Реликт - Василий Головачёв

старейшин? Ты прав, мне – самое время. Закончу работу с Конструктором и уйду… А на свое место буду рекомендовать тебя.

Железовский долго сидел неподвижно и молча, как изваяние. Думал. Пси-обмен собеседников продолжался, их пси-поля были близки по оттенкам эмоций и нюансам содержания, и поэтому они понимали друг друга без слов, хотя «чтением мыслей» назвать этот «разговор» было нельзя. В обычном порядке и Забава, и Аристарх пользовались для мысленных переговоров – наиболее оперативного способа связи – пси-рациями, как и остальные оперативники безопасности и все люди вообще, но, если случалось что-нибудь экстраординарное, могли общаться и без помощи аппаратуры, мысленно, при сосредоточении и большом расходе нервной энергии.

– Как там твой опер? – прервала молчание Боянова.

– Нормально. Изредка пытается выйти за рамки оператора – из-за избытка сил и желания быть на острие атаки. Справится.

– Он в самом деле не понимает, что самостоятельные действия для опера такого масштаба исключены?

– Понимает, но… – Железовский хмыкнул. – Мало кто знает, кроме тех, кто прошел это, насколько скучна работа опера! У Ратибора больше возможностей, чем у простого координатора тревоги, вот он и находит себе оперативные ходы вроде похода к Гиппарху или к «серым людям» в Такла-Маканский заповедник. Кстати, на заседании Совета ты промолчала, когда обсуждали кандидутуру.

– Подумала – пусть попробует этого хлеба, может, ты и в самом деле видишь дальше?

– Иногда, – серьезно кивнул Железовский. – Интрасенс в нем растет, хотя и медленней, чем хотелось бы.

– Боюсь, когда мы вплотную подойдем к «роковой черте», он будет не готов, и тогда за работу ответишь ты.

– Отвечу. – Слово, тяжелое и твердое, под стать облику комиссара отдела безопасности, упало как глыба камня. Из панели стола вылез стержень с алой каплей света, в столе тихо просвистел вызов. Железовский оторвал от стержня алую каплю и посадил на ухо, вытянул из стола клипс пси-рации «спрута», подцепил на второе ухо, «ушел» в разговор с неведомым абонентом. Закончил разговор через минуту, глянул на гостью:

– Нужен твой совет. На том материке создано «Общество по спасению Конструктора» со штаб-квартирой в Нью-Потомаке, активно включившееся в кампанию по запрещению строительства Т-конуса. Инициатор создания «Общества» неизвестен, но предполагается, что это один из наших новых подопечных, так сказать, «возвращенцев с того света».

– Экзосенс?

– Этот термин применим только к людям, получившим свои экстраспособности под воздействием внешних факторов, а «возвращенцы» – не люди, информкопии… хотя, с другой стороны, нет смысла затевать схоластические споры – кого и с какой натяжкой можно называть человеком.

– Ну, инки во всем идентичны человеку, кроме скорости мышления и способа размножения, и тем не менее мы их людьми не называем. Господи, ну и окружение: «серые люди», чужане, вообще не люди!.. Кошмар!

Это «кошмар» прозвучало так испуганно и беспомощно, чисто по-женски, что Железовский, давно знавший твердый характер Забавы, характер мужской, непреклонный, даже крякнул.

– Поговори по этому поводу с Греховым, – продолжала Боянова, заметив секундное замешательство собеседника, но никак не реагируя на это, – он контактирует со всеми экзосенсами и знает их слабые и сильные стороны.

– Твой Грехов, к сожалению, занят какими-то своими делами и в помощи отказал.

– Странно. – Боянова нахмурилась. – Он же проконсул с официальным статусом, то есть ответственное лицо… Хорошо, я сама его разыщу. Что еще?

– Кроме «Общества», в подготовку строительства Т-конуса вмешались те члены Совета, которые голосовали против резолюции. Очень умело они раскрутили колесо, и в результате линия материалоснабжения и техобеспечения по конусу не запущена до сих пор.

– Саботаж, – задумчиво и с некоторым удивлением произнесла Забава. – Надо же, какое древнее слово, а все еще применимо в наше время! Как они могут не понимать, что роют могилу не кому-нибудь, а сами себе?!

Железовский набычился:

– Ты излишне категорична в формулировках. Я, конечно, всего-навсего исполнитель, жестко подчиненный Совету безопасности и управлению, и обязан выполнять их решения, но и я не могу не отметить, что кое в чем наши оппоненты правы, особенно в определении предела допустимой обороны.

Забава покачала головой, глядя на «роденовского мыслителя» с какой-то неопределенной жалостью.

– Да, ты постарел, комиссар, теперь и я вижу. Неужели и тебе необходимо доказывать, что хуже преступления может быть только попытка его оправдать? Если мы не остановим БВ – это будет преступлением против человечества, ты это понимаешь?

– Понимаю. Но и ты вспомни, оглянись на историю – тезис «цель оправдывает средства» уже применялся, и в результате человечество откатывалось по лестнице социальной эволюции назад, в эпохи инквизиции, мракобесия, фашизма, экологического волюнтаризма. Я не хотел бы спасать свою жизнь ценой чужой жизни, пусть и такой непостижимо чужой, как жизнь Конструктора.

Боянова не обиделась и не рассердилась, сидела, полузакрыв глаза и прислушиваясь к себе. Губы ее шевелились, будто она повторяла слова собеседника или читала молитву.

– Извини, – буркнул Железовский. – Не сказать не мог, обидеть не хотел. Дело, конечно, не в моей жизни и не в твоей, я понимаю, но мы должны быть свободны от заблуждения, что отвечаем за весь демос [50], пусть мы и являемся выразителями воли большинства. Народ сам отвечает за себя, и перекричать всех невозможно, даже если ты прав. Проблема Конструктора уже решалась однажды…

– И никого ничему не научила. – В голосе Забавы прозвучала горькая нотка.

– Ошибаешься, научила. Научила ценить чужую жизнь и чужую волю. Через месяц мы построим Т-конус, и ты увидишь, что решение всепланетного референдума будет однозначно: не включать!

Боянова встала, приняв обычный для себя вид холодной и властной тридцатилетней женщины.

– Может, ты и прав, мыслитель, но пойми одно: мы не имеем права ничего не делать, когда впереди распахивается пропасть, а видим ее только мы с тобой.

– И это я, как ни странно, понимаю. Видят ее многие, но, вероятно,