Новый Библейский Комментарий Часть 3 (Новый Завет) - Дональд Карсон

Попытка воссоздать причину возникновения того или иного конкретного послания иногда называется «гаданием на зеркале». Например, читая Послание к Евреям, сразу замечаешь, что его автор глубоко озабочен тем, чтобы читатели твердо стояли в вере, не взирая на трудности. Но кем они были? Иудео–христианами, желающими вернуться к пунктуальному соблюдению иудейского закона? Язычниками, которые сначала обратились в иудаизм, потом в христианство и хотели сохранять связи с практикой иудаизма? Не испытывали ли они или автор сильного влияния Филона Александрийского, в сочинениях которого довольно часто встречаются (хоть и на чисто формальном уровне) параллели к Посланию к Евреям? Наверняка можно назвать ученых, которые поддерживают каждую из названных точек зрения, а также многие другие.

В одном отношении такие вопросы не имеют слишком большого значения. Независимо от того, к каким выводам приходит современный комментатор, фактически все согласятся, что Послание к Евреям призывает христиан твердо исповедовать свою веру. Однако это проблемы не просто академические. Природа искушения, которому подвергались читатели, и то, каким образом их призывали не отступать, связаны с конкретными обстоятельствами. Могут найтись ученые, которые не согласятся с такой точкой зрения, но это вовсе не основание для отказа поразмышлять над этими вопросами. Любой вдумчивый читатель должен как следует взвесить приводимые аргументы. Ясно, что вывод об обстоятельствах, вызвавших появление послания, окажет свое влияние не только на понимание призыва стоять в вере, но и на осознание того, как современные верующие могут применять к себе его уроки. Разумный и трезвый подход к этим вопросам прежде всего поможет установить связь между обстоятельствами нашей жизни и теми, которые имелись в виду в самом послании.

Позиции исследователей, занимающихся выявлением обстоятельств, вызвавших к жизни Послание к Евреям, гораздо более однозначны, чем разноголосица мнений вокруг Послания к Колоссянам. Никогда не существовало более или менее единого мнения о том, что именно представляла собой «колосская ересь». Тем не менее в любом случае ответом на нее могло быть только утверждение об исключительном верховенстве Христа, Единственного, в Ком обитает вся полнота Божества телесно (Кол. 2:9) и Кто является образом невидимого Бога, через пролитую на кресте кровь Которого Бог совершил примирение (Кол. 1:15,20). Эти великие истины остаются неизменными, независимо от природы колосской ереси. Конечно, если бы мы более определенно знали, с чем именно столкнулся Павел, было бы немного понятнее, почему он рассуждает именно так. Но в любом случае основные направления мысли, выраженной в послании, нам ясны.

Нельзя забывать, что природа посланий требует, чтобы комментатор старался понять исторические обстоятельства, вызвавшие написание каждого из них. Нельзя допускать, чтобы истолкование целиком зависело от реконструкции, которая является результатом одних лишь предположительных умозаключений.

6. В некоторых отношениях ситуативный характер посланий затрудняет задачу комментатора. Темы, которые, скажем, должен поднять Павел, отчасти определяются ситуацией, с которой он сталкивается. В таком случае они могут и не раскрывать в достаточной мере его богословие, которое могло быть четко изложено в выступлении на рыночной площади или в письме, адресованном собратьям–апостолам. Это не означает, что его послания не выдержаны в богословском смысле. Просто речь идет о том, что нигде, кроме, быть может, Послания к Римлянам, Павел не ставит перед собой задачи дать обзор своего богословия, которое он воспринял как христианский апостол.

Это означает, что многое из написанного о «средоточии» его богословия не учитывает должным образом природу его сочинений, дошедших до нас. Невозможно определить значение креста и Духа в богословской мысли Павла, если просто подсчитать, сколько раз использованы оба эти слова. Если об одном он говорил больше, чем о другом, то это, быть может, объясняется немаловажными причинами пасторского характера, даже если «другое» являлось более определяющим в его мысли. Кроме того, надо исследовать все те места, где, например, встречаются слова «крест», «распятый», «смерть» и «кровь», чтобы понять, какую роль они играют в богословии Павла.

Даже само понятие «средоточия» может вводить в заблуждение. Оно как бы требует от апостола упорядочить свое учение, последовательно выстраивая иерархию значений, что, быть может, показалось бы ему делом до странности отвлеченным и даже неприемлемым. Термин «средоточие» не всегда понятен и требует уточнения. Можно утверждать, что «средоточием» богословской мысли Павла является учение об оправдании. Оправдание знаменует собой поворотный пункт в отношении человека к Богу и поэтому является фундаментом, на котором зиждутся все прочие спасительные благословения. Однако «средоточием» его богословия можно назвать и другое, например, крест Христа, христологию, Божью славу или с полдюжины других понятий.

7. Однако если ситуативный характер возникновения новозаветных посланий затрудняет их истолкование, то именно это облегчает их изучение для простого верующего христианина. Если бы авторы посланий решили написать объемистые богословские тома, христиане–интеллектуалы были бы, конечно, очень благодарны. Однако в том виде, в каком они до нас дошли, послания не только заставляют думать и способствуют более глубокому пониманию, но и руководят всей нашей жизнью. В них рассматриваются вопросы этики, пасторские установки, основательно анализируется происхождение человеческих эмоций, рассматриваются вопросы совести, воли, нравственности, истины. Мы находим чуткое благодарение в Послании к Филиппийцам, глубокое и исполненное любви томление в Первом послании к Фессалоникийцам, горячее негодование, смешанное с обидой и любовью в Послании к Галатам, страстную мольбу в Послании к Евреям и т. д.

Так, конечно же, и должно быть. Ведь Библия и послания были даны не просто для того, чтобы информировать ум, но чтобы преобразить жизнь. Эти послания дают благодатную возможность посредничества между Богом и человеком, который, в противном случае, был бы оставлен и погиб. Иными словами, задача истолкователя никогда не должна быть лишь интеллектуальной. Истолкование должно представлять собой часть нашего призвания как христиан, как оправданных грешников и учеников, исповедующих Иисуса как Господа.

D. A. Carson

Послание Иакова

Вступление

Послание Иакова не всегда оценивалось церковью по достоинству. Так, Мартин Лютер назвал его «соломенным посланием» (ссылаясь на 1 Кор. 3:12), ибо оно не было созвучно Павлу и не отвечало главной заботе Лютера о спасении по благодати. Тем не менее Послание Иакова имеет чрезвычайно важное значение для современной церкви.

Прежде всего следует отметить, что оно было адресовано церкви, переживавшей тяжелые времена. Христиане тогда еще не знали мученичества, однако страдали от экономических преследований и угнетения, и церковь сдавала свои позиции. Есть два вида реакции церкви, испытывающей на себе давление мира. Ее члены либо сплачиваются и помогают друг другу, либо идут на компромисс с миром и разделяются на враждующие группировки. Иаков хотел бы видеть в церкви первое, но чаще всего имел место второй вариант, когда люди изо всех сил старались «пробиться» в этом мире. Подобные проблемы существуют и до сих пор, что делает послание Иакова весьма актуальным и для нынешней церкви.

Во–вторых, послание изобилует мыслями и высказываниями Иисуса. Никакое другое новозаветное послание не содержит столько ссылок на учение Иисуса, как это. Иаков не то чтобы непосредственно цитирует Иисуса, хотя есть и такие случаи (см.: 5:12), но просто использует Его мысли и высказывания. Читатели, помнившие большую часть учения Господа, могли без труда узнать их. Большинство использованных здесь изречений взяты из Нагорной проповеди Иисуса (Мф. 5—7) и проповеди, произнесенной Им на равнине (Лк. 6). Во всем Новом Завете мы не найдем другого столь же яркого примера приложения учения Господа к проблемам церкви. Поэтому и для современной церкви Послание Иакова является поучительным примером практического применения учения Иисуса.

Оно открывается представлением автора: «Иаков, раб Бога и Господа Иисуса Христа». Это имя носили несколько церковных деятелей. Иаков, сын Заведеев, был казнен между 41 и 44 гг. н. э. (Деян. 12:2), а Иаков, сын Алфеев (Деян. 1:13), был настолько малоизвестен, что, если бы автором был он, идентифицировал бы себя более конкретно. Был в ранней церкви еще один Иаков, достаточно хорошо известный, чтобы быть узнанным даже по такой простой рекомендации. Это Иаков, сын Иосифа, брат Господа. Ему Господь явился лично Сам после воскресения (1 Кор. 15:7), и, по–видимому, именно тогда он уверовал. Он был вместе с апостолами в день Пятидесятницы (Деян. 1:14) и к 50 г. н. э стал ведущим служителем Иерусалимской церкви, оставаясь им (Деян. 15:13–21; тот факт, что он говорил последним, указывает на отношение к нему как к главе) вплоть до последнего визита Павла (Деян. 21:18). Книга Деяний рисует Иакова как лидера Иерусалимской церкви, озабоченного проблемой церковного единства, стремящегося к компромиссному пути разрешения противоречий между группами христиан (поддерживавших Павла или выступавших против него). Упоминание об Иакове в Гал. 2:12 не противоречит этому утверждению, поскольку там говорится не о том, что Иакову было что–то известно о деятельности Павла и его посланников, а лишь указывается причина столь серьезного отношения к ним. Согласно имеющимся данным, Иаков принял мученическую смерть после кончины Феста в 62 г. н. э., когда первосвященник Анна Младший, воспользовавшись отсутствием римского правителя, привел приговор в действие.