Поэтические воззрения славян на природу (Том 1) - Александр Афанасьев

**** Оп. Румян. Муз., 551-2.

***** Сын Отеч. и Север. Арх. 1831, XXIII, стат. Гримма: "О поэзии в праве", 163-6.

****** Маяк, XI, 38-39.

******* D. Myth., 1071.

******** Рус. Сл. 1860, V, 40.

Древнейшим воззрением на грозовые тучи, как на стада различных животных и звериные шкуры, объясняется обряд ряженья. На праздник Коляды, когда народившееся солнце и прибывающий свет дня возбуждают мысль о грядущем оживлении природы, и в дни масленицы, великого поста и Пасхи, когда начинается весна и природа действительно просыпается от зимнего сна, было в обычае - с радостными песнями и кликами водить по полям и селам тех животных, в образе которых чтились творческие силы весенних гроз, проливающих дожди, просветляющих небо и дающих земле плодородие. Это торжественное, обрядовое шествие имело символический характер и наглядно выражало возврат ясных, теплых дней и дождевых, молниеносных облаков. То же значение принадлежит и обряду, совершаемому ряжеными или окрутниками. Вместо шествия с действительными животными поселяне сами облекаются в звериные шкуры и принимают вид оборотней, они наряжаются быками, баранами, козлами, лисицами, медведями, собаками и волками, наряжаются бабой-ягой (ведьмою) и чертями. Чаще всего употребляется в дело вывороченный тулуп и длинная льняная борода. Представляющий черта натягивает на себя что-нибудь косматое, лицо обмазывает сажею, к голове приставляет рога, а в зубы берет горячий уголь. В таких нарядах окрутники бегают по улицам шумными вереницами, пляшут и кривляются, распевают громкие песни и бьют в тазы, заслонки и бубны*, чем обозначался тот неистовый разгул, с каким являлись весною облачные духи; ибо в полете грозовых туч народ видел их буйные пляски, а в свисте бури и раскатах грома слышал их дикие песни и оглушительный звон (см. гл. VI). Против этих обрядов, несомненно принадлежавших к древнему языческому культу, христианство восставало с особенною ревностью; вместе с другими суевериями осуждались и "косматые сатирские хари", запрещалось накладывать на себя "личины и платье скоморошеское"**. Если справедливо толкование, даваемое слову: "москолоудство"***, то еще в XI веке новгородский епископ Лука Жидята возвышал свой голос против (368) ряженья. Автор Синопсиса, описывая празднование Коляды, говорит: "иные лица своя и всю красоту человеческую, по образу и по подобию божию сотворенную, некими лярвами (larva- маска, личина) или страшилами, на диавольский образ пристроенными, закрывают, страшаще или утешающе людий, Творца же и зиждителя своего укоряюще и аки бы не довольствующе или мерзящейся творением руку его". Обычай, однако, был так силен, что удержался до наших дней, хотя уже давно утратил всякой смысл и обратился в простую забаву. Под влиянием христианских поучений у людей набожных составилось убеждение, что наряжаться на Святки, надевать на себя "харю" (маску) - грешно и что единственное средство отчиститься от этого греха - окунуться в крещенскую прорубь после водосвятия. Такое омовение водою, необходимое для всех окрутников, служило некогда символическим знамением тех дождевых потоков, в которых купаются облачные духи.

______________

* Zaiysy domove, III, 274; Терещ., VI, 136; VII, 133,162, 183,195, 224, 295-6, 336-9, 347; Прост, праздн., I, 37-38; II, 31-32; Сахаров., II, 73-74; Очерк Архангел, губ. Верещагина, 228-9; Москв. 1849, IX, ст. Сумарокова, 5-7.

** Ак. Ист., IV, 35; Описан. Архива стар, дел, 296-7.

*** Рус. Дост., I, 9,12; Мысли об истор. рус. яз., 144. Слово "моско-лоудство" - сложно: а) маска и b) luda - покров, luditi - покрывать (хорват.), luden- newalenft sukno (чешск.).

XIV. Собака, волк и свинья

Быстрый бег собаки составляет тот существенный признак, по которому она получила свое название: санскр. сvan (gvana, guna, gimi- муж. рода, gvani, guni - женск. р.), инд. svan, бенг. сva - от корня сип - ire, 511 (ведаич.) - быстрый, стремительный; в зенде c,v переходит в ср - jpan и 9paka (жен. р.) = рус. собака; греч. xuwv, xuvoc образовалось из первоначальной формы kvan - точно так же, как лат. canis есть сокращенное cvanis. Другое название пёс (пол. pies, илл. раз, чешек, pes, армор. puze) имеет в санскрите корень pis (pesati, pisyati) - ire, и, собственно, значит: бегун*. Сербы говорят: "брз као пас, као тица" (быстр как пес, как птица)**; у нас эпитет борзый придается коню, а с перестановкою ударения: борзойлегконогой породе охотничьих собак. Немцы борзую собаку называют windhund, английскую охотничью собаку - windspiel и wind. Вместе с этим самый ветр стал олицетворяться в образе рыскающего пса; норвежская загадка: "es steht ein Hund auf dem Glasberg ( = блестящий свод неба) und bellt ins Meer hinaus" означает: ветр, шумящий в парусах корабля***. Свист ветров и гул бури были уподоблены собачьему лаю и вою; немцы говорят: "heult dersturm", подобно тому как наш язык допускает выражения: вой бури и вихрей, вой собак и волков. Эдда дает ветру название heuler. В церковнославянском словаре Алексеева хор - западный ветр, речение, родственное с словом хорт - борзой, ловчий пес****; в клятвах верхних лужичан khort употребляется в значении нечистого духа*****. Финский эпос знает быстроногих собак, порожденных западным ветром******. Гимны Ригведы упоминают о небесной суке Sarama (быстрая), которая, по повелению Индры, следит за демонами, похищаю(370)щими облачных коров, и открывает места, куда они уведены; в награду за то бог-громовержец дает ей молока ( = дождь), которым кормит она своих щенят. Самому Индре и его спутнику Vayu (богу ветров) дается эпитет cunas*******. По греческому сказанию, Геркулес прежде, нежели захватил славных красношерстных быков чудовищного царя Гериона, должен был убить двуглавого пса Орта; пес этот был порождением Эхидны и Тифона и обладал страшною силою. У великанов скандинавского эпоса были не только черные быки и златорогие коровы (грозовые облака), но и собаки (вихри), которым владыка исполинского племени Трим вил золотые привязи********. Русское предание одиноких, прожорливых великанов представляет с собачьими головами и называет их песиголовцами*********: в таком смешенном - полузверином, получеловеческом образе фантазия олицетворила демонов грозовых туч, дышащих бурями. В связи с этим преданием стоят средневековый рассказ об Александре Македонском и католическая легенда о св. Христофоре. В числе других чудовищ, которых встретил Александр Македонский в своем многотрудном походе на восток, были и кинокефалы - люди с песьими головами; он загнал их в горы ( = тучи, см. гл. XVIII) и заключил в подземных пещерах**********. Это баснословное сказание занесено в наши старинные рукописи из чужеземных источников; тем не менее оно важно и для истории славянских преданий, ибо в основе его лежат представления, общие всем индоевропейским народам. Содержание легенды о св. Христофоре*********** исполнено высокой поэзии: в давние времена жил на свете славный великан, по имени Оферуш. Это был человек столь огромного роста, что когда померла его мать - он захотел насыпать над нею могильный курган, набрал в свой сапог земли, вытряс на труп усопшей, и вместо кургана вознеслась высокая гора под самые облака; а там, откуда взял он землю, стала пропасть - на столько же миль глубиною, на сколько новая гора высилась над земною поверхностью. Оферуш уселся над пропастью и горько-горько плакал, слезы его струились в бездну и образовали море; оттого-то морская вода горька и солона, как слезы. В этих подробностях узнаем предание о великане создателе облачных гор и дождевых морей. Задумал Оферуш поискать себе господина, сильней которого не было бы никого на свете; прежде всего служил он у могучего короля, но король боялся нечистого - и Оферуш перешел на службу к черту; оказалось, что и черт не без страха, что он боится крестного знамения. Тогда великан покинул его и пошел искать Христа. Встретившись с убогим пустынником, он обратился к нему с вопросом: "где Христос?" Везде! - отвечал старец. "Как же мне служить ему?" - Молися и трудись! Оферуш не умел молиться, но зато готов был на тяжкие труды. Пустынник привел его к бурному, стремительному потоку, в глубине которого тонул всякий, кто хотел переправиться на другую сторону. "Тебе даны исполинское тело и необыкновенная крепость сил, - сказал пустынник, - переноси на своих плечах пилигримов через воды потока. Твори это во имя Христа, и он примет тебя своим слугою!" С той поры и днем, и ночью великан переносил через поток странствующих богомольцев, опираясь на огромную сосну, которая служила ему посохом. Раз ночью, утомленный дневным трудом, он крепко (371) заснул; сквозь сон послышался ему голос ребенка, трижды назвавший его по имени. Великан встал, посадил ребенка на плечо и пошел в воду, которая прежде едва доходила до его колен; то теперь волны вздымались все выше и выше и с бешенством били о крутые берега. Оферуш почувствовал на себе страшную тяжесть, согнулся под ношею и со страхом сказал: "о дитя! отчего ты так тяжело, как будто бы я поднял на свои рамена целый мир?" - Ты поднял того, кто сотворил мир! - отвечал младенец-Христос. Окрещенный самим Спасителем во имя Отца и Сына и Св. Духа, великан назывался с того времени Христофором, т. е. носителем Христа. Подобно другим апокрифическим повестям сказание это создалось на почве древнейших мифических представлений и, по мнению ученых есть не более как подновленная в христианском духе сага о Торе, который из страны йогов (великанов) перенес через шумные воды Орвандилла Смелого. Оrvandill ( = действующий стрелою; ur - стрела, at vanda- делать, производить) - олицетворение малютки-молнии************, которую несет великан-туча или шествующий среди дождевых потоков, одеянный облаками Тор. Западные народы представляют св. Христофора великаном с страшным лицом и такими же красными волосами, какие были у Тора; от этого древнего бога он наследовал владычество над грозою и градом. В храм св. Христофора в Кельне приходили в старину молиться о прекращении непогоды, о защите от громовых ударов и опустошительного граду. Восточные же предания дают св. Христофору песью голову, с которою он изображался и на древних иконах*************.