Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев

воспоминаниях, — как собрание монстров-преподавателей, которые ежедневно перед нами не столько излагали познания, сколько давали разные комические и эквилибристические представления; один рассказывал избитые анекдоты, над другим, немцем, глумились и хохотали до упаду, третий гонялся за нами с костылем; в коридорах и на окнах артель учеников ставила часовых, чтобы предупреждать пьющих в коридоре водку учителей о появлении инспектора. Тут было не до науки!» Гимназии в таком виде существовали до 60-х годов. Кто же пополнял роль образователей в нескольких губерниях и областях Сибири за отсутствием просвещения? Состав местных канцелярий снабжали семинарии, бурсы, наконец, полубатальон военных кантонистов. Понятно, каких деятелей из них получала сибирская администрация. Если из низших школ выходили иногда люди способные и с дарованиями, как сообщает г-н Вагин, то не нужно забывать, что из тех же бурс и кантонистов выдвигались забитые розгами идиоты, воришки казенного имущества, безграмотные писаря, выслуживавшиеся иногда до высших должностей холопством и пронырствами. Другую часть сибирского общества воспитывали ссыльные преступники или заезжие спекулянты, которые вместе с просвещением развивали у детей пороки. Иные глумились над претензией сибирских жителей «обучаться», и какой-то ссыльный иностранец филолог обучил сына купца в насмешку татарскому языку вместо французского. Такова была судьба края, где не было правильной системы воспитания, где не было представителей настоящей науки, не было здорового воздуха умственной жизни. В такой среде настоящий просвещенный человек рисковал или задохнуться, или спешил бежать, бежать из нее, и из Сибири бежали.

Университетский вопрос между тем находился как бы под спудом. Это происходило оттого, что Сперанский и другие администраторы, мечтая о привитии просвещения, а также поднимая вопрос о высшем учебном заведении для края, к сожалению, слишком понадеялись на обыкновенный административный прием поднятия этих вопросов путем канцелярской переписки, забывая одно, что в таком деле, как просвещение, должно быть привлечено и общество своим участием, что в нем самом должна быть затронута потребность жизни — искра сознания, и что только на этом фундаменте прочны и осуществимы подобные учреждения. Мысль о высшем образовании в Сибири не могла, однако, совершенно заглохнуть, она появляется снова в половине 50-х годов. Это совпало уже с началом прошлого царствования.

Что мысль о сибирском университете не была совершенно забыта в официальных сферах, свидетельством служит всеподданнейший доклад министра народного просвещения Норова по некоторым вопросам народного образования, представленный им государю императору 5 марта 1856 года; из доклада видно, между прочим, что правительство в то время уже признало полезным учреждение в Сибири университета. Заявляя об этом, Норов присовокупил, что «эта благодетельная мера, если признана будет возможною, обещает великие последствия краю, которого природные богатства и местные обстоятельства ожидают также животворного содействия науки, чтобы доставить государству неисчислимые выгоды». Но предположение Норова осталось невыполненным отчасти по причинам, приведенным выше, отчасти же вследствие того, что в течение 20 лет, протекших со времени его заявления, министерство было озабочено различными работами по устройству других училищ, преобразованиями их и учреждением новых учебных заведений в европейской России.

Среди непроглядных сумерек сибирской жизни можно сказать, что это был единственный вопрос, который временами освещал царивший мрак и соединял около себя общественные симпатии. В то время, когда вопрос об университете на Востоке временно замолк в Сибири и реже вызывал толки вообще в русском обществе, мы находим о нем статью в берлинском журнале, в «Архиве Эрмана», которая довольно подробно затрагивает вопрос о значении русской науки на азиатской окраине, говорит о предстоящем основании в Сибири университета, знакомит с пожертвованиями, сделанными на него, и довольно основательно разбирает преимущества различных городов, где его можно было бы открыть.

Таким образом, вопросу о сибирском университете суждено было возникать периодически. Пожертвование Демидовым было в 1803 году, представление Капцевича — в 1823-м; доклад министра Норова — в 1856 году, а последнее представление генерал-губернатора Западной Сибири, предшествующее открытию особой комиссии, было в 1875 году. С 1856 года настоятельную необходимость открыть высшее учебное заведение в Сибири начали заявлять весьма часто как лучшие администраторы, так и лица, заинтересованные просвещением края. В Тобольской губернии сторонником этой мысли явился бывший тобольский губернатор А.И. Деспот-Зенович[150]; в Восточной Сибири особенно сочувственно отнеслось к этой мысли учебное ведомство. Шестидесятые годы, столь богатые надеждами на будущее и ознаменованные реформами, не могли не вызвать ожиданий и в отдаленной Сибири, сосредоточившейся на заветной идее об университете. В это время Иркутск, получивший значение наиболее интеллигентного и первостепенного центра Сибири, принял под свое покровительство и деятельно разрабатывал ту же идею. В Иркутске об этом шли учебные советы, и были делаемы неоднократные представления. В это время вся Сибирь была убеждена, что университет должен быть основан в Иркутске. Некоторые частные лица также пробовали поднять этот вопрос. Покойный профессор Эйхвальд в это время вел переписку по поводу сибирского университета с одним золотопромышленником. Г-н Сидоров предложил пожертвование 20 площадей приисков, а также до 10000 рублей в год на разработку этих площадей, но пожертвование это, о котором говорилось уже в печати, почему-то было отклонено. В тех же 60-х годах мысль об университете явилась любимою мыслью молодых выступавших сибирских писателей. Об этом писались статьи, читались публичные лекции в Красноярске, Томске и Омске, проектировалось целое общество для собрания пожертвований. Одним словом, университетский вопрос сосредоточил надежды и идеалы будущего, он отождествился вообще с лучшею будущностью края, на нем покоилась вся сила убеждения и жар молодого сердца. В 60-х годах создалась целая литература о сибирском университете. Он сделался не чужд и массе населения. Последний горожанин, последний мещанин в глухом уездном городе говорил о нем. Бедные городские классы в Сибири и мелкое чиновничество было заинтересовано в нем более, чем кто-либо. Так как в Сибири нет крупного и богатого дворянства, то контингент гимназий наполняется в большинстве бедняками. Оканчивая курс средне-учебных заведений, эти бедняки не могли получить дальнейшего образования, так как проезд до университетов обходится дорого. В то время, когда только некоторые счастливцы благодаря средствам или казенным стипендиям пробирались в университет, люди способные, с жаждой знания, талантом и определившимся часто призванием тонули в безвестных сферах местных канцелярий или ехали в глухую сибирскую тайгу на прииски, уходили в приказчики и целую жизнь чувствовали горечь неудовлетворенных желаний знания. Некоторые из сибирской молодежи без всяких средств путешествовали чуть не пешком, с обозами в дальние университеты; это было своего