Неизвестный Есенин - Валентина Пашинина

«Ну и где же теперь этот музей?» — спросит читатель. Нет этого музея. «Иван Андреевич Синеокий скоропостижно скончался в 1979 году, а его редчайшее собрание ушло на сторону», — объясняет Валентина Евгеньевна Кузнецова. «Иван Андреевич словно предчувствовал, что жизнь его будет коротка: пытался пристроить свою коллекцию и стучался в двери администрации Москвыу предлагал свою коллекцию для будущего литературного музея Есенина в столице (его и до сих пор нет в Москве), и в Константиново стучался. Не успел пристроить… Такая была коллекция. Была. Уникальная коллекция. Первый музей Есенина. Не сберегли. Не сохранили. Не помогли…»

Не помогать и сберегать бросились эти люди. Их неожиданное вторжение вызвало панику. Музей такого диапазона и без документов спецхрана мог все рассказать и объяснить: и трагедию Есенина, и трагедию России. Должно быть, с тех пор начались все беды первого Есенинского музея и его создателя.

Музей посетили не только рядовые граждане. Здесь побывали и те деятели, от которых многое зависело, они искренне восторгались уникальным собранием и взывали о сохранении. В книге отзывов оставили запись спецкор «Известий» Берников и заведующий сектором литературных музеев НИИ культуры Н.П. Лощинин:

«Разные бывают квартиры-музеи, но эта — уникальная… Этот дом — не коллекция, не хобби. Это — наука. И человек, в совершенстве овладевший ею, вправе называться ученым, достойным самых высоких научных степеней».

«Вызывает восхищение и преклонение деятельность И.А. Синеокого, страстного энтузиаста, влюбленного в Есенина, сумевшего установить тесные контакты со многими лицами, знавшими Сергея Александровича». Но, видно, такие вопросы не они решали. В судьбе Ивана Андреевича Синеокого и его музея сконцентрированы ответы на все есенинские проблемы: почему погибли все есенинские музеи (Софье Андреевне Толстой тоже не дали открыть музей), почему многотысячными тиражами издается макулатура о Есенине, почему энтузиасты типа Синеокого пополняют список жертв. Нынче в Москве сотрудница есенинского музея сказала мне:

— Это все равно, как погиб Есенин, важно только знать его поэзию. Он тем и интересен для нас. Вот такой музей будет жить. Зачем его уничтожать?

Работая над систематизированным сводом воспоминаний современников «Есенин в жизни» (Калининград, Янтарный сказ, 2000), авторы книги Евгений Гусляров и Олег Карпухин на себе ощутили ту непомерную ношу, которую нес поэт Есенин.

«Трагический исход этой жизни объясняли по-разному. Но, в основном, не понимая его. Даже крупные проницательные умы не могли постичь этой трагедии, поскольку судили поспешно и лишь по самым ярким внешним проявлениям. Внешнее в Есенине всегда затмевало то, что скрыто было в тайниках души.

Эти поспешные суждения исказили на долгие годы и посмертную историю русского гения, принизив и опошлив драму его жизни.

У Есенина не было великой любви к женщине. Прежде, до поездки по свету, им руководили три любви: к России, поэзии и славе. Теперь осталась только любовь к России. И не любовь это была, а болезнь — безысходная и неизлечимая. И все, что касалось России, теперь входило в его сознание и душу отравой и новой мукой.

Он видел, что с Россией происходит не то. Первоначальные восторги исчезли, и он увидел, что Россию в нечистой игре выиграли шулера и проходимцы. Стала она на веки вечные страной негодяев. И ничего уже не поправить. Оставалось только кричать, пока свинцовый кляп не прервал этого крика.

И пил, и скандалил, и плакал он только об одном. Он чуял уже гибель России. И вел себя так, как должен был вести себя последний в этом мире русский. Метаться и кричать, чтобы упасть потом кровавым комком на землю и затихнуть. Возможно, и был он этим последним, поскольку один ясно ощущал те великие, непоправимые утраты, о которых мы стали подозревать только теперь. Нам, у которых нет такого отточенного талантом звериного чутья на собственную погибель, может быть, и в самом деле надо пропустить столетия, чтобы осознать, наконец, что русских после того, что с ними произошло, и в самом деле уже нет, как нужны были столетия, чтобы итальянцам догадаться, что они уже не римляне, грекам, — что они не эллины. Слеза Есенина, пополам с хмелем и кровью, не она ли была предвестием и пророчеством нашего нынешнего окончательного разора и падения, преодолеть которое, пожалуй, нет надежды.

Пусть то, что мы видели, только тень или отражение, но и тут можно было уже угадать ту жестокую муку, которая ему выпала. Мы не ожидали, что книга представит эту жизнь в таких страшных подробностях. И тогда у нас возникла даже мысль остановиться. Так ли уж понятна будет теперь эта мука? Нужно ли сейчас напоминать о непрошедшей русской боли в таких обнажающих деталях?»

Вот вам пример того, что может вдумчивому исследователю объяснить мемуарный материал, собранный таким энтузиастом, каким был Иван Андреевич Синеокий. И вот вывод, к которому пришли составители свода воспоминаний современников «Есенин в жизни» Евгений Гусляров и Олег Карпухин:

«Продолжающаяся трагедия отечества не дает нам права забывать о трагичнейшей судьбе величайшего из ее печальников и певцов».

Работники невидимого фронта

А в Ялте музей Синеокого в 1974 году посетил еще один литературный деятель — Семен Петрович Кошечкин, литературовед и критик, член Союза писателей, старший научный сотрудник ИМ ЛИ, заслуженный работник культуры. Посетил и, наверно, мог помочь сохранить уникальный музей, все же был тогда заместителем главного редактора отдела литературы и искусства центральной газеты «Правда». Нет, не помог, как и его предшественники, хотя тоже «дал высокую оценку есениниане». — так написал Синеокий Александре Есениной.

На Семена Петровича Кошечкина коллекция, видно, подействовала весьма благотворно, отныне и до конца он обращается только к Есенину. И последовали, как из рога изобилия сборники, рассказы, доклады, этюды, рецензии — книги и все выше перечисленные заслуги Семена Петровича.

Однако странно, что ведущий специалист Института мировой литературы, предлагая не отказываться от горбачевского авторства «Послания…», так и не назвал автора статьи. Случайная оплошность? Нет? Все указал: газету, город, даже число, а имя автора назвать забыл.

А назови он автора, даже несведущий читатель, едва знакомый с мемуарной литературой, тотчас воскликнет: «Тоже мне авторитет! Нашли, кого слушать!» Неизвестный автор, опубликовавший еще в 1949 году в нью-йоркской газете «Новое русское слово» статью о горбачевском авторстве «Послания…» — Родион Березов, он же Акульшин. Ни имени, ни фактов, ни доказательств, просто ссылка на эту статью. Но статьи-то никакой нет. Есть мемуары о Есенине, насквозь лживые, от слащавости которых Бунина, по его же выражению, просто тошнило. И есть мимоходом брошенное замечание якобы услышанного разговора между приятелями: на вопрос писателя Войтоловского об авторе «Послания…» Демьян Бедный ответил, что автор «Послания…» — советский служащий Горбачев, тридцатипятилетний субъект. И ненавязчиво, как бы между прочим, Р. Березов добавил:

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});