Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова

пара ударов сердца понадобилась лучнице, чтобы оценить ситуацию: над нею склонялся один из конвойных молчунов. В руках у него был анхур и колчан со стрелами, и этот анхур он настойчиво протягивал пленнице, очевидно, предлагая поучаствовать в сражении. В ответ та только иронично ухмыльнулась, демонстративно передернув обмотанными веревкой плечами. Мол, рада бы помочь, да нечем! На лице бойца обозначилось мучительное умственное усилие, он беспомощно оглянулся на их собственного мергена, выпускающего стрелу за стрелой по прибрежным зарослям. На дзарт-кхана, наряду с подчиненными бешено орудующего шестом в попытке прижать плот к берегу. И все так же молча перерезал на пленнице веревки.

Глава 39

Караван шел через Горгорот. Покачиваясь меж горбов на спине нхара, Шаграт поймал себя на мысли, что не смог бы определить, какое сейчас время суток: черные тучи вулканического пепла скрывали небо плотным одеялом. Вьючные животные двигались медленно, вслепую: морды у них были заботливо замотаны тряпками. Иртха же натянули нарт-харумы так, чтобы ткань закрывала все лицо, а не только глаза. Отравленный воздух старались не глотать, не говоря уже о том, чтобы пить воду из фляг. Караванщик видел землю перед собой на несколько жалких локтей впереди морды переднего нхара, так что же говорить об определении расстояния до Лууг-Бурза! По времени, впрочем, оставалось уже недалеко.

Дзаннарт-кхан Шаграт уже бывал раньше в столице Унсухуштана, правда, тогда он еще не был дзарт-кханом и комендантом Кирит-Унгола, а лишь готовился им стать. Вернее — заранее не готовился, конечно, ведь Харт’ан Гортхар обожал делать сюрпризы. Встреча Шаграта из клана Желтой Совы, ветерана харадского конфликта, с Отцом Ночного народа сыграла в судьбе первого неоценимую роль. Иначе как бы еще парень из провинциального южного городка Кундуза, где правит молодой и не слишком влиятельный клан Хуркулхубу, минуя назначения Минас Моргула, в одночасье занял пост коменданта одной из ключевых пограничных крепостей страны?

Сам Шаграт никогда не рассказывал об этой встрече, но в памяти хранил все ее мельчайшие подробности. Особенно запомнилась ему та невероятная смесь ужаса и благоговения, охватившая его перед лицом Черного Властелина. И это несмотря на то, что разговор в тот раз был исключительно дружелюбным. Нынешние обстоятельства встречи с Гортхаром-сама не в пример печальнее, и Шаграт не взялся бы предсказать, как теперь пройдет подобный разговор.

Дорога, до этого плавно поднимавшаяся в гору, вдруг приобрела сильную крутизну. Животные с трудом карабкались вверх по почти отвесной тропе, их ноги оскальзывались на гладком базальте. Груженые поклажей нхары приседали до земли, а потом, найдя опору для передних конечностей, взбрыкивали, резко подтягивая к ним задние. Тропа становилась все круче и сложнее. Шаграт здоровой рукой прижал к себе драгоценный груз, чтобы не выронить в тряске — подниматься предстояло еще около часа — и прижался к мохнатой шее животного. Столица не зря носила имя Лууг Бурз — Высокие Стены, и эта дорога еще считалась самой лучшей!

Караван остановился на постоялом дворе на окраине города. В полустершейся вязи вывески наверняка говорилось что-то о вишне гонха’ран, во всяком случае, куски слова еще можно было прочесть, а слева от входа в кольце белых камней росло несколько черных веточек, звездообразно украшенных шипами длиной в палец взрослого иртха. Более того — хитроумный хозяин или хозяйка заведения сделал свою гонха’ран еще и вечноцветущей: на закопченной стене, служившей для растения фоном, краской были изображены цветы, весьма похожие на настоящие. В остальном же постоялый двор, как и остальной город, имел темные тона вулканического пепла. Вулкан же являлся и природным скульптором: мелкие острые частички пепла, приносимые ветром, шлифовали углы зданий до обсидианового блеска, а едкие испарения, напротив, выедали камень, делая его ноздреватым. В этом извечном противоборстве за много веков и сложился неповторимый облик столицы Унсухуштана.

По никому не известной причине по ту сторону гор считалось, что в этом месте посреди отрогов Изгарных гор торчит унылой кочергой черная-пречерная башня под названием Барад-Дур или Бастион Тьмы, а в ней в полном одиночестве восседает самый главный Враг. Узнав точный перевод названия с языка йерри, иртха веселились вовсю и даже сочинили шутку о том, что «Лууг Бурз — это не только Бастион Тьмы, но и три-четыре тысячи городских жителей». Башня, в городе, разумеется, была — ее четырехрогая вершина устремлялась ввысь к облакам на многие сотни локтей, а меж остриями сиял всеми оттенками оранжевого, алого, багрового и карминного цветов огромный Кургузу-хирг, священный символ страны. Окружала резиденцию Гортхара-сама вымощенная обсидиановыми плитами площадь Ока, столь огромная, что могла бы вместить при необходимости всех жителей Лууг-Бурза и военный парад в придачу, а вокруг, напоминая потеки застывшей лавы, ярусами каменных построек странной и завораживающей формы расстилался сам город.

Несмотря на войну, Лууг Бурз был все так же суетлив и беспечен — многочисленные курильни и чайханы исходили всеми возможными ароматами дыма и вкусного пара, дверей в этих заведениях просто не задумывалось изначально, так что запахи свободно гуляли меж стен, разбавляя дымный и едкий как перец столичный воздух. У въезда в город, совсем недалеко от постоялого двора с нарисованной гонха’ран, шумел рынок — второй в стране по размаху после Бархут-Нуртского Привоза. Здесь можно было встретить не только иртха: ничуть не соответствующие внешне своему названию сухн’ай[84] из соседних Харада и Кханда громогласно расхваливали свой товар. Мелькали, впрочем, среди продавцов и покупателей белые лица, но очень мало: тарки и их сородичи все на войне, если только совсем северяне пожалуют. Рядом с рынком, на той же высоте городского холма располагались многочисленные мастерские оружейников, гончаров, кожевенные. Здесь пахло совершенно иначе: кислотой, мокрой кожей, раскаленным металлом и пылью, но дух близкого вулкана все равно чувствовался в этой мешанине.

Коричневолицый молодой иртха в грязной рубахе и намотанной на голову тряпке, равномерно качая ногой педаль, лепил на быстро вертящемся круге большую крынку. Глина была того же цвета, что и его руки, и казалось, что крынка лепится сама по себе, а парень просто так сидит, болтает ногой и глазеет на результат процесса. Шагающий по улочке ремесленной слободки Шаграт на несколько ударов сердца задержал взгляд на сосредоточенном лице мастера и из чисто профессионального интереса взялся определить: почему этот здоровый молодой лоб до сих пор не в армии? Ровно еще один удар сердца понадобился сотнику для того, чтобы понять — перед ним ирк-мани. Молодая еще, лет двести-двести пятьдесят. А рубаха грязная — чтобы не жалко было глиной пачкать.

Женщина работала, ничего