Жизнь Бальзака - Грэм Робб

Конец туннеля был виден по-прежнему, но что на той стороне – день или ночь? Эвелина наконец выиграла тяжбу, и Бальзак занимался устройством ее тайной поездки в Париж. Так как ей запрещено было приезжать во Францию, Бальзак предлагал воспользоваться его паспортом: Эвелина станет его сестрой, а Анна – племянницей, и он встретит их в Дрездене. Он отправил им письмо из Пасси 24 апреля 1845 г., в котором вспоминает дни, что они вместе провели почти двенадцать лет назад, планирует будущее, все более отдаляющееся, как мираж: «Узнает ли Анна ее старого женевского приятеля в седовласом старом джентльмене, кого уличные мальчишки обзывают толстяком, когда он идет по улице? Для меня это служит поводом для некоторого беспокойства».

Глава 16

Революция (1845—1848)

Физический «упадок», как называл свое состояние Бальзак, на самом деле был очень унизительной и неотвратимой проблемой. Его тело готовилось к отдыху и жизни в любви и на досуге, которые он давно обещал себе, но в которых так долго себе отказывал. Подобно величественной линии талии Кревеля в «Кузине Бетте», тучность служила признаком человека успешного, добившегося всего самостоятельно, человека, который много весил на весах истории. Если учесть советы по снижению веса, которые приводил Бальзак в своих письмах (долгие прогулки перед завтраком, умывание холодной водой и никакого кофе с молоком), Эвелина в этом отношении была ему равна. Правда, у него были проблемы с сердцем, но он не ассоциировал болезнь с тучностью. Главным источником тревоги стал вопрос, который Бальзак никогда не задавал напрямую в своих письмах, но который отбрасывает на оставшиеся ему годы куда бо́льшую тень, чем линия его талии: почему свадьбу откладывали почти до самой его смерти? Можно предположить, что Бальзак исполнял пророчество, которое делал часто: смерть будет ждать его на финишной прямой. Второй ответ, который, возможно, служит более развернутым вариантом первого, заключается в том, что Эвелина обладала благоразумием, какое Бальзак искал в потенциальной спутнице жизни с тех пор, как поместил себя под опеку Лоры де Берни.

Конечно, оставались его долги, с которыми мы на время распростимся до того, как Эвелина начнет их выплачивать. Бальзак к тому времени вот уже двадцать лет считался банкротом; ему часто недоставало карманных денег, хотя ему редко отказывали в кредите. Последнее обстоятельство было для него очком в свою пользу; он с нетерпением ждал ее криков восхищения, когда она просмотрит его счета1041. Может быть, ожидание было вполне разумным. Если бы Эвелина прочла подробный отчет о финансах Бальзака, опубликованный в 1938 г. Рене Бувье и Эдуаром Мениалем, она бы увидела, как различные финансовые катастрофы годами сотрясали его, подобно землетрясениям. Правда, на нее вполне мог произвести впечатление тот факт, что в конце концов он все-таки достиг своего рода неустойчивого равновесия. Жаль, что Бальзак все же не был с ней до конца откровенен. С середины 30-х гг. о том, чтобы расплатиться с долгами с помощью романов, не могло быть и речи. Поэтому, когда он хвастал, что победил бедность пером, он едва ли делал честь своей изобретательности или правде. В конце 1845 г. его долги составляли самую малую сумму за десять лет (145 тысяч 521 франк – около 450 тысяч фунтов на сегодняшние деньги). Сумма снизилась до минимума во многом благодаря мелким преступлениям, к которым Бальзак относился философски. Например, он считал, что занятыми деньгами мы обязаны жадности наших кредиторов1042. Так, он вынужден был продать «Ле Жарди», просил друзей подписывать за него векселя, занимал деньги под чужими именами и изображал нищету, вынуждая кредиторов получить от него лишь малую часть долга и еще радоваться при этом. Становится понятно, почему гостей в «дворцовой резиденции», куда он переехал в 1847 г., убеждали в том, что Бальзак просто сторожит дом. «Я беднее, чем когда бы то ни было! – униженно уверял он Готье. – Ничто из того, что вы видите, мне не принадлежит. Я просто обставил дом для одного знакомого, который скоро вернется»1043. Дом на улице Фортюне (теперь улица Бальзака), в тихом квартале возле Елисейских Полей стал последним финансовым подвигом Бальзака. Наполняя дом дорогими вещами, картинами и антикварной мебелью, купленными, как ему казалось, с большой выгодой, он создавал идеальную обстановку для своей будущей жены и в то же время сам подсказывал ей несколько причин не выходить за него замуж: к концу 1847 г., когда наконец были выплачены последние долги за «Парижскую хронику», его общий долг поднялся на новую вершину в 217 тысяч 248 франков. Последующие ссоры с Эвелиной нашли отражение в пьесе Бальзака о тщеславном биржевом дельце Меркаде. «Я восхищаюсь плодотворностью твоих замыслов, – говорит жена должника, – но мне больно слышать об уловках и причудах, которыми ты пытаешься себя обмануть»1044. То, что Эвелина начала расплачиваться по долгам жениха, финансировала их совместные поездки и вообще взяла его денежные дела в свои руки, возможно, служит вернейшим доказательством ее любви к нему. Во всяком случае, она явно не склонна была принимать его долги за «выгодное вложение капитала».

Если предположить, что их браку препятствовали не долги, значит, у Эвелины были другие причины откладывать свадьбу. Управлять Верховней на расстоянии было невозможно, тем более что управляющие были нечестными. Нельзя было надеяться, что имение по-прежнему приносило бы регулярный доход. Эвелина не была уверена и в том, что ей позволят сохранить Верховню, если она выйдет замуж за иностранца. Следовательно, делом первостепенной важности становился брак ее дочери: она могла подарить Верховню Анне в обмен на ренту. Поэтому на встрече в Дрездене она представила Бальзаку жениха Анны, Ежи (Георга, Юрия) Мнишека, вежливого и приятного молодого человека, владельца огромного имения на Западной Украине (заложенного, но кредитоспособного). Ежи увлекался энтомологией. В 1845 г. ему было 22 года; он был достаточно юным, чтобы стать хорошим спутником для семнадцатилетней Анны. В конце апреля Бальзак поехал в Дрезден. Незадолго до того его сделали кавалером ордена Почетного легиона – судя по всему, он воспринял эту почесть молча, может быть, потому, что надеялся получить более высокую награду. Он с оптимизмом преодолел дрезденские унижения: Эвелину подвергли остракизму за то, что она отказывалась говорить о своем возлюбленном. Они вчетвером очень весело проводили время. Они дали друг другу прозвища по персонажам популярного в то время фарса «Бродячие акробаты». Эвелина называлась Аталой, а Бальзак, «главный клоун», – Бильбоке. Он как будто снова вернулся в детство. Он без конца веселил своих спутников; те относились к нему с нежностью, а иногда, что неизбежно, снисходительно: Бильбоке либо не замечал этого, либо ему было все равно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});