Введение в общую культурно-историческую психологию - Александр Александрович Шевцов

class="p1">Я конечно, смотрел Юнга, но считаю это заявление не более чем мнением. Думаю, что большинство прикладников, может быть, за исключением традиционных психоаналитиков, меня поддержат. Кто сам занимался психотерапией пренатальных, то есть внутриутробных, состояний, прекрасно знает, что пребывание в утробе – далеко не рай. В этом ранний психоанализ ошибался. Тем более обидно, что до теоретической психологии, которая долго воевала с психоанализом, это «доехало» тогда, когда уже «проехали».

Хороший мир – это не утроба. Хороший мир – не энграмма, не психосоматическое явление, если говорить научным языком. Хороший мир – явление чисто психологическое, хотя, конечно, и может быть записано на какие-то телесные состояния. Но в целом – это то, что создаешь ты сам, вполне осознанно совершая выбор между болью и тем, как хотелось бы. К этому первичному образу, который рождается на основе образа нашего первого дома, который мы помним, добавляется культура в виде мира сказок, и у нас появляется место, куда хочется сбежать.

Поскольку мир сказок выстраивается в основном из Образов все тех же Мира-природы и Мира-общества, то он оказывается гораздо более полным и жизненным, чем то, что в сказках в действительности описывается. Необходимые части домысливаются нами на основе знания истинного мира.

В целом же знакомство с миром сказок создает нам два орудия ума: желание сбежать из настоящего мира, которое, по мере познания мира и с приходом понимания, что сбежать некуда, перерастает в желание переделать окружающий мир на лучший; и второе, на основе удовольствия от домысливания мира сказок до полноценного мира – способность достраивать образы миров, что значит, творить образы миров. А это начало искусства творения миров. И это не воображаемое искусство. Как раз наоборот, оно настолько свойственно человеку, что мы его не замечаем, как здоровое дыхание. Применяется оно постоянно и всеми, от создателей империй и новых государственных устройств и до любой домохозяйки, которая «вьет свое гнездышко» или до ребенка, который сбегает на пустырь или в развалины и строит там убежище – штаб, факторию, шалаш……

Насколько важен этот механизм человеческого мышления? И вообще, существует ли он? Приведу описание этого явления, сделанное учеником Потебни, а значит, последователем Д.Гумбольдта Овсянико-Куликовским:

«В умственном обиходе современного цивилизованного человечества есть немало идей, которые на первый взгляд кажутся очевидными истинами, не требующими доказательства, но при ближайшем рассмотрении оказываются наследием старых мировоззрений, уже изжитых.

К числу архаических идей этого рода принадлежит весьма распространенное и глубоко укоренившееся в умах понятие о будущем, как о чем-то таком, что не может быть предметом познания, прогноза по указаниям науки, а подлежит совсем иному постижению, основанному на вере, надежде, и даже любви. Прошлое изучается, будущее созидается. Прошлым заведует познающий разум, будущим распоряжается творческая воля, окрыленная верой и мечтой. Прошлое есть факт, нечто данное, и мы можем изучать его, пользуясь установленными в науке методами исследования. Будущее есть нечто еще несуществующее, не ставшее фактом. Оно не подлежит научному изучению. И если оно постигается, то не научно, а религиозно или идеологически. Оттуда – уже недалеко от подмены понятия о будущем, как о закономерном всемирно-историческом процессе, понятием о нем, как об идеале. Идеал можно проповедовать, проводить в жизнь, осуществлять. Таким путем, будто бы, и созидается будущее.

На крутых поворотах истории это архаическое воззрение, сохраненное не в виде мертвого культурного пережитка, а в качестве активного переживания, приобретает особое значение и овладевает умами с необычной силой. Вера в будущее становится в своем роде религиозною: она порабощает мысль человека, ослепляет умственный взор, направляет волю, гипнотизирует всю психику. Человеческому произволению, революционному творчеству приписывается сверхъестественная мощь. Люди ждут чудес. Люди хотят творить чудеса. Они уже думают, что творят их, и ждут внезапного наступления “царства правды” на земле…» (Овсянико-Куликовский, с.153–154).

Это было написано после первой русской революции и всего за несколько лет до второй. Без учета Образа Мира-мечты нам никогда не понять движущие начала в мышлении человека, а может быть, и в человеческой истории. И это опять прикладной вывод из учения В. фон Гумбольдта.

Таким образом, изыскания Вильгельма фон Гумбольдта выводят нас на то пограничье науки, за которым начинается уже прикладная культурно-историческая психология.

Глава 7

Дж. С.Милль

Начиная разговор о следующем этапе развития психологии, Коул делает замечание, которое полностью относится и к русской психологии: «К середине XIX в. начинают обнаруживаться попытки примирить позиции естественных и гуманитарных наук. Благодаря растущему авторитету естественных наук предлагавшиеся пути примирения сводились к идеям о том, как придать научный статус изучению процессов и результатов психической жизни (подчеркнуто мной – А.Ш.). Однако была довольно широко признана и важность исторических исследований для понимания современного мышления. В период, предшествовавший возникновению психологии как самостоятельной дисциплины, начинают появляться соображения о возможности такой психологии, которая соединила бы оба эти взгляда на мир в рамках одной дисциплины» (Коул, с.38).

Первым, кто попробовал создать такую двойственную психологию, был Джон Стюарт Милль. «В своем труде “Система логики” (1843) он утверждал – в противоположность принятым представлениям, – что мысли, чувства и поступки на самом деле могут быть объектом научного исследования, – пишет о нем М. Коул. – Законы психологии касаются механизмов смены одних умственных состояний другими. Дж. С.Милль полагал, что законы ассоциации (например, если две мысли часто приходят вместе, то в будущем одна будет вызывать другую; или чем больше интенсивность двух совместно появляющихся мыслей, тем больше вероятность, что они будут вызывать друг друга) суть элементарные психологические законы, аналогичные закону тяготения в физике. Эти законы, как он утверждал, “……установлены обычными методами экспериментального исследования – никаким другим образом они и не могли быть установлены”.

Неприятности начинаются, однако, когда мы пытаемся перейти от демонстрации предположительно универсальных элементарных законов мышления к предсказанию реального поведения в конкретных обстоятельствах. Особенно важны две трудности. Во-первых, хотя сложные идеи и могут возникать по простым законам, сложное целое не эквивалентно сумме частей. Дж. С. Милль говорил о сочетании ассоциаций как о “ментальной химии”. Во-вторых, результат, получаемый из комбинации элементарных законов, не универсален и не независим от времени, скорее реальные комбинации элементарных законов зависят от конкретных условий их комбинирования, поскольку “действия отдельных людей не могут быть предсказаны с научной точностью хотя бы только потому, что мы не можем предвидеть всю полноту обстоятельств, в которых окажутся эти люди”.

То, что возникает из взаимодействия элементарных идей с конкретными индивидуальными обстоятельствами, Дж. С. Милль называл характером. Изучение характера, писал он, должно стать