Россия молодая - Юрий Герман

С утреннего барабана до вечерней зари на баках кораблей свистели розги и английские линьки — веревки с узлами, вымоченные в соленой воде. Полумертвых от порки матросов поили водкой и пороли дальше.

Люди выбивались из сил, падали на трапах, на палубах. Шаутбенахт никогда никого не хвалил, ему все не нравилось, с каждым днем он хмурился все больше и наказывал людей все жестче. К концу недели на «Ароматном цветке» матросы, обессилевшие от непосильной работы, потребовали воскресного отдыха. Шаутбенахт велел выпороть каждого третьего, а зачинщика — до смерти. Капеллан эскадры отправился на шлюпке исповедовать и причащать приговоренного.

Совет капитанов эскадры был назначен тайно ночью на «Короне», где ярл Юленшерна держал свой флаг. Капитаны линейных судов, фрегатов и яхт прибывали по одному, без своих офицеров, отвечали вахтенным у трапов условленным паролем и рассаживались в адмиральской каюте с плотно занавешенными окнами. Кают-вахтер в мягких туфлях подавал капитанам раскуренные трубки, кают-юнга наливал желтое ячменное пиво в глиняные кружки. Капитаны, эконом эскадры, капеллан, полковник Джеймс — курили, мочили усы в пивной пене, опасливо прислушивались к тому, как за переборкой, в своей спальне, убранной золочеными кожами, кашляет и отплевывается шаутбенахт Юленшерна. По кашлю было понятно, что флагман недоволен, более того — зол. Приглашенные на совет робели, как мальчишки. Ярл Эрик Юленшерна издавна внушил страх всем, кто когда-либо плавал под королевским флагом — золотой крест на синем поле.

Небольшого роста, сухой, с морщинистым желтым лицом, он вышел из спальни вместе с боем часов, коротко поклонился, сел в зеленое сафьяновое кресло. Бесшумно ступая, кают-вахтер подал ему коньяку, кают-юнга в это же мгновение поставил чашку кофе. Шаутбенахт размешал ложечкой сахар, медленно обвел взглядом лица своих капитанов, опаленные порохом, изрубленные в абордажных боях, дубленные ветром Балтики, Немецкого моря, холодного океана.

Капитаны притихли совсем. Шаутбенахт позвонил в колокольчик, велел флаг-офицеру убрать кают-вахтера и кают-юнгу, поставить возле трапа адмиральских покоев двух солдат с мушкетами, никого не пускать на галерею, что расположена на корме за окнами его каюты. Флаг-офицер ушел. Опять наступило молчание. В тишине было слышно, как посвистывает ветер в море да скрипят якорные канаты в клюзах.

— Я недоволен, — внезапно произнес шаутбенахт.

Капитаны молчали.

— Я крайне недоволен! — тоном выше сказал Юленшерна. — Мы разучились, черт возьми, молчать. Мы стали болтливы, как женщины. Весь Стокгольм от ребенка до старухи знает, что в ближайшие дни экспедиция направится в город Архангельск. Всем известно, что мы ищем шхиперов, знающих фарватер реки Двины. Корабли, которые вооружались в Гетеборге и в Кальмаре, известны не только шведам, но и иностранцам. Известны даже имена капитанов, шхиперов, главных артиллеристов; известно, каковы наши запасы пороха, сколько мы берем с собою ядер; известно наконец, кто командует эскадрой и каково прошлое вашего командующего…

Капитаны качали головами, удивлялись.

— Следует думать, — продолжал шаутбенахт, — что не только в Стокгольме проведали о нашей экспедиции. О ней, несомненно, известно и московитам. Ослом будет тот, кто предполагает, что осведомленность русских пойдет нам на пользу…

— Истинная правда! — вздохнул Уркварт.

— Ваши лицемерные вздохи теперь ничему не помогут! — сказал Юленшерна. — Я собрал вас у себя, дабы предуведомить: экспедиция в Архангельск отменяется. Все, кто принимал участие в ее подготовке, могут получить свои деньги по завтрашний день и идти путем, который подскажет им разум и воля божья…

Старый конвой Голголсен даже открыл рот от изумления. Командир абордажных команд полковник Джеймс, подняв брови, откинулся на спинку кресла. Толстый шхипер Ферколье бессмысленно улыбался.

Флагман молча пил кофе.

— Это все, господа! — сказал он, допив свою чашку и поднимаясь.

Капитаны встали.

— Впрочем, желающие могут остаться на кораблях эскадры, чтобы идти в иное плавание — на уничтожение китов. Многим нынче известно, что китов развелось чрезвычайное множество и что они причиняют большое беспокойство мореплавателям. Мы должны истребить некоторое количество этих тварей с тем, чтобы другие отошли подальше в море. Вот и все наши задачи. Желают ли что-нибудь спросить господа капитаны?

Голголсен поморгал, спросил хриплым басом:

— Мой фрегат имеет на борту двадцать две пушки. Продовольствие и боевые припасы взяты на три месяца. Ни гарпунов, ни прочей китобойной снасти у нас нет. По всей вероятности, пушки и боевые припасы нам не понадобятся, в то время как люди, умеющие охотиться на китов…

Капитаны задвигались, зашумели.

— Это так, гере шаутбенахт.

— Нижние палубы нужно очистить от тяжелых пушек…

— Надо изменить грузы…

— Абордажные команды требуют большого запаса продовольствия, а раз команд не будет…

Юленшерна молчал. Его насмешливые глаза оглядывали лица капитанов.

— Гарпуны и соответствующие китобойные припасы вы получите от эконома эскадры, — сказал он. — Команды пусть остаются в тех комплектах, в которых они набраны, кроме, разумеется, наемников, не желающих менять свои сабли на ножи китобоев… Это все, господа.

Он коротко поклонился и ушел в свою спальню — прямой, надменный, в зеленом мундире, с презрительной улыбкой на тонких губах. Переглядываясь, пожимая плечами, растерянные, злые капитаны прощались у трапа, чтобы разъехаться по своим кораблям. Они понимали и не понимали, догадывались и размышляли, боясь перекинуться друг с другом даже несколькими словами. Один только Голголсен проворчал:

— Этот старый пират вовсе выжил из ума. Чего он хочет от нас? Если он не верит даже нам, пусть ищет себе других офицеров…

2. Китоловы

На шканцах сорокапушечного корабля «Злой медведь» в неурочное время рожок запел «сбор всей команды». Из люков — заспанные, повязанные по-пиратски платками, драные, грязные, босые, не торопясь, один за другим пошли наверх матросы, артиллеристы, абордажные солдаты. Над люками стояли боцманы с плетками — били по спинам, гнали становиться в строй.

По шканцам прогуливался капитан Уркварт, в предчувствии неприятного разговора обтирал платком краснощекое лицо, улыбался приветливо. Два лейтенанта с пистолетами в глубоких карманах на всякий случай прогуливались рядом с ним. Профос острым взглядом всматривался в команду — в итальянцев, англичан, испанцев, бременцев, голландцев, — поигрывал кортиком. Старший помощник и главный боцман испанец дель Роблес вывел из кормового люка дюжину своих головорезов, поставил с мушкетонами за палубной надстройкой, осторожно растолковал им, что может произойти и чего следует опасаться.

Уркварт ласково поздоровался с командой, прошелся вдоль строя, сказал, что поход на Архангельск отменяется, что команда может получить свои деньги нынче же за все прошлое время.

— А за будущее? — спросил Бирге Кизиловая нога, палубный матрос.

— Пусть платит за прошедшее, тогда станем говорить о будущем! — крикнул рыжий ирландец.

— Казначея на шканцы!

Матросы зашумели все сразу, строй сломался. Опухший от пьянства, сизый, с голой седой грудью наемник Бэнкт по кличке «Убил друга» навалился на капитана, прижал его к борту, спросил, обдавая запахом перегара:

— Куда же мы теперь денемся?

— Вы не дослушали меня! — произнес Уркварт, пытаясь оттолкнуть от себя Убил друга. — Дайте мне договорить, проклятые пьяницы…

Дель Роблес оттащил Бэнкта от капитана, головорезы с мушкетонами встали за спиной Уркварта, матросы притихли. На шканцах показался казначей со своим железным сундучком, его привели лейтенанты. Уркварт, обдергивая на себе мундир, сдувая пылинки с рукава, заговорил о китобойном походе…

— Киты? Сейчас? — закричал Бирге Кизиловая нога. — Наверное, меня пора посадить в сумасшедший дом на цепь, ребята, потому что я ничего не понимаю…

Боцман стегнул Бирге по спине кнутом. Капитан продолжал говорить.

— В океан вышел царь китов, — говорил Уркварт. — Этот свирепый царь приносит великие бедствия. Кроме плавников и массы своего тела, которая, как известно, может рассечь корабль пополам, китовый царь вооружен еще и роговым мечом с пилою, которым он, незримо подкравшись к судну, подпиливает киль. Ум этого зверя таков, что с ним трудно состязаться даже опытному китобою и бывалому морскому промышленнику. Дело в том, что китовый царь наделен способностью видеть незримое, то есть видеть мысль человека, замышляющего зло против китов…