Хранители Кодекса Люцифера - Рихард Дюбель

– Еще несколько мгновений, – заметила Агнесс. – у нас нет лошадей, кроме этих двух. Если мы их загоним до смерти это никому не поможет.

– Ты знаешь, куда нам ехать дальше? Я еще никогда не был в этих местах.

– Скоро мы должны подъехать к развилке. Недалеко от нее расположен старый монастырь – Фрауенберг или как-то так, я точно не знаю. Оттуда одна дорога ведет на юго-восток, в сторону Брюна, а другая – на юг, к Вене.

– Сколько нам еще ехать до Брюна?

– От развилки – еще один день.

– Мы поедем прямо туда?

– Да. Вилем снабдил нас рекомендательными письмами для каждого второго, начиная с главы правительства. Мы не должны попусту тратить время. Не говоря уже о том, что до самого города здесь ничего нет. На полпути дорога ответвляется на Пернштейн. Раньше это было крупное поместье, где мы могли бы найти союзников, но сегодня там почти никого не осталось. Его хозяин разорился.

Вацлав увидел, как лицо Агнесс вдруг окаменело, – наверное, она подумала о том, что фирма «Хлесль и Лангенфель» тоже разорилась.

– Жена рейхсканцлера Лобковича родом оттуда, – продолжила Агнесс, – но сейчас это нам тоже не поможет. Рейхсканцлер в Вене, и он вряд ли сумеет сделать для нас больше, чем уже сделал.

– Так, значит, мы едем прямо в Брюн. Стоит ли пытаться заночевать в монастыре?

– Нет, еще слишком рано. Мы не будем там останавливаться.

Вацлав кивнул. Он снова провел рукой под седлом, чувствуя, что уже сходит с ума от нетерпения.

10

Филиппо, спотыкаясь, брел по лесу. Он по-прежнему был растерян. Генрих просто спустил курок. Судя по его лицу, он испытывал ужасные мучения, но… все равно спустил курок. Филиппо был потрясен, увидев лицо человека, на котором отразилась борьба между добром и злом, битва за его собственную душу. И он был тем более потрясен, когда стал свидетелем победы его темной стороны. А девушка? Очевидно, она до самого конца смотрела Генриху в глаза. Она даже не вздрогнула, почувствовав холодный ствол пистолета, приставленного к ее лбу, хотя наверняка знала, что это последнее мгновение жизни, которое остается человеку между ударом курка по пороховой полке и возгоранием пороха от искры. Она просто пристально смотрела на него. У Филиппо создалось впечатление, что он смотрит, как демон убивает ангела. Он не стал медлить, когда чуть позже Генрих заорал, повернувшись к нему: «Исчезни! Бегом!» Он повернулся, схватил идиотку за рукав и убежал вместе с ней.

Спустя какое-то время Филиппо наконец остановился и прижался к дереву, чувствуя, как кружится голова. Находясь в Пернштейне, он особенно не задумывался, каково это – предать себя в руки дьявола. Теперь он знал это. Генрих продал душу дьяволу. Он, Филиппо, поступил так же. У него сдавило горло.

Да, в нем что-то жалобно простонало, когда он наблюдал за Валленштейном, но его чувства уже не имели значения. Те клирики в соборе Пассау, которые регулярно насилуют ребенка в исповедальне, ничем не лучше, а ведь они, несомненно, считают себя божьими людьми!

Разница, ответил он сам себе, в том, что до сих пор ты не принадлежал к ним. Теперь же ты очень близок к этому.

Когда Генрих спустил курок, раздалось громкое «Щелк!» Его пистолет тоже не был заряжен. Судя по выражению его лица, он не был бы доволен, если бы застрелил девушку. Вероятно, он собирался вырвать из нее жизнь голыми руками Филиппо не сомневался, что Генрих удушил ее, пока он, священнослужитель, католик, христианин, бежал оттуда прочь.

Выплюнув горячую струю желчи, которая огнем жгла его горло, Филиппо охнул и сел на землю. Желчь снова поднялась к горлу, и он чуть не задохнулся от нее. Слезы бежали у него из глаз, а он беспомощно стоял на четвереньках и раскачивался. Мокрое пятно на лесной почве пахло так, как будто это были испражнения демона. Он мучительно закричал, осознавая, что это вышло из его внутренностей.

«Я потерян, – думал он. – Боже, почему ты меня оставил? Нет, это я оставил тебя…» Quo vadis, domine? Филиппо подозревал, что Петр, стоя тогда на том месте за границей Рима, где сегодня находится церковь Санта-Мария-ин-Пальмис, мог бы произнести еще что-нибудь; он упал бы на колени и умоляюще воскликнул бы: «Куда ты идешь, Господи? Пожалуйста, возьми меня с собой!»

Иисус послал Петра в его последний путь одного. Это было свойственно Богу – испытывать веру человека именно в тот момент, когда приходится выбирать между смертью и жизнью. Девушка, имени которой он не знал, решилась идти по пути, указанному ей Иисусом. Филиппо был уверен, что Генрих спрятал бы пистолет, если бы только она опустилась перед ним на колени и стала умолять его о пощаде. А он, Филиппо? Он сбился с пути праведного, хотя ему даже не пришлось делать выбор между жизнью и смертью.

Quo vadis, domine?

Он взвыл, услышав у себя в груди голос Виттории: «Туда» куда ты больше не можешь идти, Филиппо».

Он вспомнил о распятии в палате дворца в Праге. Он подумал о том, как убедил себя оставаться наблюдателем и попытаться взять себя в руки, только если все зайдет слишком далеко. Он осознал, что все уже зашло дальше некуда, а он так ничего и не сделал.

Иисус молился на горе Елеонской: «Господи, да минет меня чаша сия».

Филиппо позволил ей миновать.

Или он еще может схватить ее?

Он неожиданно понял, что идиотка смеется и хлопает в ладоши и пытается ему что-то сказать. Он посмотрел на нее снизу вверх, усталый и разбитый. Она куда-то указывала. Через некоторое время он понял, что она лепечет.

– Парсифаль? – переспросил он. – Почему Парсифаль?

Она протянула руку. Филиппо увидел, что она указывает на поляну, по краям которой росли мощные деревья. Откуда-то сбоку шла тропа, ведущая к поляне, а на ней можно было разглядеть ветхую хижину. Поблизости, на фоне густого леса, смутно виднелись наполовину погрузившиеся в землю холмы, похожие на древние могилы. Это была заброшенная хижина угольщика, а также оставшиеся кучи древесного угля, заросшие густой травой. Он фыркнул. Парсифаль и его одинокий ночлег в лесу были архетипами невинности. Филиппо знал, что в окрестностях Пернштейна нельзя найти никакой невинности. Почему именно эта история втемяшилась в мутный, разум девушки, оставалось для него загадкой.

Он с трудом встал на ноги. Генрих не говорил, куда ему двигаться дальше. Лошадь Филиппо отстала, И он совершенно потерял ориентацию. Он мог с тем же успехом пойти к старой хижине в надежде, что Генрих отыщет его там и возьмет с собой в замок. Но ирония, заключавшаяся в том, что ему нужен эмиссар дьявола, дабы он мог отыскать верный путь, показалась ему еще горше, чем желчь, мучившая его.

Когда Филиппо подошел поближе, он понял, что хижина была ветхой только в той части, где, очевидно, раньше размещались животные и птица – козы, куры, возможно, свинья, делившие одиночество с семьей угольщика. Жилая часть бы немного повреждена и перекошена, но крыша, как и глиняные стены, оказалась целой. Филиппо распахнул дверь и, наклонившись, вошел внутрь.

К его удивлению, в хижине была мебель: длинный узкий стол наверняка принесенный из другого дома, и два гладко очищенных наждаком чурбана высотой до колена, которые использовались вместо стульев. В углу он заметил большую кучу соломы на которой лежали старые одеяла. Девушка вошла в комнату сразу за ним. Она засмеялась и захлопала в ладоши. Филиппо прищурился: даже темный лес казался светлым в сравнении со старой хижиной без окон, куда свет проникал только через открытую дверь и через дыру в крыше над очагом.

Зазвенела цепь. Под одеялами что-то зашевелилось. Слишком пораженный, чтобы делать что-то еще, кроме как таращить глаза, Филиппо увидел, что на соломе кто-то лежит, и этот кто-то сейчас начал подниматься. Снова зазвенела цепь. Она протянулась от столба в полу к куче соломы и оканчивалась на лодыжке. Мужчина с растрепанными длинными волосами и бородой внимательно смотрел на него. Если бы Филиппо постарался представить себе лицо Парсифаля, легенду о котором он тоже знал, оно в точности походило бы на лицо пленника. Не того Парсифаля, который впервые встретил в лесу рыцарей и решил, что перед ним ангелы, а Парсифаля, которому никак не давался в руки Грааль и который бродил по стране подобно разочарованному призраку, отрекшемуся от всего, кроме одного: веры, что он исправит все, как только вновь получит шанс.

Пленник произнес звучным голосом:

– Приятно наконец увидеть незнакомые лица. Сядьте, устраивайтесь поудобнее.

Не успел Филиппо найти подходящие слова, чтобы ответить, как услышал стук лошадиных копыт. Через несколько секунд дверь снова распахнулась. Он испуганно обернулся.

В низком проеме, склонившись, стоял Генрих; глаза его были безумны. Не удостоив взглядом ни Филиппо, ни идиотки, он, тяжело ступая, подошел к пленнику и вытащил пистолет. Филиппо услышал щелчок взводимого курка. Пленник смотрел на Генриха с той же непреклонностью, которую Филиппо увидел в глазах девушки. На одно мгновение в голове Филиппо смешались две картины: гордо выпрямившаяся девушка с дулом у лба и сидящий на соломе пленник, на которого тоже был направлен пистолет.