Ленинград. Дневники военных лет. Книга 2 - Всеволод Витальевич Вишневский

Они спрашивают о роде моей службы. Объяснил, как мог.

Входит еще один немецкий генерал. И его приглашаю завтракать.

Немецкий генерал:

— Мы устали.

— Это понятно.

Немецкий генерал:

— Семнадцать дней последних усилий!

Расспрашивают о маршале Жукове, о Чуйкове, — рассказываю, что надо. Говорим о Героях Советского Союза, о знаках различия, но у всех свой внутренний ход мыслей. Каждый из нас все глубже ощущает события.

Немцы говорят о сильнейшем разрушении центра Берлина.

Мы рассказываем, как быстро восстанавливают Ленинград и Сталинград; об общем экономическом развитии СССР; о встрече с союзниками. Немецкие генералы вспоминают о встрече с Красной Армией в 1939 году.

Сравниваем потери СССР и Германии. Я рассказываю им о «мертвых зонах», о солдатских вопросах: «Почему немцы напали на нас?» Один из немцев отвечает: «Нам нужна была территория». — «Вот вам и территория в СССР!» Кончаем беседу.

Немецких генералов провожают в ближайший дом. Пусть поживут пока там, под охраной.

Чуйков спит. Мы ходим взад и вперед по комнате. «Неужели войну кончили?» — «Странно…»

Сообщили, что немцы на отдельных участках не стреляют, но и не подпускают к себе: «Приказа нет».

Мы беседуем о родине, о возвращении… Усталость невероятная… Болит рука.

Звонок: наши занимают центр!! Идет подсчет пленных.

11 часов 30 минут.

Адъютант докладывает — на самоходке приехал Фриче. Мы стоим группой.

Входит Фриче — в сером пальто, в очках. На ходу читает бумаги. Молча садится. Переводчик — рядом… Ждут… Наши заняты своими делами — принимают сообщения разведотдела.

Соколовский (входя, к Фриче). Мы заинтересованы в том, чтобы в Берлине было спокойно. Тем, кто беспокоится за свою судьбу, мы можем дать охрану.

Фриче. Немецкие полицейские органы разбежались, но можно их вновь собрать.

Соколовский. Нас полиция не интересует. Она будет причислена к военнопленным. Нас интересуют чиновники, администрация. Им мы обеспечим охрану. Ущерба им не будет. Ясно?

Фриче. Не понимаю. Кто, где может причинить ущерб? Кто решится на эксцессы?

Соколовский. И наши отдельные бойцы, и немецкое население, и некоторые немецкие военные элементы могут проявить жестокость к вам за действия гестапо и тому подобное.

Фриче. Ja, moglich[222]…

Соколовский. У нас все предусмотрено, объявлено. Есть комендант города Берлина — генерал Берзарин. Есть районные коменданты. Все делается, меры приняты. Есть ли у вас другие пожелания?

Фриче. Я вам написал письмо, как последний ответственный представитель правительства. Я написал его, чтобы предотвратить кровопролитие.

Соколовский. Ваш вынужденный жест нам понятен.

Фриче. Я бы хотел расширить документ и хотел бы связаться с Деницем.

Соколовский. Ваш документ отправлен маршалу Жукову, а на дальнейшее мы не уполномочены, в частности на вашу связь с Деницем. Ответ от маршала Жукова последует, и, может быть, вас пригласят для беседы. Кто из других крупных чиновников остался в Берлине?

Фриче. Я не знаю.

Соколовский. Ну, что ж — у нас всё.

Фриче. Где я должен находиться?

Соколовский. Здесь. Ждите ответа маршала Жукова.

(Фриче уводят. У нас явное недоверие — не подставное ли это лицо? Входит Чуйков: «Ну, где этот Фуше или как его там?» Соколовский рассказывает ему о разговоре с Фриче.)

Чуйков. Наши охраняют правительственные учреждения. Уже в 10 утра Дениц обратился к армии и народу: он берет руководство и продолжает до конца борьбу с большевизмом, а также с англичанами и американцами, если они будут мешать. Но нам он не страшен — кишка тонка! (Смеется.) Гиммлера Дениц объявил предателем. Таким образом, Берлин капитулировал отдельно. Может быть, Гитлер ушел в подполье? В общем, мы их доконали. Какой же у них развал и политический разброд, если Геббельс хотел ориентироваться на нас! (Смех.)

(Чуйков по телефону проверяет, взят ли Рейхстаг.)

Чуйков (к нам). Стрельба в центре еще продолжается. Рейхстаг подожжен немцами.

(Проверяет, как дела в имперской канцелярии. Входит Белявский.)

Соколовский. Кто поджег Рейхстаг?

Белявский. Там шел бой — не все сразу капитулировали.

(Звонок: части гвардейской армии Чуйкова встретились с ударной армией Кузнецова.)

Галаджев. Наступает конец войны.

Чуйков. Да, закурим трубку мира.

Ну, сегодня в Москве дадут салют — необычайный!

Какое будет ликование в СССР! Может быть демонстрация, народ погуляет! Пора!..

Германское руководство распадается. Несомненны отдельные очаги сопротивления, но после капитуляции Берлина падут и Бреслау и другие города. Документ Вейдлинга надо как можно скорее широко опубликовать для немцев.

Как все просто… Какое-то странное ощущение свершенности и конца войны. Особой торжественности, которой мы ждали от взятия Берлина, от победы — нет. Пройден слишком большой и трудный путь!

Немедленно встанет новая труднейшая задача — все привести к порядку, к норме.

Чуйков идет бриться. Галаджев, Пронин, Семенов и Скосырев говорят о предстоящей работе в частях, о необходимости отметить победу, дать людям разрядку.

Чуйков (входит):

— Где Блантер? Вот сыграл бы гвардейский марш!

Генералы вспоминают о 15 апреля — начале битвы за Берлин… Обсуждают — какое впечатление произведет на весь мир весть о падении столицы Германии.

Солдаты шумят:

— Война кончилась!

— Экскурсию бы по Берлину!

У меня сверхнапряжение: только воля и нервы. Рука болит невозможно, до судорог. Пишу почти беспрерывно вторые сутки.

Взят Берлин!.. Обдумываю — как описать это. Нужен очерк в «Правду», но что втиснешь в семь-восемь страничек?

Прощаюсь с товарищами, благодарю за оказанные мне честь и доверие.

Еду к себе, на Вальдштрассе, 35.

Помылся, побрился. Хожу по саду… Внутри что-то нервное, огромное — и ощущение близкого мира, и свое, личное. Как я приеду в Москву? Что будет там?..

Очерк в «Правду» готов.

Зовут обедать. Все — за столом. Чуйков встает мне навстречу. Все взвинчены, все устали, но бодры.

Чуйков расстегнул ворот… Он внутренне удовлетворен. Поднял бокал, говорил от души о своем пути от Сталинграда до Берлина, о беседе с товарищами Хрущевым и Еременко в 1942 году, о своей боли за все пережитое Россией, о партии… Целует боевых друзей, подходит ко мне:

— Всеволод, ты все пережил вместе с нами. Руку.

Крепко обнялись…

Ждем приказа о падении Берлина. Беседы… Они несколько сумбурны, но это так естественно для людей, вдруг остановившихся с бешеного хода!

Зашли к Вайнрубу (по дороге отправил в Москву две телефонограммы). Всюду веселятся, русские пляски, песни, музыка.

(Не расстаюсь с блокнотом и на ходу, почти по инерции, продолжаю записывать все — каждое мгновение.)

Пьем чай, уже все трезвы. Сидим до 2 часов ночи.

Нужен отдых, у всех