»

— Замечательный город. Вот только воздух тяжёлый…

— Да ведь леса горят! Как лето, так и горят. Только настоящего смога вы не застали, а то ведь совсем дышать было нечем… Да что Хабаровск! Вы разве не заметили, по всей стране серой тянет, — рассмеялся Пустошин и подхватился с диванчика.

— Давайте так. Я на кухню, а вы, если хотите, посмотрите книги. Хотя, вам, наверное, сейчас не до книг…

— Отчего же, с удовольствием… Я уже много дней не держал их в руках, — взял гость в руки томик, оказалось, Хайдеггер, рядом лежал фиолетовый Тойнби. Однако! — А вы что же, историей увлекаетесь?

— А я, знаете ли, эту самую историю и преподавал. Да, и потом, не современную же беллетристику читать? А с другой стороны — а ну её к чёрту, историю! История — это то, что случилось с вами, — Пустошин уже забыл о кухне и приготовился слушать гостя. Беглец понимал, что Алексею Ивановичу хочется знать подробности, но не был готов вот так сходу всё выложить.

— А почему на Дальний Восток подались? — видно, забыв, что уже спрашивал об этом, поинтересовался Пустошин.

— Сюда путь короче, — улыбнулся гость, будто оправдывался за выбранное направление.

— Ну да, ну да! Но шли-то вы с какой-то целью…

— Рассчитывал на помощь знакомого тележурналиста…

— Это кто ж такой, если не секрет? А он что, отказался помочь?

«Если бы отказался, ничего не оставалось, как идти прямиком в прокуратуру».

— Да нет, в редакции мне сказали, Владимир Воронов не там больше не работает…

— Воронов? Не знаю такого… А не Воропаев ли? Если Володька Воропаев, то он давно уехал! Говорят, теперь в Москве работает. Не знаю, как сейчас, а парень был хороший. Помню, его сильно избили, а кто, так и осталось неизвестным. Что ж вы хотите — журналист, он многим мешает. Ну, а как меня нашли?

— Случайно, в первый же день услышал ваше имя. И, как я понял, вы в городе известны. — И гость рассказал о библиотеке, о мадам Руденко, не забыл передать и привет. И Алексей Иванович закивал головой: знаю, знаю.

— А что вас удивляет? Я не подпольщик. Собственно, общественная работа априори публична. Но мне хотелось знать, что с вами произошло. И, как вы понимаете, не из любопытства! «Хотя из любопытства тоже…» — признался сам себе Пустошин.

— Да, разумеется, — согласился беглец. Ничего не поделаешь, придётся рассказывать. Но тут беспокойный хозяин снова спохватился:

— Вы ведь, наверное, голодный. Конечно, голодный! А я, как прокурор, начал допрашивать. Знаете что, садитесь-ка вы к компьютеру, и пока я, в рассуждении, чего бы нам покушать, соберу на стол, вы всё это изложите… Компьютер старый, но нормально функционирует, нормально! Только прошу, а я всех, кто ко мне обращается, описывать дело коротко, даты, место действия, суть произошедшего, но без эмоций. Договорились?

— Я постараюсь. Скажите, а выход в интернет…

— Есть, есть! Куда ж без этого. Вы прямо сейчас хотите выйти? А давайте-ка позже, вечером, знаете ли, тариф дешевле.

В первые минуты он просто сидел перед припылённым экраном, просто смотрел на светящееся окно. Потом пальцы стали осторожно выбирать буквы, и обнаружилось, что мышь отчего-то не слушается, да пальцы то и дело попадали не на те клавиши… Да, давненько я не брал в руки шашки! Но ничего, ничего, справится! И скоро он и в самом деле уже свободно писал и правил, сокращал и вносил забытые детали, убирал ненужные подробности.

Из кухни несло сытным духом, а он всё долбил и долбил по буковкам. Текст получился сжатым до предела, с точными географическими названиями, но без имён, без имён, без имён. Именно тогда, в Хабаровске, он и начал собственноручно записанные показания. Позже они разойдутся по миру с неизбежными искажениями, дополнениями и разнообразными комментариями.

А тогда они оба не могли дождаться, пока старенький принтер вытолкнет листы, заполненные убористым шрифтом. Алексей Иванович, водрузив на немалый нос очки, быстро просмотрел первую страницу, потом стал вчитываться, шепча себе под нос. И, дочитав до конца, вздохнул:

— Мда… Что-то подобное я и предполагал. Думаю, там, на верху, не знали, что с вами делать. Куда ни кинь, с вами везде клин. Неудобный вы человек, да и не человек вы вовсе, а одна большая такая проблема! Только вот скажите, как такое могло случиться? — постучал пальцем по экрану Пустошин. — Вас ведь охраняли так, как не одного заключённого, и…

— Я бы тоже хотел это знать… В таких случаях англичане говорят; The bag of tricks has no bottom — У мешка с трюками нет дна.

— Да, какой-то исторический детектив. Жаль только, разоблачений придётся ждать долго…

Не доживём мы с вами, Алексей Иванович, до этих публичных разоблачений.