Новые приключения Шерлока Холмса (сборник) - Майк Эшли

– Да! Определенно! И ведь немалый куш на кону!

Шерлок Холмс достал из кармана рулетку и принялся измерять сначала ширину бордюра, потом ширину тротуара, при этом непрерывно бормоча себе под нос что-то насчет того, какое щедрое вознаграждение нас ожидает. Проделывая это, он вел себя так, словно в упор не видит газетчика. Тот, однако, с живейшим интересом следил за каждым его движением. Наконец, не в силах справиться с любопытством, паренек открыл рот и на американском наречии осведомился:

– Чего ищем, босс, а?

– Отойди, парень, – ответил ему Холмс. – Не видишь, что ли, мы заняты? Компания “Эдисон” поручила нам расследовать важный случай вандализма и порчи имущества…

– Ну так я знаю, об чем это, – с заговорщицким видом произнес газетчик, энергично пережевывая вязкую массу, которой набит был его рот, что отнюдь не делало его речь более вразумительной. – Ищете того типа, который угробил камеру, верно я говорю?

Холмс поднял глаза от своей рулетки.

– “Эдисон” предлагает значительное вознаграждение за информацию, которая может способствовать аресту индивидуума, повредившего одну из принадлежащих компании кинетографических…

– Сколько? – спросил мальчишка. – Это возна… Награда эта – сколько она?

– В наши намерения не входит платить деньги за пустые слухи, – веско сказал Холмс. – Поскольку ты вряд ли присутствовал при инциденте…

– Да видал я! – взвыл газетчик. – Своими глазами я все видал!

И, размахивая руками, принялся в лицах живо показывать нам, как оно было, по очереди изображая то Джеймса Филлимора, то оператора, а то и самое камеру.

– Вот тут стоял один из этих, который снимал все на камеру. А этот шел себе, помахивал зонтом, вот так вот, ясно? У него еще такой вид был, будто жди от него каверзы, да. И, здрасте вам, – вдруг вижу, он как ткнет этим своим зонтом прямо в ту дырку в камере, через которую она снимает. Видите, он – здесь, камера – тут, ткнул, потом вытащил свой зонт и пошел себе дальше, да еще и посмеивается. Зонту-то хоть бы хны, а вот в камере что-то затрещало, да так громко, мертвого разбудит. Оператор чертыхнулся и остановил камеру. Я видал, как он возился минут с пять, чтоб запустить ее сызнова. – И мальчишка во весь рот ухмыльнулся. – Ну что, будет мне награда?

– Только если ты назовешь мне имя и адрес преступника, – заявил Холмс, сунул свою рулетку в карман и достал оттуда записную книжку. Каким-то образом попав туда из бумажника Холмса, из нее торчала – разумеется, ненароком – пятидолларовая купюра. – Если можешь предложить нам полезную информацию…

– Вот эти! – произнес парень, ткнув грязным пальцем в книжку, как только Холмс открыл ее.

Глянув через его плечо, я сообразил, что именно мой друг так деятельно рисовал всю дорогу, пока мы ехали в кэбе. На страницах записной книжки Холмса красовались два портрета, в которых я сразу узнал наших давних противников: профессора Мориарти и полковника Морана. Между их крупными личинами помещалось наспех набросанное изображение Джеймса Филлимора. Примечательно, что мальчишка полностью пренебрег бросающимися в глаза портретами Мориарти и Морана, а безошибочно ткнул в мелкий набросок Филлимора.

– Вот они! – торжествующе сказал он. – Вот они, обои!

Мой друг, судя по всему, этой репликой озадаченный, тем не менее был начеку и успел-таки отдернуть записную книжку до того, как веснушчатый свидетель выхватит из нее банкноту.

– Обои, говоришь? – переспросил Холмс.

– А то вы не слыхали, босс! Тот тип, с зонтом, после того как сломал камеру, я видал, как он вошел вон в то здание. – Парень мотнул головой, указывая на редакцию “Космополитен”. – Потом этот, с камерой, ушел, а я тут сижу и торгую своими газетами, понимаете, да? А потом, наверно, с час прошло, этот, с зонтом, вышел снова. Только на этот раз их было двое.

Мы с Холмсом переглянулись.

– Два Джеймса Филлимора? Возможно ли это? – подумал я вслух.

– Ну как же, я-то их видал, – ответил мальчик. – До того схожи, чисто близнецы… И на этой вот картинке они обои и есть. – Он хлопнул по книжке, запятнав типографской краской рисунок Джеймса Филлимора. – Одинакий костюм, одинакая шляпа, и усы одинакие, и все таковское. Только и разницы, что один с зонтом, а другой без. – Говоря это, он подбирался рукой к кончику банкноты, но зоркий Холмс опять поднял книжку так, чтобы она оказалась вне досягаемости.

– И ты что, видел, куда он… куда они пошли? – спросил Холмс.

– А сколько дадите? – жадно сверкнув глазами, поинтересовался мальчишка.

– Пять долларов. Но смотри, не вздумай соврать! – Холмс снова взмахнул наброском Филлимора. – Так куда пошел этот человек?

– Говорю ж вам, их было два… значит, и плата двойная.

Холмс со вздохом вложил две пятерки в готовно подставленную ладонь.

– Ну, не тяни!

– Я видал, как они сели в кэб, – доложил мальчишка. – А прежде чем дверца захлопнулась, один близнец – тот, что с зонтом, – велел кэбмену доставить их к Мэдисон-скверу.

* * *

Так и получилось, что пятью минутами позже и мы с Холмсом, в другом кэбе, тоже катили по направлению к Мэдисон-сквер, месту нам незнакомому, однако же кэбмен уверил нас, что доставит, не сомневайтесь.

– Ну и ну, Ватсон, – заявил Холмс, когда наш экипаж двинулся по Бродвею на юг, – однако же эта тайна с каждой минутой становится все интересней! Тридцать один год назад Джеймс Филлимор, войдя в дверь, как сквозь землю провалился. Сегодня утром он вернулся из небытия, ни на день не постарев и вообще никак не переменившись. И, будто этого всего мало, похоже, еще и обрел двойника.

– Вы что, верите этому мальчишке, Холмс? Он ведь и соврать горазд, лишь бы получить деньги.

– Думаю, нет, Ватсон, соврать он не мог. – И, снова достав записную книжку, Холмс раскрыл ее на том развороте, где набросок Джеймса Филлимора размером с ноготь большого пальца теснился между бросающимися в глаза физиономиями Мориарти и Морана. – Лжец, притворившийся очевидцем, сказал бы, что узнал первый же портрет, на который упал его взор. Наш с вами свидетель, напротив, не обратил внимания на крупные и более очевидные портреты в моей импровизированной галерее мошенников – он не узнал их, Ватсон! – а схватился за маленький и небрежный эскиз, найдя в нем сходство с нашим героем… а тот, похоже, позаимствовал свой новый трюк у амеб и размножился делением…

Движение на юг оказалось не таким оживленным, как на север, и скоро, свернув на восток, мы прибыли на скрещение Мэдисон-авеню и Восточной Двадцать седьмой улицы. Здесь мы увидели четырехугольную, покрытую зеленью площадь. Этот парк, судя по всему, и был Мэдисон-сквер. Расплатившись с кэбменом, я едва успел соскочить на тротуар, как Холмс тронул меня за плечо:

– Смотрите, Ватсон!

Я повернулся, глянул… и подумал, что у меня двоится в глазах.

В дальнем конце аллеи стояли два совершенно одинаковых джентльмена. Оба в костюмах в тонкую полоску несовременного покроя. Оба усаты, оба с бакенбардами, каких уже не носит никто.

Оба – Джеймсы Филлиморы.

Мускулистый, быстрый Холмс живо преодолел расстояние, отделявшее нас от цели. Я, вследствие давнего ранения афганской пулей, не мог угнаться за ним и потому находился в нескольких ярдах позади, когда Холмс уже произносил:

– Имею ли я честь обращаться к мистеру Джеймсу Филлимору и мистеру Джеймсу Филлимору?

Оба джентльмена в лад рассмеялись.

– Вы имеете эту честь, сэр, – произнес один, речью своей выдавая в себе британца.

– Не сомневайтесь, сэр, так оно и есть, – сказал другой с американским акцентом.

Теперь и я, запыхавшись, подошел к ним и… сделал удивительное открытие. Джеймсы Филлиморы отнюдь не были идентичны. Один из них, англичанин, был чуть старше тридцати: тот самый, кого мы видели на экране витаскопа. Однако же американцу было явно за шестьдесят. К тому же он был дюйма на три ниже ростом и несколько поосанистей. Мало того. Глаза у американца были блекло-голубые, тогда как радужки англичанина имели тот странный неяркий оттенок, который я могу сравнить только с рогом. Лицо у него было продолговатое, с впалыми щеками, в то время как физиономия американца формой напоминала кирпич. Разительное их сходство объяснялось тем, что одеты они были один другому под стать и щеголяли в одинаковых бакенбардах и усах каштановой масти.

Припомнив рассуждения Холмса насчет обуви, я взглянул на их ноги: оказалось, и ботинки у каждого свои, и зашнурованы они по-разному. У того, что постарше, – крест-накрест, как, надо полагать, водится у американцев. У младшего же шнурки шли прямиком через подъем ступни, привычным британским манером.

– Ну что, не пора ли нам разоблачиться, ты как полагаешь? – Произнеся это, англичанин поднял руку к лицу и в несколько движений сорвал с себя бакенбарды… так что осталось лишь несколько жидких прядей, приклеенных театральным клеем.

– Да, что-то в них жарковато! – рассмеялся американец и сорвал свои. Усы его, впрочем, остались в неприкосновенности – они, видно, были настоящие. Но теперь, в ярком солнечном свете, заливающем Мэдисон-сквер, я заметил легкий каштановый налет по краю воротника его белой сорочки: это означало, что волосы старика, вероятно седые, были окрашены в масть шевелюре его британского компаньона.