Тьма внешняя - Владимир Лещенко

Владислав усмехнулся.

– Не время сейчас на белок охотиться, витязь.

Русин обиженно пожал плечами в ответ, не удостоив шутку спутника комментариями. Лес закончился так же неожиданно, как и начался. Вскоре перед ними лежала холмистая долина, покрытая не очень густым лесом. Тут же виднелись луга и засеянные поля, а чуть дальше – дымки селений. Много ниже и левее них, на луговине белела овечья отара, словно спустившееся на землю облако.

– Кажется пришли, – сообщил Владислав, – правда, как здешний народ нас встретит?

Ниже шагов на полста, среди невысокой сочной травы бил холодный кристально чистый ключ. Вода с журчанием вытекала из подземного источника, рассыпаясь водопадом брызг, уже неторопливо растекалась окрест.

Матвей, направил Огневого в сторону родника. Кобылка Владислав неспешно затрусила следом, как всегда спокойная, и ко всему окружающему равнодушная.

Тяжело дыша, конь Матвея опустил взмыленную морду в родник. Подскочив, Владислав, грубо схватившись за узду, оттащил его от воды.

– Не знаешь что ли – коню треба остыть! Следи за лошадьми, – продолжил укоризненно он, – не ровен час подохнут: где новых возьмем?

Вскоре небо затянули облачные гряды, хлынул дождь. Холодные крупные капли неумолимо стучали по голове, умудряясь забираться под одежду, и даже кони недовольно фыркали. Им такая погода была не по душе.

Потом облака рассеялись, как не бывало, вновь засияло солнце.

Они ехали молча, кони их тихо ступали по мягкой от дождя земле. Слева тянулась гряда лесистых холмов. Под копытами коней лежала изрядно заросшая проселочная дорога, на которой, однако, были заметны следы людей и животных.

Им попалось давно сожженное селение. Обугленные бревна, закопченные камни очагов, окружающие их мертвые черные пеньки садов. Позади тянулись поросшие бурьяном и черным лесом уже не первый год оставшиеся незасеянными поля.

Из лесу появилось, поднимая пыль и издавая многоголосое хрюканье стадо свиней голов в полста. Его сопровождали два пастуха – грязный оборванный парнишка лет десяти и седобородый согбенный крестьянин, тащивший на спине вязанку хвороста.

– Здравствуйте, люди добрые, – молвил Владислав, демонстративно отведя руку от эфеса меча (в случае чего, он всяко успеет его выхватить). – Куда путь держите?

– Да живем мы здесь, – невесело молвил старик, похоже, готовый ко всему, включая и неприятные сюрпризы, могущие последовать со стороны двух вооруженных всадников. – Живем вот, потихоньку. За поясом старика был небольшой топорик, у мальчишки из-за пазухи выглянула рукоять ножа. Но это, само собой, никуда не годилось против мечей. Живем, – повторил старик. А вот какое лихо вас в эти края загнало, понять не могу.

Владислав нахмурился.

– Лихо не лихо, но занесло все же…

Старик тихонько засмеялся.

– Не серчай, молодец. Мы люди мирные… а то вон, мальчонку-то перепугали до смерти. Давайте лучше, отведайте, что Бог послал, да пойдемте к нам.

– За угощение спасибо. – Мы со вчерашнего вечера… – с прищуром посмотрел на Владислава, который-то как раз и набил себе с вечера брюхо, – с вечера ничего не ели.

Старик неторопливо, с медлительностью старой черепахи, извлек из прохудившейся, котомки ломоть черного хлеба, вынул головку чеснока, соль и творог в чистой тряпице.

– Чем Бог послал, – крякнул старик, добродушно улыбаясь.

Когда из седельных сум появились остатки провизии, и копченое на костре мясо косули, недоверие в глазах старца сменилось уважением.

– Тихо у вас здесь, – молвил Владислав с нескрываемым удовольствием пережевывая жесткий хлеб, – война, я так понял, вас не затронула?

Старик согласно кивнул, довольно глянув в сторону мальчишки, впившегося в косулятину.

– Есть такое дело. Да, Хенрик меня зовут, добрые люди.

– А меня Ганс, – хлопнул себя в грудь Владислав. А это Матвей.

Старик только кивнул.

Про себя русин слегка удивился – с чего это спутник не назвал свое настоящее имя, но потом махнул рукой – пусть его…

Потушив костер, двинулись в село, где жил Хенрик. По дороге Владислав принялся исподволь расспрашивать старца об обстановке в этих краях: старик, надо сказать, оказался весьма словоохотливым собеседником.

Край этот, по словам Хенрика, война и в самом деле зацепила лишь слегка. В самом начале через них прошло несколько отрядов, направлявшихся в Германию, против Дьяволицы, – и все. Чума – что могло объясняться только ни чем иным, как чудом Господним, – сюда не добралась. Урожай прошлого года удалось убрать почти без помех, так что голод их миновал, хоть люди и не роскошествовали.

Жили они тут почти год без всякой власти. До войны эти земли принадлежали Священной Римской Империи, являясь леном богемской короны. Но ныне до этого затерянного среди гор и лесов уголка не было дела ни выясняющим меж собой отношения мечами и секирами наследникам Карла Богемского, ни тем более кому-то в опустошенной Германии. Набеги врагов, будь то сторонники Светлой Девы, или воины недалекого Венгерского королевства, их не тревожили. Что до разбойничьих шаек, в других краях, подчас бывших хозяевами, то этих мест они старались избегать, ибо здешний люд, вооружившийся кто чем мог, рьяно отстаивал содержимое своих амбаров и честь своих жен и дочерей.

О том что происходит по ту сторону гор, они особого представления не имели, все их знания были почерпнуты из довольно-таки жутковатых рассказов странников, изредка перебиравшихся через хребты. По их словам, на немецких равнинах в большинстве мест на полях растет один чертополох, города и села разрушены, а жизнь потерять можно раз десять на дню. И Хенрику было совершенно непонятно, зачем его гости собираются идти туда, да еще именно этой дорогой. Что до него, то он бы предложил проезжим поселиться здесь, потому как такого спокойного места теперь уже вряд ли сыскать. Матвей хотел спросить – что тот имел в виду, говоря о дороге, но тут Владислав, указав на торчащие над деревьями руины, спросил – что тут было раньше.

Хенрик тут же принялся по стариковски подробно рассказывать их историю, радуясь еще одной возможности поговорить с проезжими людьми.

Прежде тут стоял замок единственного на всю округу настоящего дворянина и, одновременно ее владельца – барона фон Бибердорфа. Два с лишнем года назад, во время охоты, он повстречал в лесу ослепительной красоты девушку с длинными рыжими как огонь волосами. Он тут же воспылал к ней безумной страстью, без памяти влюбившись в нее. И это стало для него, и для множества других людей великим несчастьем, ибо она была самой настоящей ведьмой, продавшей душу дьяволу и получившей от него большую силу. Барон поселил ее в своем замке, одел ее в дорогие одеяния, подарил ей драгоценности, что принадлежали его матери, он сажал ее за свой стол, рядом с собой, на то место, где должна сидеть законная супруга. Более того, он не раз предлагал ей выйти за него замуж, но она этого не хотела, как всякая подданная Вельзевула, ненавидя христианство и церковь. Она всячески отговаривалась, и ей, не без труда, удалось убедить его погодить со свадьбой немного времени. Замковый каноник, подозревавший, что тут дело неладно и осуждавший барона за прелюбодеяние, вскоре умер, надо полагать не без участия злодейки. На его место бароном был взят по совету любовницы-колдуньи некий монах, разумеется оказавшийся, как и она, приверженцем адских сил. Но это было еще не все. Перед смертью священник успел написать письмо дядюшке барона, и тот немедленно отправился к своему племяннику, чтобы убедить его расстаться с любовницей. Но недалеко от замка на него, ехавшего только с одним оруженосцем, напала волчья стая и растерзала в клочья – само собой и здесь не обошлось без колдовства. Затем неведомо как Катарине (а именно так звали ведьму) удалось свернуть потерявшего к тому времени совершенно голову от любви к ней барона на путь служения Сатане. Вместе они летали на шабаш, где молодой фон Бибердорф дал клятву в верности князю Тьмы и скрепил ее подписью в черной книге собственной кровью, а заодно – поцеловав в задницу самого Дьявола, как это и принято у слуг нечистого (так, во всяком случае, уверяла замковая челядь). В короткий срок барона возненавидел прежде любивший его, как отца, за доброту окрестный народ, ибо он превратился в настоящее чудовище. Не проходило, буквально, и месяца, чтобы он не повесил кого-нибудь по вздорному и неправдоподобному обвинению, а подати возросли чуть не втрое.