Короли рая - Ричард Нелл

с ним в раю.

Дважды он отсылал мужчин обратно к их нанимателям с вымазанной пеплом отрубленной головой, просто чтобы обманом заставить жриц поверить, будто с ним разобрались. Эгиль даже слышал молву, что однажды ночью Рока проскользнул в дом верховной жрицы и перерезал ей горло, хотя было ли это правдой, он не знал.

Не будет преувеличением сказать, что Орден считал его демоном. Или, в самом крайнем случае, худшим преступником на свете. И вот теперь он был здесь, храбро шагая в самое сердце закона, чтобы обвинить верховную жрицу в убийстве – прямо ей в лицо – на суде, проводимом ее союзницей, в окружении сотен праздных воинов, преданных этой союзнице. И он заранее предупредил, что придет.

Рока всегда говорил о конце мира, и Эгиль всегда считал, что это вздор. Под неестественной смышленостью, удалью, холодной расчетливой беспощадностью скрывался маленький сердитый мальчик, скучающий по своей матери и ненавидящий весь белый свет. Рока хотел мести, ничего больше, и наверняка предупредил Законовещателя о своем приходе лишь затем, чтобы погибнуть в сиянии славы… И тогда Эгиль понял, что каждому из этих мужчин предстояло умереть.

Кроме меня, осмелился поверить он.

У него и оружия-то нет, и от него не ждут, что он будет драться. Я могу сбежать верхом на Суле, когда начнется бой. Я могу отбросить мужчин в сторону и удрать без оглядки.

Возможно, перед бегством он сумеет прихватить рунный клинок, а то и не один, и жить аки вождь. Они будут стоить больше, когда Рока умрет, – особенно эти последние, травленные «кислотой», «закаленные» творения, которыми его хозяин так гордится.

Впервые за много лет он почувствовал, как в его груди смешались страх и надежда. Если что-то и может убить Року, подумал он, так это подобное безумие. Этот железный капкан закона, в который он просунул шею.

Да, отныне Эгиль всегда будет калекой, этого не изменишь, но он мог бы стать очень богатым калекой, и в этом была вся разница. Он спрятал улыбку, сохраняя на лице как можно более пассивное выражение, и незаметно взглянул на хозяина.

Рока пристально поглядел на него:

– Отведи Сулу в конюшню, Эгиль. – Он похлопал животное по боку. – Вели мальчику накормить и напоить его. Затем приходи к кругу закона.

Не колебаться, вопил его разум, хотя сердце, казалось, подскочило к самому горлу.

– Да, господин.

– И Эгиль, – глаза Роки впились ему в душу, – будь внимателен сегодня – когда мы закончим, я хочу, чтобы ты написал новую песню.

– Да, господин.

Он почувствовал, как пламя надежды словно окатило холодной водой.

Возможно, жрицы и правы, с горечью подумал он, возможно, он все-таки демон.

31

Прочти еще раз.

Дала не отрывала глаз от свежего пергаментного свитка, надеясь, что произнесла все символы правильно:

– Букаяг, называемый Последним Рунным Шаманом, обвиняет вас в убийстве Бэйлы, дочери Гиды, и Роки, сына Бэйлы. Он встанет на священную скалу в пятый день месяца тавдугара и будет говорить перед Богиней.

Последовало молчание, и Дале эти слова показались почти шуткой. Она знала этого «Букаяга» не более чем по сплетням в залах – наверное, какой-то внезаконник со склонностью к рисовке, если он вообще существует. Но Кунла, дочь Астрид, Верховная Жрица Южной префектуры – и последние два года наставница Далы, – не выглядела веселой. Она пересекла комнату и, выхватив свиток из рук Далы, поднесла телячью кожу ближе к свету очага.

Дала стояла и ждала в их маленьком, темном доме. Она с покорным вздохом отметила, что ее хозяйка натоптала грязными ботинками по мехам и половицам, вылизанным только сегодня утром. Если не грязный снег зимой, горестно подумала она, так черная слякоть весной или летом.

Она нагнулась и подобрала, возможно, единственный экземпляр учений Гальдры в округе, надеясь, что Кунла слишком отвлеклась, чтобы заметить, что подопечная оставила текст у очага.

– Подпалишь эту книгу, девочка, и я освежую тебя заживо. – Кунла не потрудилась оглянуться.

– Да, госпожа. – Дала скорчила гримасу и закрыла книгу, прежде чем убрать ее в свой ящик. Она не то чтобы боялась жрицу, хотя за ее неудовольствием часто следовало страдание, но не хотела подвести ее или выглядеть дурой.

Кунла сложила письмо и воззрилась на огонь.

– Летние выборы через две недели. – Она вздохнула. – У меня вот столечко времени, чтобы разобраться с этим, а после пересечь половину гребаного мира.

Дала не была уверена, хочет ли жрица ответа, но, как обычно, не смогла удержаться:

– Разве это не просто уловка, госпожа? Одна из ваших врагов, пытающихся задержать вас?

Кунла приложила тонкие пальцы ко лбу, измазав его грязью.

– Конечно, так и есть. Но это ничего не меняет. Если я пойду прямо в Зал Суда для подачи заявок в первом туре, мои соперницы скажут, что я непригодна для участия, пока не будут сняты обвинения. К тому времени выборы будут закончены или в самом разгаре, и меня оставят здесь, чтобы терпеть морозы, отморозков и южные заморочки еще пять лет. – Ее губы дернулись, и Дала подумала, что она может бросить дорогой велень в очаг, чтобы сжечь. Вместо этого Кунла зарычала и принялась расхаживать, разнося грязь от стены к стене.

Наставница только что вернулась с проповедей на Юге – попытки обратить мужчин и женщин в бесплодных степях неподалеку от оконечности мира и от замерзшего моря. Там ей пришлось иметь дело с вождями, которые правили как короли. Мужчинами, чьи вассалы присягали им пожизненно, чьи дети брали их имена, и для которых семья значила не меньше, чем племя или слава.

Люди крайнего Юга ели сырую рыбу и тюленину и не имели лошадей. Они пересекали снега на деревянных собачьих упряжках три четверти года, хоронили одиночных и уродливых детей под своими жалкими чертогами для «защиты от богов» и даже поклонялись деревьям, собакам и рыбам. Одним словом, варвары.

Но Кунла все лето ездила из деревни в деревню без страха и охраны. Она привозила туземцам припасы и серебро, помогая наладить связи с другими племенами, и говорила о могуществе Ордена. Они называли ее Серой Ведьмой и делали это с уважением. Ее энергия казалась безграничной, ее решимость незыблемой, и правда ли все это должно было служить распространению слова Божьего или просто удовлетворять ее личные амбиции, Дала не знала. Но в любом случае уважала ее.

– Я нагрею для вас ванну, госпожа, чтобы вы могли отдохнуть и подумать.

У них была единственная полноразмерная ванна в Хальброне, из орехового дерева, но она протекала назло всем усилиям Далы, и простое нагревание