Стёртые буквы - Елена Первушина

«Ах, — Филида говорит, —

сложно мир устроен:

нас оружием своим

защищает воин.

Как он горд, как справедлив,

как красив, как строен

и поэтому любви

девичьей достоин!»

Тут подружке дорогой

Флора возражает:

«Выбор твой меня — увы! —

просто поражает.

Бедным людям из-за войн

голод угрожает.

Ведь не зря повсюду жизнь

Страшно дорожает.

Распроклятая война

хуже всякой муки:

разорение и смерть,

годы злой разлуки.

Ах, дружок! В людской крови —

рыцарские руки.

Нет! Куда милей студент —

честный жрец науки!»

Это была «Баллада о Флоре и Филиде» — самая модная песенка этой весны. Скорее всего, ее занесло в Венетту из Королевства, где и в самом деле были уже университеты. Ее распевали повсюду, и каждый, как водится, на свой лад. У девицы с бубном (впрочем, ее возраст вряд ли определил бы точно и величайший физиономист) получалось на редкость жалобно и тоскливо, даром, что она повизгивала в конце каждого куплета для пущей лихости и притопывала ногой по доскам, от чего фонтанчики грязи заливали ее дырявые башмаки, спущенные чулки и засаленный подол юбки. Было совершенно ясно, что ни рыцарь, ни студент лично ей совершенно не интересны, а вот слова про «жизнь, которая страшно дорожает» еще порождают в ее душе определенный отклик. Ее сожитель просто смотрел вдаль остановившимся взглядом и размеренно водил по струнам правой рукой — будто стирал белье на доске, а левая меж тем безвольно покоилась на грифе. У обоих были одинаково красные, обветренные и пропитые лица со следами то ли оспы, то ли недавних фурункулов.

Деревянный настил был узок, и Чижу пришлось шагнуть в грязь, чтобы обойти музыкантов. В нос ударил запах давно не мытых тел, засохшей мочи. Сапоги, будто только и ждали встречи с грязью, сразу начали течь. «Ну и леший с ними! — сердито подумал Чиж. — Только бы подошва не оторвалась, а то ведь придется чинить или новые покупать — опять расходы непредвиденные».

В полутемном зале «Пьяного цыпленка» было безлюдно — только какой-то тип мирно спал за угловым столиком, уронив голову на руки. Ну и пусть спит, — это Чижа не касается, если хозяин не велел вышвырнуть засоню за дверь, значит, еще надеется получить с него деньги. Все еще обеспокоенный состоянием своих сапог, юноша подумал, не рассказать ли хозяину о парочке за дверями — посетителям вряд ли понравится обходить этих гундосых артистов, шлепая по грязи. Впрочем, Чиж тут же отмахнулся и от этой мысли — видать, у парочки дела совсем плохи, раз уж они сумели откупить только это место. От посетителей кабака щедрых пожертвований ждать не приходится, так что скорее всего поноют немного и сами уйдут. У него слишком мало времени и сил, чтобы заниматься еще и ими.

С кухни доносился хорошо знакомый запах гари, который усиливался с каждой секундой, — значит Маджи уже начала прокаливать большой котел. Чиж поспешил туда.

Едва дверь кухни закрылась за ним (сколько дверей ежедневно захлопывается за его спиной, и из них ни одной стоящей!), как Чижа тут же захватил привычный водоворот дел. Он чистил ножи и сковороды, резал овощи, рубил головы курам и ощипывал еще трепыхающиеся тушки, крутил над огнем вертела с мясом, толок в ступе орехи, мыл пивные кружки, снова чистил ножи, снова резал овощи… Под вечер, в краткую минуту затишья, он услышал, как стучит по крыше дождь, а вслед за темнотой и дождем из порта потянулись рабочие, и кабак мгновенно оказался заполнен до отказа. Чиж с подносом нырял между столиками в облаках дыма, пота и перегара и настолько вошел в ритм, настолько потерял себя и избавился от всяких мыслей, что когда его резко толкнули в плечо, ему показалось, будто его разбудили посреди глубокого сна.

В первое мгновение он решил, что выплеснул пиво на стол, и потянулся за полотенцем. Но тут его толкнули еще раз. Здоровенный грузчик вскочил со скамьи, дыхнул Чижу прямо в лицо зловоньем гнилых зубов и рявкнул:

— Отойди от меня, мальчик!

Чиж, все еще ничего не понимая, отступил на шаг.

— Сладенький мальчик с полированными ногтями! — продолжал грузчик, раздувая щеки от ярости. — Не прикасайся ко мне! Ненавижу эту мерзость! Ненавижу вашу порченную породу! Я б вас всех!!!

Чиж не знал, что делать. Голова была совсем пустая. Он так и стоял, тупо ожидая удара огромного кулака, но тут подоспел хозяин. Он мигом поменял на столе грузчика пустую кружку на полную, поставил рядом еще одну — для себя, потом приобнял буяна за плечи, и заворковал ему на ухо что-то утешительное, осторожно усаживая на скамью.

— Иди спать, — бросил он через плечо Чижу. — Скажи Зерку, пусть спустится.

Чиж на ватных ногах побрел наверх. Стукнул в деверь клети Зерка, крикнул: «Хозяин велел- тебе спуститься» и, не слушая доносящихся из-за двери возмущенных воплей и женского хихиканья, пошел к себе. Скинул сапоги, упал на топчан и тут же заснул.

3

Проснулся он далеко заполночь. Кабак уже затих, затих и дождь. Облака разнесло, и в чердачное окошко ясно и призывно светил Венок Судьбы. На столе стоял ужин: несколько лепешек и даже холодная цыплячья ножка — Маджи позаботилась. А он, значит, так крепко спал, что даже не заметил, как она заходила в дверь. К стыду своему Чиж тут же бросился к сундуку — проверить, на месте ли замок. Разумеется, замок был на месте, и Чиж едва не заплакал от усталости и облегчения. Вот до чего дошло — Маджи подозревать!

Он отпер сундук и достал свои сокровища: «Грамматику» и восковую дощечку со стилом. Книга была старая, драная и дешевая, и все же она, как и Рози, ввергла его в непредвиденные расходы. Мало того, что она сама, при всей своей дешевизне, «выела» большой кусок из бюджета Чижа, так еще пришлось покупать петли и замок для сундука, чтобы хранить ее подобающим образом. При этом Чиж прекрасно понимал, что замок — это ерунда, уж кому, как не ему знать, и все же пока «Грамматика» покоилась в незапертом сундуке, он не мог заставить себя выйти из комнаты — ему казалось, что с таким трудом обретенное сокровище тут же украдут. Сама по себе книга здесь даром никому не была нужна, но ее можно было продать, деньги здесь были необходимы всем.

Чтобы замок одним своим видом не привлек внимания воров, Чиж поворачивал его к стене и накидывал на сундук скатерку, которую тоже пришлось покупать. Словом «Грамматика» заставила его не только издержать все деньги госпожи Кэми, выданные на следующие четыре декады, но и залезть в деньги господина Нейфилла — в «фонд Рози».

В «Пьяном цыпленке» Чиж работал за стол и кров, а кроме того, у него было два основных источника дохода — небольшая сумма от госпожи Кэми на прожитье и несколько большая от господина Нейфилла — на обучение. Год назад Чижу казалось, что все устроилось как нельзя лучше. Но на самом деле, как всегда бывает, его замечательные планы быстренько перевернулись с ног на голову. Во-первых, он так и не нашел в городе господина Эдреда, у которого в свое время работал отец. Старый адвокат то ли уехал из Венетты, то ли умер. В самом деле — с какой радости Чиж вообразил, что господин Эдред должен пережить своего ученика?! Для того, чтобы найти место у другого правоведа нужно было по крайней мере научиться грамотно писать, а с этим у Чижа были большие проблемы. Отец, конечно, старался как мог, но с десяти лет, когда он взял его в дом, и примерно до четырнадцати сам Чиж откровенно валял дурака, полагая, что в первую очередь нужно отъесться и отоспаться за все прошлые голодные годы. Когда до него стало доходить, что есть в жизни еще радости, кроме мягкой постели и еды, оказалось, что начинать учение поздновато — грамота давалась ему с трудом. Однако отец ни за что не хотел, чтобы Чиж вернулся в ту грязь, из которой он однажды выбрался, и постепенно сам Чиж проникся этой мыслью, сначала просто из благодарности, а потом из любопытства — отец и сам до смерти любил узнавать что-то новое и сумел заразить этой страстью приемного сына.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});