Череп в небесах - Ник Перумов

Я окаменел, не в силах шевельнуться; Гилви погрузилась – или, вернее сказать, растворилась – уже по пояс, но биоморф, как мог, облегчал ей конец. Пока будет цел мозг, Гилви будет жить. Несколько минут, но будет.

«Не вздумай, – предупредила она моё желание. – Со мной всё. Сейчас… сделаю больше крылатых. И каждый понесёт нашу ненависть. Они сожрали сами себя, они заглотили такого же биоформа – и отныне будут пожирать их и только их. Уж в этом ты можешь не сомневаться. Антигравитаторы – отберут у других, готовых к взлёту, я им всё это сейчас диктую… Всё, как ты хотел, милый мой. Только не надо стреляться, пожалуйста, я тебя очень прошу. Совсем необязательно погибать нам обоим. Ты удержался… а я вот нет. Это рано или поздно бы случилось… биоморф пошёл в рост. А так я хоть принесу пользу. Настоящую пользу… У „маток“ появится новый враг. Им отныне станет не до нас. Ты всё очень хорошо придумал…»

Да, это было самое лучшее, что пришло мне в голову. Аутоиммунное заболевание. Организм вырабатывает антитела против своих собственных тканей. Ничто иное не могло бы нас защитить. Забросать планету водородными бомбами? Не поможет, сколько ещё таких планет в нашей галактике! И с них придут новые «матки». И будут приходить до тех пор, пока мы, человечество, не падём в борьбе, растратив последние силы.

А так им будет чем заняться. Новые «матки», готовые пожирать именно «чистых» биоморфов, станут подниматься с планеты. Они отыщут своего врага, пусть небыстро, но отыщут. Нельзя сказать, что люди смогут спать спокойно, но всё-таки у нашего врага появился ещё один враг.

Дариана Дарк в последний раз захрипела и умолкла, на сей раз – навсегда. Захлестнувшее ей шею щупальце деловито поволокло тело на глубину. Оставляя кровавый след, Дариана скрылась в коричневой жиже – навечно.

А там, где ещё колыхался кокон Гилви, на поверхности продолжали вздуваться пузыри, и всё новые и новые твари вырывались на свободу; подстёгнутый человеческой волей биоморф превзошёл самого себя, создавая всё новые и новые средства для борьбы с себе подобными.

«Рус… уже почти всё. Сейчас я… растворюсь окончательно. Это не больно, только очень страшно. Видеть, как отпадают твои пальцы, потом кисти, предплечья, ну и так далее. Собирай своих солдат, Рус. Вам тут больше делать нечего. Если хочешь, конечно, останься и досмотри, как мои „матки“ будут расправляться с их…»

«Гилви, я… все… тебя никто не забудет. Никогда и ни за что».

Холодный смешок.

«Человечество не помнит своих спасителей. Я не в обиде, милый. Лишь бы ты помнил. Даже когда станешь обнимать свою Дальку… вспомни обо мне. Ведь нам было хорошо вместе, пусть и недолго».

За моей спиной смолкала стрельба – вырывающиеся на свободу сплошным потоком бестии Гилви мчались навстречу тем, что набрасывались на моих ребят. Судя по тому, что выстрелов слышалось всё меньше и меньше, «наши» одерживали верх.

Кокон уже почти разгладился, почти сравнялся с поверхностью биоморфа, а голос Гилви всё звучал и звучал, неслышимый для других:

«Не бойся, Рус, я не подведу. И помни, что… в один прекрасный день ты и сам, если захочешь, пройдёшь моей дорогой. Я пытаюсь продержаться подольше… ужасно режет, что надо терять тебя… но ты так хотел спасти свой Крым… я всегда была бы на втором месте после него. А я так не умею. Видишь, какие мы всё-таки стервы?.. Ну вот, кажется, всё. Это словно засыпаешь. Тут тепло и тихо… и темно. Но не совсем. Знаешь, как в детской, когда горит ночник?.. Я… прощай, любимый. Банальное слово, но лучше я всё равно не скажу».

Голос Гилви смолк. Исчезли последние остатки кокона на гладкой, коричневато-блестящей поверхности биоморфа. Но не исчезли лопающиеся один за другим пузыри, выпускавшие на свободу новых и новых чудовищ. Люди их не интересовали. Вокруг хватало другой, куда более интересной и желанной добычи.

Я не знаю, сколько простоял на берегу этой бухточки. Обратно к шаттлу меня вели под руки Микки и Кряк. Кажется, только эти двое да ещё оберштабсвахмистр поняли, что случилось.

Не помню, как прошёл взлёт, как челнок пристыковался к «Мероне»; в себя я пришёл на мостике, со стаканом перцовой водки в руке, а перед экранами бесновался всегда такой сдержанный и спокойный Валленштейн:

– Удалось, Рус! Удалось, ты понимаешь или нет?!.

– Что удалось? – тупо спросил я.

– «Матки»! Новые «матки»! Атакуют тех, что кружатся вокруг планеты!

Лишь память Гилви заставила меня вглядеться в изображение.

…С поверхности планеты действительно поднимались «матки». Поднимались, с грациозной лёгкостью выходили на орбиту и, сближаясь с уже крутившимися тут товарками, неожиданно раскрывались, выпуская целые потоки щупалец. Словно исполинские кальмары в борьбе с кашалотами, они опутывали противниц и вместе с ними устремлялись вниз, туда, где уже кипела битва.

«Мерона» уходила от планеты. Да, теперь сюда, конечно же, прибудет большая экспедиция. Не исключено, что здесь создадут постоянную базу. А пока что первые «матки» нырнули в кротовьи норы подпространства, ведущие… Куда? К каким неведомым мирам? И чем обернётся для «большого человека» эта наша отчаянная операция?..

Крошечный вирус может лишить жизни исполинского по сравнению с ним человека. Может быть, мы – этот вирус. А может, «большой человек» даже и не заметит этого. Может, когда-нибудь, спустя значимое лишь для Вселенной время Он справится с недугом – но тогда, я надеюсь, Солнце давно уже погаснет, а человеческий род обретёт иные формы существования, может быть, даже и нематериальные.

Так или иначе, мы возвращались. Задание выполнено. А унтерштурмфюреру Гилви Паттерс будет поставлен памятник из чистого золота. Кайзер богат. Пусть раскошелится.

ЭПИЛОГ

Новый Крым встретил меня тёплым дождём. Где-то там, далеко за волноломами, резвились киты. Сегодня не их ночь, но самые смелые всё равно будут прыгать, хотя самки их и не видят.

Всё кончилось. Я дома.

На моих плечах – имперский мундир с погонами полковника. Личный указ Его Величества кайзера. В порядке исключения. За совершенно особые, уникальные услуги, оказанные человечеству вообще и лично императорскому дому в частности. Присвоить звание «оберст», минуя чины майора и подполковника. По личной просьбе предоставить годичный отпуск с сохранением полного оклада жалованья.

Далька, бедная Далька бежит мне навстречу и останавливается. Многое изменилось на Новом Крыму за относительно малый срок, но всё-таки обниматься на публике с молодым полковником в чёрном мундире она не решилась.

– Рус… вернулся… – несмело отвернулась, теребит пряжку на фигурном ремне.

– Вернулся, Даля, – я стараюсь говорить с ней ласково.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});