Маркс и Энгельс - Галина Серебрякова

Энгельс приветствовал труд Дарвина как первую грандиозную попытку успешно доказать историческое развитие в природе.

(слева направо) Эрмрст Джонс, Джордж Джулиан Гарни.

(слева направо) Иосиф Вейдемейер, Роналд Даниельс.

Почти всю зиму 1859/60 года Маркс болел. Сырой, пронизывающий воздух английской столицы вызывал у него неудержимый кашель и боли в груди. Не имея денег на оплату счетов доктора, он лечился сам, старался не курить, пил лимонад и снадобья, приготовленные Ленхен, не выходил в туман из дому. Болезнь развилась, однако, настолько, что он не мог более писать. Всякое движение причиняло ему физические страдания. И все же он бодрился и шутил.

— Я столь же многострадален, как Иов, но не столь богобоязнен, — смеясь, говорил он.

По вечерам, после изнурительного дня, Карл отдыхал, читая «Гражданские войны» Аппиана в греческом оригинале.

В конце января работа для «Нью-йоркской трибуны», которая была главным источником существования семьи Маркса, из-за экономического кризиса и назревавшей войны Севера с Югом временно прекратилась.

Приостановилось и издание американской энциклопедии. В ней особенно часто под именем Маркса печатался Энгельс, а гонорар за эти статьи шел на Графтон Террас. Денежные возможности Энгельса были несколько ограничены. Эрмен после смерти Энгельса-старшего никак не соглашался признать право его сына на определенную долю доходов всей фирмы, Фридрих все еще числился конторщиком и получал небольшое жалованье.

Весной Маркс нелегально, с паспортом на имя Бюринга, решил отправиться в Германию. Он решил предпринять еще одну попытку основать газету, кроме того, он хотел снова попытаться вернуть себе прусское подданство.

Энгельс смог дать Марксу на поездку 30 фунтов и обеспечил оплату векселя на 20 фунтов, которые удалось получить у других лиц. Оставив часть этой суммы семье, Карл уехал из Англии. Он рассчитывал, не без оснований, на денежную помощь дядюшки в Голландии, управляющего имуществом его матери.

Маркс отправился в Берлин, где встретился с Лacсалем, предложившим ему издавать совместно газету.

Маркс подробно уведомил Энгельса об этом разговоре с Лассалем в полном иронии письме:

«…В качестве доводов за то, что ему необходимо вместе с нами стоять во главе дела, он привел следующие мотивы: 1) что общественное мнение считает его ближестоящим к буржуазной партии и что поэтому он легче достанет денег, 2) что ему придется пожертвовать своими «теоретическими занятиями» и своим научным покоем и что за это ему ведь нужна какая-нибудь компенсация etc. «Впрочем, — прибавил он, — если вы и не согласитесь, я все же буду готов и впредь, как до сих пор, помогать газете материально и литературно; для меня такое положение было бы даже удобнее: я имел бы все выгоды от газеты, не неся за нее никакой ответственности» и т.д. Все это, конечно, сентиментальные фразы. Лассаль, ослепленный тем успехом, который ему в кругу некоторых ученых приобрела его книга о Гераклите, а в другом кругу — в кругу паразитов — дали его вино и кухня, не знает, разумеется, какой дурной славой он пользуется среди широкой публики. Кроме того, его мания считать себя всегда первым; его пребывание в мире «спекулятивных понятий» (парень мечтает даже о новой гегелевской философии в квадрате, которую он собирается написать); его зараженность старым французским либерализмом; его фанфаронский стиль, навязчивость, отсутствие такта и т.д. Лассаль мог бы быть полезен, как один из редакторов, при условии строгой дисциплины. А иначе он бы нас только осрамил. Ты понимаешь, конечно, что мне было очень трудно высказать ему все это прямо, после того, как он выказал мне столько дружбы. Я поэтому держался в рамках общей неопределенности и сказал, что не могу ничего решить, не переговорив предварительно с тобой и с Люпусом…»

Энгельс вполне разделял колебания Маркса, и они отклонили предложение Лассаля.

Берлин поразил Карла своей казарменной атмосферой, чванливым самодовольством и преобладанием военных мундиров над штатским платьем. На заседании палаты депутатов Карл, сидя в ложе журналистов, думал о том, что окружающее напоминает канцелярию и школу одновременно.

В крохотном зале на деревянных скамьях сидели депутаты, на которых бесцеремонно покрикивал председатель. Угодливо пресмыкался он перед развалившимися тут же в мягких креслах лож министрами бравого короля Вильгельма. Маркс поражался бессловесной жалкой роли, которую соглашались добровольно играть тут «избранники» народа. Поведение председателя, воплощавшее лакейское нахальство, по мнению Карла, заслуживало не только сопротивления, но и доброй оплеухи.

Приятельница Лассаля, графиня Софи фон Гацфельд, несколько раз чрезвычайно почтительно принимала у себя Маркса и однажды уговорила его, желая поддразнить королевскую семью, поехать с нею в театр. Король Вильгельм и его свита сидели в соседней ложе, и Маркс мог вдоволь наглядеться на правителя Пруссии, который отличался от многочисленной смиренной чиновничьей массы, заполнившей зал, только тем, что еще выше, чем другие, поднимал узкую, большую голову и сидел прямо, будто проглотил палку. Несколько часов подряд на королевской сцене шел весьма посредственный балет, и Марксу все показалось весьма скучным. В антракте графиня Гацфельд веером указывала Карлу на наиболее видных деятелей столицы,

«Экий хлев пигмеев», — подумал Карл, прислушиваясь и присматриваясь ко всему вокруг.

Из бывших друзей далекой университетской поры Марко повидал Фридриха Кеппена, который жил замкнуто, одиноко в пыльной большой квартире. Его уже нельзя было, как в молодости, называть йогом.

Встреча друзей юности была сердечной, и они отметили ее доброй выпивкой. Весь вечер, наслаждаясь отличным вином и сигарами, Маркс и Кеппен вспоминали прошлое, как бы перемещаясь во времени и молодея; обсуждали также настоящее и особенно подробно и долго делились мыслями об Индии, которой оба горячо интересовались.

Далеко за полночь засиделся Карл у товарища своей юности.

На следующий день Маркс узнал, что ему, вероятно, будет отказано в восстановлении прусского подданства и тем самым возвращении на родину.

В Берлине Маркс после многих неудач установил связь с венской газетой «Пресса». Редакция обещала ему оплачивать статьи значительными суммами. Из Америки «Нью-Йоркская трибуна» запросила снова его корреспонденции. Карл воспрянул духом, надеясь, что отныне его семья перестанет терпеть непрерывные бедствия, а он сможет, наконец, отдаться работе над книгой о капитале и труде.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});