Меланхолия гения. Ларс фон Триер. Жизнь, фильмы, фобии - Нильс Торсен

– Как, по-вашему, мог бы он лучше использовать свою гениальность – может быть, с большей эмпатией?

– Нет, – отвечает он, – не мог бы. Потому что, если бы мог, он бы это сделал.

* * *

Гении, конечно, не избираются голосованием, и у других коллег и друзей Триера наверняка есть свое мнение по этому поводу, но после встречи с Могенсом Руковом я решаю не упоминать это слово в интервью, чтобы проверить, используют ли его знакомые Триера по собственной инициативе. Довольно быстро я выясняю, что да, используют. Две трети тех людей, у которых я беру интервью для книги (всего их двадцать четыре), сами называют его гением, и большинство оставшихся соглашаются с этим определением, когда я под конец сам задаю вопрос.

Тут стоит добавить, что это не потому, что я заведомо выбирал кинокритиков и коллег, дружелюбно настроенных по отношению к режиссеру, в большинстве случаев я вообще не знал заранее, как они относятся к Триеру.

Хеннинг Камре, бывший ректор Института кинематографии и директор Датского института кино, становится следующим, кто сам – и таким будничным тоном, что я едва не пропускаю это мимо ушей, – упоминает это слово.

– Надо признать, – говорит он в самом начале интервью, – что я считаю его гением. Ведь даже гении заимствуют какие-то вещи, чтобы потом их использовать и видоизменять, и если ты можешь воровать талантливо – ничего такого в этом нет.

Его я тоже спрашиваю, что именно, по его мнению, делает Триера гением.

«Директор всего» стал неудачей для Триера, запечатленного на этом снимке у Куллена в Швеции. У фильма было мало зрителей и еще меньше поклонников. Особенно не пощадил его в своей рецензии Карстен Йенсен, поставивший фильму одну звезду.

– Он делает что-то абсолютно новое, и делает это очень интенсивно. Этим же объясняется и то, что иногда он стреляет в молоко – просто потому, что осмеливается рисковать. В первую очередь он обладает удивительной способностью создавать картины, и этому невозможно прийти и научиться в Институте кинематографии. Он к нам пришел уже с этим умением. С талантом построить из электрической лампочки, проволоки и пары гнутых гвоздей декорации Второй мировой войны, – говорит он.

Режиссер Мортен Арнфред тоже говорит это сам:

– Ларс с детства понимал, что он гений. Я думаю, ему мама об этом рассказала… Так что мне кажется, что он уже мальчиком сказал самому себе – а может, даже получил тому какое-то подтверждение: я – гений. Теперь осталось только сделать так, чтобы все остальные об этом узнали. И мы таки об этом узнали!

Мортен Арнфред считает, что Ларса фон Триера будут помнить как человека, который всю жизнь сражался с собственными демонами, но этой битвой сумел наложить серьезный отпечаток на датское и европейское кино и историю кинематографа в целом.

– Многие деятели искусства были провозглашены великими только после смерти, – добавляет он. – Ларс же получил статус гения еще при жизни, даже будучи довольно молодым, и с этим ему теперь сражаться до конца жизни.

* * *

А теперь ушат холодной воды и взгляд на местного гения из большого мира. Как известно, немногие деятели искусства способны сохранить свою значимость и не сжаться до очень обозримой величины, если взглянуть на них с определенного расстояния, и нам даже не обязательно выходить за пределы киноотрасли, чтобы Ларс фон Триер видоизменился в перспективе. Достаточно просто сходить за океан – тот самый, слева по карте. Например, в университет Джорджа Мейсона в Вашингтоне, где я спрашиваю одного из корифеев этой области, профессора киноискусства Питера Брюнетта, высокоуважаемого ветерана кинокритики на Каннском фестивале, что он рассказывает своим студентам о таком режиссере, как Ларс фон Триер, если вообще что-то рассказывает.

В ответ из трубки звучит хитрый смешок.

– «Вообще что-то» – это уже ближе к истине, – отвечает он. – Мне стольких усилий стоит пробудить в студентах интерес к Кшиштофу Кеслевскому, например. Многие прекрасные режиссеры в США совершенно неизвестны. Так что нет, я не показываю фильмы Триера на своих курсах, но в разговорах с другими кинокритиками мы часто его упоминаем, – говорит Питер Брюнетт, который сам относится к людям, способным восхищаться работами Триера, что в течение долгих лет отражалось в его рецензиях на фильмы Ларса в «T e Hollywood Re porter» и других газетах. – В Нью-Йорке Триера, конечно, знают, но я сомневаюсь, что за его пределами кто-то что-то о нем слышал – как, впрочем, и о других зарубежных режиссерах, – говорит он и спешит добавить, когда понимает, что молчание в трубке затянулось так надолго, что не может объясняться исключительно помехами связи. – Я понимаю, что в Дании к Триеру относятся с определенным недоверием – знаете, говорят ведь, что нет пророка в своем отечестве. Но вам не о чем беспокоиться, он большой европейский режиссер. Очень масштабная фигура. Мне кажется, он одновременно и гений, и шарлатан, и гениальность его состоит в невероятном богатстве фантазии. У него в голове за пять минут рождается столько идей, сколько большинству режиссеров не видать за всю свою жизнь. Кроме того, он абсолютно лишен всякого страха. – Следует короткая пауза, сопровождающаяся электрическим потрескиванием, и Питер Брюнетт заканчивает мысль: – Ну, если не считать страха путешествий.

– Какова его роль в Каннах?

– Там он очень важен. «Антихрист», как мне кажется, был тем фильмом, который в том году ждали больше всего. И он очень правильная для Канн фигура, потому что порождает массу дискуссий. Именно этого зрители ждут от фестиваля, и тут его фильмы подходят как нельзя лучше, потому что половина зрителей в них влюблена, а друга половина – ненавидит. Его выступления на пресс-конференциях я лично рассматриваю как неотъемлемую часть его творчества. Я имею в виду: эй, иди посмотри, как этот парень сходит с ума. Это все – составляющая одного большого творческого проекта «Ларс фон Триер».

Питер Брюнетт считает особенно характерными для Триера и его фильмов две черты. Во-первых, творческую отвагу и бесстыдство. Его фильмы всегда подходят к самой черте, и с точки зрения содержания, и с точки зрения используемых приемов, и иногда выходят за нее, считает профессор, который не был безоговорочно в восторге от «Танцующей в темноте» и «Антихриста», но все-таки относится к ним более положительно, чем большинство американских критиков. Во-вторых, Ларс фон Триер, конечно, манипулятор от Бога, и никогда нельзя с уверенностью сказать, что в его поведении на публике и его фильмах всерьез, а что нет.

– На самом деле он занимается смыванием границы между серьезным и несерьезным. Я лично воспринимаю это как очень постмодернистский прием. Он говорит: «Я могу быть серьезным и несерьезным одновременно. Я действительно так думаю, но в то же время над этим смеюсь». И это одна из сторон его гениальности.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});