Адмирал Эндрю Каннингхем - Дмитрий Лихарев

Тем временем в историю французского военного флота была вписана очередная трагическая страница. В ответ на высадку союзников во Французской Северной Африке 18 ноября 1942 г. немецкие войска вступили в не оккупированную часть Франции. Накануне Дарлан по настоянию союзников направил обращение к адмиралу К. де ла Борду, командовавшему французским флотом в Тулоне, с предложением увести корабли в Гибралтар. Но де ла Борд, по всей видимости, ненавидел Дарлана не меньше, чем немцев. Он прислал ответ, составленный исключительно в непечатных выражениях, суть которого сводилась к категорическому отказу передать французский флот союзникам. 27 ноября немцы заняли Тулон, и в тот же день французские моряки потопили либо взорвали свои корабли. На дно тулонской гавани отправились 1 линкор. 2 линейных корабля, 4 тяжелых и 3 легких крейсера, 24 эсминца и 16 подводных лодок — целый флот в большинстве своем отличных новеньких кораблей.

Месяц спустя не менее печальная участь постигла и созидателя французской морской мощи 20 — 30-х гг. 24 декабря 1942 г. адмирал Франсуа Дарлан погиб в результате террористического акта. Некий Боньер де ла Шапель проник в кабинет адмирала и, дождавшись его возвращения после обеда, разрядил в Дарлана свой револьвер. Французы немедленно провозгласили, что Дарлан пал жертвой тех, кто не мог простить ему, что они вновь вступили в борьбу с Германией на стороне союзников. Каннингхэм сильно сомневался в такой версии: «…Я не думаю, что в этом есть сколько-нибудь правды. Истинные виновники преступления так никогда и не были установлены. К нему многие приложили руку, и к союзникам это не имеет никакого отношения».

Эйзенхауэр и Каннингхэм присутствовали на официальных похоронах Дарлана. Надо сказать, что Каннингхэм в целом положительно относился к Дарлану и не проявлял склонности выставлять его в сугубо черных тонах, как это делала английская и американская демократическая пресса. «..Совершенно ясно, что если Дарлан принял решение перейти на сторону союзников в конце 1942 г., он сотрудничал с нами абсолютно искренне и он был единственным человеком, который смог привести на нашу сторону Северную и Западную Африку. Лично ко мне он относился очень дружелюбно, я даже отобедал с ним и с его женой в Палас Д'Эте за день до его убийства. Я часто размышлял относительно того, что он делал в Северной Африке в день нашей высадки. Конечно, это было представлено, что он навещал больного сына. Но он сидел там больше 6 недель — необычно долгое время для человека его положения. Не получил ли он намек на то, что должно произойти, и не имел ли он желания оказаться на стороне победителей»?

Несмотря на крайне огорчительный момент, связанный с утратой для союзников французского флота, Каннингхэм имел все основания встречать новый, 1943-й год, с гораздо большими надеждами и оптимизмом, чем предыдущий 1942-й. 8-я британская армия неудержимо наступала из Египта на Триполи, тесня перед собой немецкие и итальянские войска. Союзники наращивали силы для финального броска в Тунис. За тысячи километров от Африки в заснеженных волжских степях началось наступление русских армий под Сталинградом. «Впервые мы увидели, как над темным горизонтом сверкнула красная заря победы».

12 января 1943 г. президент Рузвельт, премьер-министр Черчилль и сопровождавшие их начальники штабов обеих англосаксонских держав, прибыли в Касабланку для обсуждения вопросов совместной стратегии в новом году. 15 января в Касабланку вылетел Эйзенхауэр, а два дня спустя первый морской лорд Дадли Паунд вызвал туда и Каннингхэма. За организацию и обеспечение безопасности Касабланкской конференции отвечал Джордж Паттон. Он все организовал с самым широким размахом, включая огромное количество колючей проволоки, грозных часовых и военной полиции, которая проверяла документы у всех, невзирая на лица. Каннингхэм провел две ночи на роскошной вилле генерала Паттона, который показался ему «весьма очаровательным и занимательным хозяином».

Каннингхэму довелось поприсутствовать на встрече с участием всех начальников штабов, а также принять участие в нескольких специфических «военно-морских совещаниях», которые провели Дадли Паунд и Эрнест Кинг. Последний пребывал в отличном расположении духа и всячески демонстрировал свое дружелюбие и безвредность. В один из вечеров Каннингхэм получил приглашение на званый ужин с участием самых высокопоставленных лиц. «Я сидел по левую руку от президента», — вспоминал он, — «и имел счастье внимать беседе двух великих людей. Большую часть времени мы провели в качестве слушателей».

На конференции в Касабланке был принят целый ряд важных решений, не в последнюю очередь касавшихся перемещений на ключевых командных должностях. Положение Каннингхэма осталось без изменений, хотя поднимался вопрос о желательности расширения сферы его командования и включения в него всего Восточного Средиземноморья. Адмиралу казалось ненормальным, когда два крупных военно-морских соединения, чьи операции преследуют одну и ту же цель нарушения североафриканских коммуникаций противника, подчинялись двум независимым командующим. Однако Паунд не счел возможным пойти ему навстречу в решении этого вопроса.

Большие надежды возлагались на встречу двух французских генералов Жиро и де Голля, но эти надежды оказались иллюзорными. Они не пришли ни к какому действенному соглашению. Жиро в глазах де Голля являлся реакционным генералом, одним из тех, кто несет ответственность за поражение Франции в 1940 г. В свою очередь. Жиро считал де Голля своего рода выскочкой, который несет какой-то бред о механизированной войне и исповедует опасные политические взгляды слишком левой ориентации. По мнению Каннингхэма добиваться соглашения от этой парочки было равносильно попыткам смешать воду и масло.

Самым важным итогом конференции в Касабланке стало решение начать вторжение в Сицилию сразу после разгрома итало-германских войск в Северной Африке. Черчилль и Рузвельт согласились сохранить за Эйзенхауэром пост главнокомандующего операцией «Хаски». Его заместителем по наземным операциям назначили генерала Гарольда Александера, маршала авиации Артура Теддера — по военно-воздушным силам, а Каннингхэма — по военно-морским силам. Такое решение было интригой начальника королевского генерального штаба Алана Брука. Брук, вспыльчивый ирландец, через всю войну пронес предубеждение против американцев. Его мнение об Эйзенхауэре с начала и до конца осталось одинаковым: Брук заклеймил его как ничтожного типа, начисто лишенного стратегического чутья и умения командовать. Именно он добился, чтобы все три заместителя Эйзенхауэра были англичанами, к тому же все трое оказались старше его по званию (21 января 1943 г. Каннингхэма произвели в адмиралы флота — высшее воинское звание в военно-морской иерархии Великобритании). По поводу такой странной структуры командования Брук высказался вполне откровенно: «Мы подняли Эйзенхауэра в стратосферу и высшую атмосферу верховного командования, где он сможет посвятить себя политическим и межсоюзническим проблемам, в то же время мы поместили под ним наших собственных командующих; они займутся военной ситуацией и восстановят напор и координацию, которых так не хватало в последнее время».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});