Наследница солёной воды - Кэссиди Кларк

все вернулись. Я думал, может быть, она беспокоилась о тебе, но она просто была… отстранённой. Ошеломлённой, может быть.

Что-то свернулось глубоко внутри него, узел страха, что-то, что ощущалось как воспоминание, тёмный клубок, в котором не было ничего полезного, кроме того, что что-то не так, не так, не так.

Ему нужно было подумать. Должен был вспомнить. Что-то случилось, когда он побежал искать Сорен, что-то…

Храм. Сорен, стоящая на коленях у алтаря, живая, но испуганная, что-то бледное и странное зажало ей рот.

Боль — взрывная и обжигающая, обжигающая, как огонь, даже несмотря на то, что сталь была холодной на его коже, его внутренностях, глубже…

Прощания. Он произносил свою последнюю исповедь у алтаря, который не принадлежал его богине.

Что-то проникает в него, под его плоть, обвивает холодными когтями его позвоночник. Треск, который эхом отозвался в его черепе, в виске, во всём мире.

Заставив себя подняться, он неуклюже сбросил одеяло, прикрывавшее его ноги, потирая переносицу. Пот, собравшийся на его груди и руках, остыл, когда утренний воздух устремился ему навстречу, и когда он прижал ноги к полу, крошечные уколы боли заплясали под ними. Боги, даже подошвы его ног болели.

— Дай мне увидеть её.

Если он знал Сорен, она, вероятно, просто волновалась по-своему. Что бы ни случилось в том храме, это было… плохо. Хуже, чем плохо. Но сейчас он был здесь.

— Или я всё ещё пленник?

— Нет, я урегулировал это, — сказал Каллиас, с гримасой потирая подбитый глаз. — Поскольку ты спас Финну жизнь… кстати, спасибо за это… ты волен идти домой, когда захочешь. Односторонний иммунитет. На этот раз мы не помешаем тебе пересечь границу, но, если ты попытаешься сделать это снова, твоя жизнь будет потеряна.

Дом. В конечном счете, ему будет позволено выбрать своё смертное ложе.

— Жаль. Вот и все мои планы на отпуск на пляже, — невозмутимо произнёс он, и Каллиас на самом деле фыркнул, звук, который граничил со смехом. — Спасибо.

— Меньшее, что я мог сделать, — Каллиас провёл рукой по груди, содрогаясь. — На самом деле, это самое меньшее, что я могу сделать.

Он не ошибся, и Элиас подумывал потребовать драгоценности или что-то в этом роде просто ради забавы, но отклонил эту идею. Сейчас было не время, и в любом случае это было бы не смешно, если бы Сорен не была свидетелем этого.

— Что случилось с Джерихо и Воном? — спросил он, сжимая пальцами край своей койки, вспоминая потрескавшуюся кожу Вона и испуганные глаза, безрассудные требования Джерихо и безжалостный блеск в её глазах, когда она вытирала его кровь о свои юбки.

Каллиас нахмурился на него, его чёрные глаза прищурились, почти закрылись. Он откинулся назад, чтобы изучить Элиаса на расстоянии.

— Они выздоравливают, — медленно произнёс он, как будто подозревая намерения Элиаса. — Почему тебя это волнует?

Элиас моргнул, глядя на него. Каллиас моргнул в ответ.

— Каллиас, — сказал он, — разве Сорен тебе не сказала?

Брови Каллиаса нахмурились, и он встал и отступил назад, как будто уклонялся от удара.

— Сказала мне что?

Беспокойство покалывало кончики пальцев Элиаса, и он сжал руки в кулаки. Сорен должна была сказать им. Если бы она была в порядке, если бы она не пострадала, она должна была сказать им, что за этим стоят Вон и Джерихо.

По привычке Элиас потянулся, чтобы потереть раненое плечо, затем остановился.

Перед храмом его плечо горело огнём, которого коснулась Инфера, мурашки пробегали вверх и вниз по коже, яд разъедал плоть с костей и силу с конечностей. Он умирал. По-настоящему умирал.

Теперь… теперь не было ничего.

Медленно, наполовину боясь, что иллюзия разрушится, как только он зайдёт слишком далеко, он провёл пальцами по своей коже — своей совершенно неповрежденной коже. Там, где когда-то в его руке не было ничего, кроме гнили, дыры, гноящейся смертью и разложением… его плечо снова было целым. Единственным напоминанием о том, что это когда-либо существовало, был узел шрамов, звезда из тёмных вен, неровно торчащих наружу… шрамы, которые почти напоминали колючие кусты ежевики.

Температуры нет. Никакой инфекции. И когда он сжал пальцы в кулак, когда он поднял руку вверх.

Никакой боли. Никакой слабости.

Исцелён.

Он был исцелён.

Дыхание со свистом вырвалось из его лёгких быстрее, чем от удара в живот, и он привалился спиной к стене за койкой, проводя пальцем по приподнятой ткани, по узлу на плече. Кожу даже не покалывало, когда он прикоснулся к ней.

Это должно было обрадовать его — это должно было быть чудом. Он должен был упасть на колени и молиться до тех пор, пока не потеряет голос.

Вместо этого ужасное чувство обвилось вокруг его живота, как сеть с зубцами. Каждый инстинкт стоял по стойке смирно, понимая в глубине души, что что-то было не так, не так, не так.

Чудеса не приходят бесплатно, не в этот день и век. И для одного такого масштаба… цена, которую, должно быть, пришлось заплатить…

— Отведи меня к Сорен, — прохрипел он. — Сейчас.

* * *

Дворец был разрушен.

В коврах прятались обломки костей, стены были окрашены кровью, а в глазах каждого дворцового работника отражалась пустота. Но у него не было времени, чтобы замедлиться и осознать всё это — не тогда, когда рок мчался за ним по пятам, а страх цеплялся за его спину, как тень гильотины, нависшей над его головой.

Случилось что-то ужасное, но, боги, он не знал, что именно.

Поэтому, когда они с Каллиасом вошли в столовую брата и обнаружили, что Сорен смеётся с Джерихо и Воном… его пятки зацепились за пол.

Он крепко держался за дверной косяк одной рукой, поддерживая себя, пока изучал её, ища какие-либо признаки травмы или магии, пытаясь понять, почему она сидит с ними после всего, что раскрылось в храме.

— Сорен?

Джерихо и Вон посмотрели на него первыми — Вон с виноватым видом, который быстро превратился в улыбку, спокойную и нормальную. Но Элиас видел сломленные глаза только у замученных людей.

Джерихо, однако, встретила его улыбкой, которая казалась слишком совершенной, чтобы быть настоящей.

— Нам было интересно, когда ты встанешь, — сказала она, но «радость» не должна была звучать так напряженно.

— Отправляйся в Инферу и догнивай, — прохрипел он в ответ, и её улыбка погасла. — Что ты с ней сделала?

— Я не знаю, о чём ты говоришь, — сказала Джерихо, красиво выговаривая слова, но её глаза стали холодными, как у гадюки.

Он думал, что Финн — это змея, которая прокусит его ботинок.