Россия и Европа-т.3 - Александр Янов

1 МиловЛ.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. M., 1998.

такой взгляд сверху. Кому-то он покажется удачным, кто-то будет воз­мущаться: «автор не заметил», «не учел», «опирается на устаревшие данные», «стоит на неверных позициях» и т.д., и т.п.

К сожалению, для подобного возмущения автор подчас дает слишком много поводов. Начать хотя бы с того, что он «забывает» открытие одного из своих наставников, Василия Осиповича Ключевского: в лице Андрея Боголюбского «великоросс впервые выступает на историческую сцену»2 . При этом речь шла вовсе не об этнической принадлежности князя, а о создании им той самой систе­мы государственного управления, приоритете формировании кото­рой А. Янов почему-то приписывает Ивану Грозному, — деспотиче­ской монархии.

В.О. Ключевский пишет: «В первый раз великий князь, назва­ный отец для младшей братии, обращался... не по-отечески и не по- братски со своими родичами. ...В первый раз произнесено было в княжеской среде новое политическое слово подручник, т.е. впервые сделана была попытка заменить неопределённые, полюбовные род­ственные отношения князей по старшинству обязательным подчине­нием младших старшему, политическим их подданством наряду с простыми людьми... Эта деятельность была попыткой произвести переворот в политическом строе Русской земли... Рассматривая события, происшедшие в Суздальской земле при Андрее и следовав­шие за его смертью, мы встречаем признаки ...переворота, совер­шавшегося во внутреннем строе самой Суздальской земли. Князь Андрей и дома, в управлении своей собственной волостью, действо­вал не по-старому.. Желая властвовать без раздела, Андрей погнал из Ростовской земли вслед за своими братьями и племянниками и "передних мужей" отца своего, т. е. больших отцовых бояр. Так поступал Андрей, по замечанию летописца, желая быть "самовла­стием" всей Суздальской земли... От всей фигуры Андрея веет чем-то новым; но едва ли эта новизна была добрая. Князь Андрей был суро­вый и своенравный хозяин, который во всём поступал по-своему, а не по старине и обычаю... <...> Прогнав из Ростовской земли больших отцовых бояр, он окружил себя такой дворней, которая в благодар-

3 Ключевский B.O. Сочинения: В 9-ти т. М., 1987. Т. 1: Курс русской истории. 4.1. С. 323.

ность за его барские милости отвратительно его убила и разграбила его дворец... Современники готовы были видеть в Андрее проводни­ка новых государственных стремлений. Но его образ действий воз­буждает вопрос, руководился ли он достаточно обдуманными нача­лами ответственного самодержавия или только инстинктами само­дурства»3 .

Впрочем, чем Андрей хуже вполне европейского Хлодвига, кото­рый просто систематически истреблял своих «родичей» — Харариха с сыном, союзных самому себе Рагнахара, Сигебера и его сына Клодерика (последнего, кстати, за то, что тот помог Хлодвигу убить собственного отца!), своих братьев Рихара и Ригномера, — чтобы не делить с ними власть? Чем Варфоломеевская ночь хуже опричнины? Масштабы не те? Но где та формальная граница, переступив через которую, можно говорить о выпадении из европейского контекста зверств, направленных против иноверцев или бунтовщиков? Десятки тысяч замученных и убитых в ходе Крестьянской войной в Германии или религиозных войн во Франции — история европей­ская или азиатская? И, кстати, можно ли вообще деспотическую форму правления или государственный террор связывать с «азиат­чиной»? Она, пожалуй, связана не с культурно-географической ори­ентацией, а со стремлением к неограниченной власти, которая не зависит ни от этнической, ни от территориальной, ни от конфессио­нальной, ни от какой иной принадлежности...

А ведь одна из исходных посылок автора трилогии и заключается втом, что «деспотический монстр» был привнесен в европейскую Россию взбалмошным внуком Ивана III.

Увы. Корни этого монстра — в домонгольской северо-восточной Руси, которая проходила тот же путь, что и многие европейские госу­дарства в период своего становления. Собственно, «татарская госу­дарственность» и прижилась здесь, на Северо-Востоке так хорошо именно потому, что была вполне «биологически совместима» с дес­потической властью русских князей, установившейся здесь с XII в. Именно поэтому ордынское «иго» так надолго задержалось в русских землях (вспомним: даже безусловно азиатские Иран и Китай освобо­дились от власти монгольских ханов на столетие раньше!). Так что и системы государственного управления вряд ли можно связать с определенным географическим регионом, культурой или, шире, цивилизацией. Гитлеровская Германия — вполне «нормальная» для Европы «азиатская» деспотия.

Из зтого следует очень важный вывод: целый ряд терминов в трилогии А. Янова зачастую используется в метафорическом смыс­ле, не поддающемся точному определению. И требовать такового не следует. Лучше попытаться уловить мысль автора, стоящую за тем, что он написал.

Ну, не был Нил Сорский (как это бесспорно доказано исследо­ваниями последних лет) борцом с монастырской земельной собст­венностью — он выступал только против того, чтобы ее обрабатыва­ли зависимые от монастыря крестьяне, а не сами монахи. Не под­держивал он еретиков и сам еретиком не был — напротив, точно установлено, что древнейший и авторитетнейший список «Просветителя» Иосифа Волоцкого написан рукой самого Нила Сорского. Именно он написал самые острые разделы книги, в кото­рых доказывалось отступничество («жидовство») еретиков, что дало Иосифу каноническое обоснование для их сожжения, даже если они покаются. Именно к Нилу и Паисию обращался новгородский архиепископ Геннадий Новгородский за помощью в своих спорах с еретиками4.

Ну, поражал «либерал» A.M. Курбский литовские власти своим деспотизмом по отношению к зависимым крестьянам, повторяя в оправдание традиционную «грозненскую» (а на самом деле — общую для XV—XVI вв.) формулу: «А жаловать своих холопей волны, а казнить волны же»...

Ну, выглядит «либерализм» Ивана III или Василия III таковым только по сравнению с массовыми казнями и садизмом их сына и внука. Атак, кого хотели — терпели, кого хотели — казнили. Это при

ТЛурье Я.С. Две истории Руси XV века: Ранние и поздние независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994. С. 7.

ТЛурье Я.С. Две истории Руси XV века: Ранние и поздние независимые и официальные летописи об образовании Московского государства. СПб., 1994. С. 7.

Иване III «придворные, которые плохо сориентировались и заняли не ту сторону в династической борьбе, оказывались в опале, а то и на плахе»5. Это его современники называли Грозным. Это о его сыне, Василии III Сигизмунд Герберштейн писал, что тот «всех оди­наково гнетет... жестоким рабством», а его власть «далеко превосхо­дит всех монархов целого мира»...

Конечно, можно сказать, что «ничего подобного» рассуждениям о «народе-богоносце» «не только не было», но и «не могло быть... у пушкинского поколения». Но как быть с тем, что, согласно «Русской Правде» лютеранина П.И. Пестеля, все народы, населявшие Россию, должны слиться в единый русский народ и потерять свои национальные особенности; при этом желательна христианизация нерусских народов, и вселение на земли русских колонистов других национальностей? «Непримиримые борцы с деспотизмом», декаб­ристы (во всяком случае, наиболее радикальные из них — в отличие от далеких от реальной жизни романтиков, таких как Н. Муравьев) ратовали за физическое уничтожение царской семьи, включая жен­щин и детей, и жаждали получить неограниченную власть над обще­ством. К. Рылееву хватило одной беседы с П. Пестелем, чтобы заключить, что тот — «человек опасный для России и для видов общества», поскольку, как считал несостоявшийся диктатор С. Трубецкой, главное, к чему он стремится — установить личную дик­татуру. «Какова его цель? Сколько я могу судить, личная, своеко­рыстная. Он хотел произвесть суматоху и, пользуясь ею, завладеть верховною властью в замышляемой сумасбродами республике... Достигнув верховной власти, Пестель... сделался бы жесточайшим деспотом», — напишет о Пестеле Н.И. Греч. Впрочем, прибрать к рукам неограниченную власть, судя по его собственным открове­ниям, не прочь был и другой декабрист — А. Бестужев. Естественно, каждый из потенциальных узурпаторов хотел приобрести в личную собственность всю полноту власти только с самыми благими наме­рениями — дабы ввергнуть (пусть даже насильно) несознательное общество в состояние всеобщего благоденствия. Но мы-то знаем, чем заканчиваются такие эксперименты...

Дело, повторю еще раз, не в «неточностях» в оценках тех или

иных личностей или периодов. В основе их, кстати, все те же «исто­риографические Стереотипы» советских времен, с которыми борет­ся сам А. Янов — и на которые он волей-неволей опирается в своих рассуждениях (что делать: каждый из нас — дитя своего времени). Суть трилогии — гораздо глубже.