Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина

прикреплен ярко блестящий месяц — и тогда лишь посмеялась.

А тот, для кого и держали в доме красивую живую игрушку, не помнил сейчас о ней. Он вообще едва о ней вспоминал — разве когда хотелось дотронуться, ощутить под рукой покорное тело. Или прогнать не те мысли — и, подчиняясь ее веселому щебету, мысли действительно уходили.

Он брел по Астале, усталый после борьбы с порогами, и довольный.

Таличе увидал неожиданно — в ту часть квартала, где жила она, не ходил давно, а девушка редко покидала свою улицу. А вот сейчас — медленно шла вдоль торгового ряда, всматриваясь в выложенные украшения. Шум обтекал ее — она двигалась в тишине.

Не изменилась за два с лишним года. То есть… и подросла, и детская угловатость сменилась подлинной девичьей грацией. Но лицо прежнее, и та же косичка стекала с плеча, с вплетенными красными бусинами — остальные волосы аккуратно лежали вдоль спины.

Кайе видел, как она нагибалась, выбирала, примеряла на себя звенящие медные ожерелья, и внутри него ворочался и скулил маленький голодный детеныш, брошенный матерью.

Юноша не выносил украшений, но с такой сестрой, как Киаль, трудно не знать, что к чему. Таличе выбирала то, что дополнит ее наряд в праздник — уговор о вхождении под крышу чужого дома. Ей шестнадцать скоро — для чего ждать? Еще не свадьба, но теперь в глазах всех будет сговоренной невестой. А со свадьбой обычно не тянут, только подгадывают ее под ближайшие праздники. Нашла, значит, того, с кем разделит судьбу… ее не стали бы принуждать любящие родители.

Таличе, дождевая струйка. Огонь гасят водой… но не такой огонь, как в его теле.

Юноша следовал за ней, оставаясь невидимым, и порой удивлялся — неужто она не слышит плача зверька? Не слышала.

А он… обещал.

И все-таки не желала отвязаться мысль — может забрать хоть сейчас. Это проще простого, она ведь даже ничья еще не жена, а он многому научился и сумеет не причинить ей вред. Только вот… не для нее это всё. И жениха она себе уже выбрала, не сомневался — сама. Такую, как Таличе, не заставишь.

Смотрел.

Мало было того, что ловили глаза — узкие ступни в плетеной легкой обуви, юбка, порой распахивающаяся от ветра — тогда открывались загорелые колени; плечи, такие хрупкие — каждая косточка видна. Высокая тонкая шея, и памятная привычка — покусывать нижнюю губу, размышляя. Мало. А ближе — не подойти.

Очень недолго — получаса не прошло, наверное, как она выбрала звенящее подвесками-рыбками украшение и скрылась за поворотом, поспешно переступая — опаздывала.

Тогда он издал звук, средний между вздохом и стоном — негромкий, совсем короткий. Дернулся следом, но слабо, как будто мешала цепь, давно привычная. Эту цепь создал для себя сам.

Хотел уйти в лес, но ощутил всю бессмысленность этого. Ничего не изменится. Никогда ничего не меняется. Будто и вправду привязан к столбу ли, к стволу, привязь достаточно длинная, чтобы ходить по кругу. Кто-то приходит иногда, ненадолго даря надежду… а потом все как раньше.

Возвращался, как зверь в клетку.

Его встретила в саду Улиши — в уголке, затененном ветвями, отгороженном от любопытных глаз с самой опасной стороны. Улыбнулась призывно; тронула знак на его плече кончиком пальца, будто пыталась поймать солнечный зайчик.

— Ой, что это у тебя в волосах? — потянулась поближе, но смотрела не на волосы.

Юноша метнулся от нее в сторону, прямо по любимой клумбе матери, сбивая головки роскошных оранжевых цветов.

— Уйми свою эту! — заорал с порога брату, который отложил свиток и недоуменно нахмурился. Къятта встал.

— Что такое?

— Эта твоя дура совсем не знает, куда лезет! Если ты не научишь ее, что можно, кому это сделать, мне?!

Шарахнулся от мирно протянутой руки. Къятта не долго соображал:

— Полно, малыш, не хмурься. Нравится Улиши?

— Нет.

— Но равнодушным ты к ней не остаешься, и я тебя понимаю. В ней женского больше, чем стоило бы. Пользуйся, если хочешь. Раз она сама не против.

— Но она же твоя избранница!

— У нас с тобой одна кровь. Для Рода остальное не важно.

— Ты не любишь ее?

Старший стиснул его плечо. Словно камень хватка… не отрываясь, глядел в глаза.

— Нет. Она мне приятна, не более.

И рассмеялся:

— Ты же поделился Чиньей!

— Чинья — она как вода… выпил и забыл. Чирикает что-то — приятно, а так — не вспомнишь, пока не понадобится. А эта — с золотым знаком… — вздохнул, прислонился к стене, не пытаясь сбросить руку старшего брата. Тот не держал уже, но не убирал ладони.

— Что-то еще?

— Не могу…

Глаза Къятты посерьезнели:

— Почему?

— Это… твое. А я… не хочу оспаривать твое право.

— Ах, да. Я чуть не забыл, что именно тут бьется, — приложил руку к его груди. — Что же, зверек, — голос потеплел: — Тогда не думай о ней. Я объясню Улиши, куда ей не стоит соваться.

Всмотрелся в младшего:

— А ты все же не в себе… случилось еще что?

— Нет.

— Не ходи никуда больше сегодня. Девушку или партнеров для тренировки ты и здесь получишь легко.

Но дом был — та же цепь, та же клетка. Он уже знал, куда — в единственное место — стоит пойти, что отвлечет. Если не получить то, что любишь, то хоть использовать то, что вызывает ненависть. Сразу двое в одном: север и человек, напоминающий о предательстве.

**

В горах Тейит луна была очень большая и очень светлая. Она нависала над склонами, домами-ульями и бесчисленными лестницами и колоннадами. Но казалась легкой, и если крикнуть — слышалось эхо, будто звук отражался от серебристого диска. А здесь луна была очень тяжелой, при этом сочной, как спелый плод — и молчащей. Юноше с севера была неприятна эта луна. К тому же она мешала спать, расплескивая лучи на подушку и на пол. Молчала, но усмехалась довольно.

Она видела близнецов — обоих — но не желала помочь им хоть в малости. Даже одновременно смотреть на луну юга они вряд ли смогли бы — слюдяной свет резал глаза и давил на сердце.

Этле.

Там, на севере, они порой расставались. Бывало — на луну или больше, когда один из близнецов покидал город, спускаясь вниз или выбираясь на соседнее плато. Правда,