Десять десятилетий - Борис Ефимов

Естественно, что, когда встал вопрос о выборе места суда над заправилами гитлеровского рейха, все взоры снова обратились к Нюрнбергу — настолько очевидна была великая историческая логика и закономерность того, чтобы именно здесь, в нацистской Мекке, видевшей восхождение, торжества и триумфы фашистов, они понесли справедливую кару.

Итак, мы вышли из подъезда «Гранд-отеля», чтобы отправиться на утреннее заседание Международного трибунала. Он заседает во Дворце правосудия — бывшем Баварском областном суде (Ландесгерихт). Есть некоторая символика в том, что Дворец правосудия — одно из немногих уцелевших после войны в Нюрнберге строений. Он сохранился как будто специально для того, чтобы правосудие над гитлеровскими преступниками могло иметь место именно в столь любезном их сердцу городе. И вот мы движемся сквозь запутанные каменные джунгли, хаотическое нагромождение мрачных развалин того, что раньше называлось «городом-музеем», а сейчас следовало бы назвать «городом-мертвецом». Угрюмо поникли черные скелеты готического собора святого Зебальдуса и знаменитой Фрауэнкирхе, еще сравнительно недавно видевших перед собой помпезные парады штурмовиков. Война, которую с таким циничным упоением разжигали германские фашисты, которую, захлебываясь, славословили их хриплые глотки с трибун «рейхспартейтагов», в честь которой трещали барабаны и гремели фанфары на улицах и площадях Нюрнберга, — эта война вернулась в свою нюрнбергскую берлогу с удесятеренной яростью и неистовством. И уютные средневековые улочки «города-музея», так заботливо оберегаемые и лелеемые немцами на протяжении столетий, рассыпались бесформенной грудой обгорелых камней. Только кое-где выглядывают неизвестно как уцелевшие домики с черепичными крышами, как бы сошедшие с иллюстраций к сказкам братьев Гримм. Каким-то чудом сохранился и дом, где жил и работал Альбрехт Дюрер.

Скажу откровенно: советских людей, видевших израненные гитлеровцами Петродворец, Новгород или Киев, трудно было разжалобить руинами Нюрнберга. И все же досадно наблюдать бессмысленное уничтожение несомненных художественных ценностей, вобравших в себя столько человеческого труда, искусства и умения. Пересекая центральную площадь Старого города, мы проходим мимо большой подземной общественной уборной, которая, однако, используется сейчас не по прямому своему назначению, а как жилье. Причем, говорят, что поселившиеся там нюрнбержцы считаются ловкачами и людьми, умеющими устроиться в жизни, по сравнению с теми своими согражданами, которые зимуют в землянках и дощатых шалашах. Возле этого «общежития» кто-нибудь из нас обязательно вспоминает о «жизненном пространстве», которое Гитлер обещал немцам, а Юрий Яновский неизменно произносит украинскую поговорку: «Бачили очи, що куповапи — теперь ижьте, хочь повылазьте…» Наконец мы оставляем за собой мертвый Старый город и выходим на широкую, тоже полностью разрушенную Фюртерштрассе, в конце которой расположена серая громада Дворца правосудия. Его хмурый монументальный фасад оживляют только яркие полотнища государственных флагов четырех союзных держав. Наружную охрану Международного военного трибунала поочередно несут воинские караулы четырех союзных армий. Сегодня на страже стоят советские гвардейцы — простые, крепкие, загорелые ребята. Они пришли сюда с берегов Волги, о чем свидетельствует на их груди символическое сочетание медалей «За оборону Сталинграда» и «За взятие Берлина». Мы предъявляем первый свой пропуск, идем нескончаемым лабиринтом длиннейших коридоров, выложенных скользкими и звонкими каменными плитками, поднимаемся по лестнице и здесь предъявляем второй. Американец в белой каске долго и глубокомысленно сравнивает оба пропуска, тщательно сверяя аутентичность двух наших собственноручных подписей. Он вдобавок похлопывает слегка по нашим карманам (оружие…) и заглядывает в портфель. Наконец, в должной мере проявив бдительность, он открывает темную дубовую дверь, ведущую в зал заседаний. Суд еще не выходил, скамья подсудимых тоже пока пустует и в нашем распоряжении достаточно времени, чтобы внимательно осмотреться вокруг. Зал невелик. Он был еще меньше, но для данного процесса его расширили, увеличив количество мест для публики, которой, впрочем, строго говоря, нет, так как все эти кресла занимают представители печати. Длинные электрические трубки «дневного света» ярко освещают внутренность зала, отделанного панелями темного резного дуба со всевозможными аллегорическими барельефами, вроде традиционных «Весов правосудия», библейских скрижалей и даже… грехопадения Адама и Евы. Эта архаическая символика сочетается с ультрасовременным техническим оборудованием: зал радиофицирован, кинофицирован, оснащен звукозаписывающими и стенографирующими аппаратами, оборудован сложной и остроумной системой перевода сразу на четыре языка и т. п. Помещение суда настолько насыщено всевозможными приборами и опутано проводами, что где-нибудь что-нибудь обязательно портится. Особенно часто — линии перевода. Однажды я был свидетелем маленького комичного эпизода. Читая какой-то материал, английский обвинитель вдруг остановился, поднял голову, потянул носом и сказал:

— По-моему, что-то горит. Я чувствую запах жженой резины.

Все, не исключая подсудимых, стали принюхиваться, заглядывать под столы, стулья и ковровые дорожки, порядок в зале был нарушен, и председательствующий лорд-судья Лоренс, тоже пару раз потянув носом, сказал:

— Объявляется перерыв судебного заседания трибунала для выяснения причин запаха.

Такая типично английская манера выражаться очень забавна. Как-то, например, шел допрос свидетеля, группенфюрера СС Лахузена. Допрос был закончен, но через несколько минут в связи с каким-то вопросом Лахузен понадобился снова. Лоренс просит вновь ввести свидетеля. Входит комендант. Происходит следующий диалог:

— А где же свидетель? — спрашивает Лоренс.

— Его нет, — отвечает комендант.

— А где он?

— Его увели.

— Кто?

— Те, кто его привел.

— Куда?

— Туда, откуда его привели.

— Тогда скажите тем, — подумав, говорит лорд-судья, — которые его привели, а потом увели, чтобы они его снова привели.

Трудно было удержаться от смеха, слушая этот чисто диккенсовский обмен репликами.

Говоря военным языком, передним краем скамьи подсудимых являются столы, за которыми занимают позицию защитники гитлеровских преступников. Здесь собрались самые опытные и прожженные крючкотворы Германии (среди них четыре бывших члена нацистской партии) — все эти Серватиусы, Штамеры, Диксы и Зейдли. Чем-то средневековым веет от этих фигур в черных балахонах и беретах.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});