Евгений Шварц. Хроника жизни - Евгений Биневич

Написал я тут пьесу для кукольного театра под названием «Новая сказка». (Не её ли ждал (и требовал) от Шварца Евг. Деммени, аванс за которую он получил ещё до войны? — Е. Б.). Вообще работа не идет.

Вы представить себе не можете, как радуют нас Ваши письма. Я даже почерк Ваш полюбил, а это не так просто, как Вы думаете. И посылки Ваши нас трогают ужасно. Вспоминаем каждый день и хвалим так, что я даже боюсь, как бы мы не сглазили. А мы ведь люди довольно строгие, особенно Екатерина Ивановна…

Целуем Вас. Мечтаем увидеться. Известный путешественник Е. Шварц».

Чаще всего Леонид Анатольевич посылал им табак. «Курите на здоровье, — писал он в одной из сопроводительных записок, — и угощайте Екатерину Ивановну».

Поездкой в Москву Шварц, по-видимому, хотел проверить (вроде генеральной репетиции), хватит ли у него сил доехать до Средней Азии.

В эту, третью, поездку Шварц пробыл в столице с 25 мая по 17 июня.

— Когда приехал я в Москву весной 1943 года, было воскресенье, комитет закрыт, и я прямо с Курского вокзала зашел к Маршаку. У него сидели и завтракали Шостакович и Яншин, постановочная тройка по «Двенадцати месяцам». Я предложил присоединить банку консервов, что была со мной, и Шостакович кивнул — давайте, давайте. После завтрака Маршак сообщил, что приглашен обедать к какому-то своему поклоннику. И тут же позвонил ему, что не может прийти, так как приехал его старый друг. После чего был и я зван. Я отказывался для вида, но был доволен. Обед оказался неёстественно по тогдашним временам изобильный. И мы задержались и почувствовали по пути, что приближается комендантский час (в те времена, кажется, в 10) и мы опаздываем. У Маршака был пропуск, но он забыл его дома. И мы увидели, что идет последний троллейбус, как раз нужный нам номер, но до остановки далеко. И Маршак вышел на мостовую и поднял руку. И троллейбус остановился. И Маршак сказал: «Я писатель Маршак. Мы опаздываем домой. Подвезите нас!» И вагоновожатый согласился… И я с удовольствием чувствовал себя в сфере Маршака, в обаянии его энергии и уверенности особого рода. Скорее поэтической…

Малюгина в Москве Евгений Львович не обнаружил. Вероятно, того на это совещание не «вызвали». Некоторые подробности этой поездки находим в письме Шварца к нему: «Сижу в Москве и раздумываю, как Гамлет какой-нибудь: закрепляться здесь или все-таки ехать в Сталинабад. Здесь Юнгер, которая описала мне, как там хорошо и как там ждут нас… Прошло совещание. Интересно говорили Юзовский, Бояджиев, Дикий. Вообще было интереснее, чем можно было ждать. Попросите Рудника, чтобы он изобразил Вам, как выступал Охлопков. Описать это нельзя. Это можно только сыграть…».

Возможно, Евгений Львович ещё боялся долгой и изнурительной дороги из Кирова в Сталинабад, потому что путь этот проходил в ту пору через Новосибирск, да ещё с пересадками, что более всего пугало его. Но отчего же он не «закрепился» тогда в Москве, если и такой соблазн возник?

В письме Малюгину же, написанном сразу по возвращении в Киров, он попытался объяснить это. Но то письмо не дошло до адресата. Поэтому он, уже из Сталинабада, вновь «кратко» повторяет причину: «В Москве надо было на полгода, по крайней мере, спрятать самолюбие в карман, забыть работу, стать в позу просителя и выпрашивать в Союзе писателей и Литфонда комнату, паек, уважение и почет. А я человек тихий, но самолюбивый. И даже иногда работящий. И легкоуязвимый. Выносить грубости сердитых и подозрительных барышень, работающих в вышеуказанных учреждениях, — для меня хуже любого климата. И вот мы уехали в Сталинабад…».

По возвращении в Киров, Шварцы обсудили все «за» и «против» переезда в Таджикистан и твердо решили — ехать. Тем более, что Гаянэ Николаевна отпускала с ними Наташу. В Новосибирск к Б. Зону полетела телеграмма: «Будем проездом Новосибирске Возможность остановиться несколько дней гостинице». Даже без подписи.

Ушло письмо и к Акимову:

«Дорогой Николай Павлович!

Я надеюсь, что дней через пять-шесть после того, как Вы получите это письмо, я приеду к Вам сам. Задерживался я до сих пор потому, что что никак не мог решить оставить здесь дочь. На этот раз я приеду в Сталинабад со всей семьей, и с Екатериной Ивановной и с Наташей.

Был я в Москве. Каждый день виделся с Еленой Владимировной и с Анютой. Привезу Вам большое письмо от Елены Владимировны, которое обещал передать из рук в руки…

В конце апреля, когда я телеграфировал, что выезжаю, отъезд пришлось отложить… Я говорил всем, что получил от Вас телеграмму с просьбой отложить отъезд до середины мая. Ставлю Вас в известность об этом. В Москве с Еленой Владимировной говорили только о Вас и очень тосковали без Вас… (Комментировать последнее не стану. — Е. Б.).

Привет Вам,

Ваш Е. Шварц».

Покинули Шварцы ненавистный Киров в ночь на 10 июля.

Таджикистан

Вначале поезд полз на восток — в Новосибирск. Встреча со старыми друзьями. Три дня Шварцы провели в этом городе. Не знаю, удалось ли им за это время посмотреть «Далекий край». Об этом нет ничего ни в его дневнике, ни в воспоминаниях. А быть может, специально для него поменяли спектакли и показали его, но он не произвел на него особого впечатления.

Зато, судя по воспоминаниям Владислава Андрушкевича, режиссера Нового ТЮЗа, Шварц будто бы предлагал «Дракона» Борису Вольфовичу Зону. «В Новосибирске, в страшный морозный день, — рассказывал он на вечере памяти Евгения Шварца в Театральном музее в 1971 году, вероятно, намерзшийся в Сибири на всю оставшуюся жизнь, ибо на самом деле действие происходило в июле, — в те военные годы, как-то пришел ко мне Евгений Львович (в городе он был проездом) и стал рассказывать о своей новой пьесе, у которой ещё нет твердого варианта последнего акта. «Читал Акимову — ему очень нравится, хочет ставить, но он куда-то не туда меня тянет. Сегодня показал Зону, а он тянет в другую сторону». Всем известно, что Н. П. Акимов и Б. В. Зон были самые близкие его друзья, как в творчестве, так и по человеческой линии. «Я, — говорит, — спрашиваю Зона: мне нужен режиссер, который по своему почерку был бы между тобой и Акимовым. И кого, ты думаешь, он назвал? Тебя. Вот я и пришел с предложением». К моему великому огорчению, я не смог по независимым от меня причинам поставить «Дракона» и оправдать доверие своего учителя Б. В. Зона и не подвести любимого автора, но до сих пор ещё живу с этой мечтой».

Скорее всего, то была шутка, очередной розыгрыш Е. Ш. Во-первых, потому, что, разочаровавшись в Зоне и теперешнем состоянии театра, он вообще не стал бы предлагать Зону никакую свою пьесу; а во-вторых, он вез в Сталинабад лишь первый акт «Дракона», а дописывал пьесу уже там. Вероятно, и обсуждение с Зоном, кому дать пьесу, Е. Ш. тоже придумал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});