Принцесса из рода Борджиа - Мишель Зевако

И он поспешно направился к двери, как бы приглашая герцога Гиза следовать за ним. В этот момент в прихожей раздался какой-то шум, и эта самая дверь — несмотря на то, что во дворце герцога правила этикета были еще более строгими, чем в Лувре, — отворилась. В комнату стремительно шагнул какой-то человек. Это оказался Бюсси-Леклерк!

— Объяснитесь! — загремел герцог. — Что это значит?

— Монсеньор! Ваша светлость! Ударьте меня! Избейте меня! Убейте меня!.. Я сошел с ума! Я — презренный негодяй!

И Бюсси-Леклерк упал на колени перед изумленными де Гизом и Менвилем. Что касается Моревера, то он отступил на три шага, белый как полотно, потрясенный до глубины души ужасным предчувствием.

Бюсси-Леклерка била дрожь. Взглядам присутствовавших предстало его искажённое лицо; он лязгал зубами. Казалось, он готов умереть от гнева и обиды.

— Встаньте, Леклерк, — приказал герцог де Гиз, — и расскажите все по порядку! Или, клянусь Богоматерью, я и вправду поверю, что вы сошли с ума.

— Почему, ну почему я не сумасшедший? — захрипел Бюсси-Леклерк. — Почему я не умер? То, что случилось со мною сегодня, хуже всякой беды, хуже смерти! Монсеньор… Бастилия…

— Ну? Так что с Бастилией? Говорите же, черт возьми!..

— Пардальян!.. Чертов Пардальян!..

— Пардальян?! — возопил герцог, грохнув кулаком по столу.

— Он бежал! — выпалил Бюсси-Леклерк и покачнулся.

Послышалось ругательство, затем — душераздирающий крик… Моревер упал без чувств… Никто, однако, не обратил на это внимания.

— Черт возьми! — зарычал герцог Гиз, бледный от ярости.

— Проклятие! — глухо повторил пораженный Менвиль.

— Да! О, да! Проклятие! — проговорил Бюсси-Леклерк, запинаясь и по-прежнему стоя на коленях.

Когда прошло минутное оцепенение, вызванное изумлением, с герцогом случился страшный припадок ярости. Менвиль, которому были знакомы эти ужасные приступы, увидев, что лицо герцога смертельно побледнело и покрылось синеватыми пятнами, глаза налились кровью, а все тело затряслось как от озноба, попятился, дрожа, и, наткнувшись на бесчувственного Моревера, застыл на месте. Он подумал: «Бюсси-Леклерк — мертвец!»

Бюсси-Леклерк тоже был знаком с приступами гнева, которые бывали у его повелителя. Он проворно встал и перед лицом того, что предвидел, вновь обрел хладнокровие. Герцог смотрел на него одну секунду оценивающим взглядом, будто решая, как поступить… Затем его рука поднялась с той медлительностью, которая всегда свидетельствует об осознанности оскорбления. Бюсси-Леклерк заметил этот жест. Гордо выпрямившись, он быстрым, как молния, движением схватил кинжал, лежавший на столе, протянул его герцогу и ровным голосом произнес:

— Ваша светлость, если вы ударите, то ударьте клинком, как дворянин дворянина…

Герцог судорожно сжал кулак, и его рука упала, не коснувшись лица Леклерка. Тот бросил кинжал на паркет и опустил глаза.

Вся эта сцена, происходившая в молчании — а молчание иногда способно кричать громче любого крика, — длилась не более двух секунд. Герцог де Гиз принялся ходить по комнате из угла в угол, тяжело ступая и громко звеня шпорами. Наконец он немного успокоился и подошел к Бюсси-Леклерку:

— Что бы ты сделал, если бы я дал тебе пощечину?

— Монсеньор, — сказал Бюсси-Леклерк с отвагой человека, который рискует головой ради того, чтобы укрепить свое пошатнувшееся положение, — я бы пронзил вам грудь, а затем обратил бы кинжал, обагренный вашей кровью, против самого себя. Таким образом я стер бы бесчестье с нас обоих: с себя, которого ударили, и с вас, который нанес оскорбление.

Герцог изменился в лице, и Бюсси-Леклерк, ожидавший появления стражи и своего ареста, подумал: «Я наговорил слишком много, чтобы он меня помиловал. Я пропал!»

Но нет! На этот раз дело было вовсе не в горе-коменданте. Лотарингец едва не застонал, услышав слова Леклерка, ибо вспомнил, что его-то уже ударили по лицу! И что человек, давший ему пощечину, до сих пор жив!.. Его обидчик мог сколько угодно кичиться тем, что обесчестил будущего короля Франции!.. Ах, этот чертов Пардальян!

У герцога вырвался хриплый вздох. Негодяя надо было отыскать! А для этого ему, Гизу, понадобится помощь его лучших слуг. Такая мысль если и не вернула герцогу спокойствие, по крайней мере, заставила его быть сдержаннее, а сдержанности-то ему сейчас и недоставало. Полностью отказавшись от планов мести Бюсси-Леклерку или, по крайней мере, отложив ее на более позднее время, герцог протянул ему руку со словами:

— Ну ладно, Бюсси, я был неправ. Останемся друзьями. Время, в которое мы живем, учит нас быть терпимыми к недостаткам других. Ты же знаешь: я горяч. Однако побег человека, за которого ты отвечал, это все-таки… Ладно, расскажи мне, как все произошло…

— Ах, ваша светлость! Что будет, когда вы все узнаете!..

— Да-да, Бюсси, — произнес дрожавший от бешенства, страха и отчаяния голос, — я тоже хочу это знать!..

Это сказал пришедший в себя Моревер; он поднялся на ноги, дотащился до одного из кресел и рухнул в него. Казалось, совершенно забыв про присутствие герцога, своего хозяина, он добавил:

— Говори! Не опускай ни одну подробность!

Герцог де Гиз кивнул головой в знак согласия; он тоже забыл, что при других обстоятельствах он бы строго попенял Мореверу за подобное поведение.

Тогда — отрывисто, то и дело чертыхаясь и вздыхая — Бюсси-Леклерк принялся рассказывать о фантастической дуэли, происшедшей в камере. И во время этого рассказа его тщеславие, оскорбленное тщеславие мастера клинка, которому прежде никто не мог нанести укол, вновь проснулось. Бюсси-Леклерк обвинял себя в неосторожности и опять кричал, что он всего лишь презренный негодяй. Он, Бюсси-Леклерк, который только что дал отпор Гизу и хладнокровно объяснял, как покончит с собой над трупом убитого им герцога, этот храбрец и забияка, прошедший огонь и воду, вдруг почувствовал, как слова застревают у него в горле… ибо пришел момент признать, что его еще раз обезоружили!

И Бюсси-Леклерк солгал! Он солгал, мысленно поклявшись изжарить Пардальяна на медленном огне, потому что Пардальян был причиной его лжи! Он солгал и, побледнев, принялся обзывать себя в душе самыми последними словами… Однако же… он солгал! Он придумывал различные перипетии, настойчиво описывал детали и в конце концов заявил, что Пардальян был им обезоружен…

— И вот тогда, — продолжал он, — в тот момент, когда я наклонился, чтобы поднять его шпагу, Пардальян предательски и вероломно обрушил мне на голову сильнейший удар кулаком, способный свалить быка. Я упал, ткнувшись носом в пол, и потерял сознание, ведь я все-таки не бык… Когда я пришел в себя, я был один, я был заперт в камере!.. Но это еще не все!.. Все остальное невероятно, неправдоподобно, но это чистая правда! Все случившееся столь невообразимо, что Пардальян, должно быть, заключил договор с самим дьяволом! Впрочем, он всегда служил Князю Тьмы!..