Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем - Антонина Пирожкова

При Святогорском монастыре была примитивная гостиница, и мы в ней остановились. Остаток дня провели в Святогорске, были в церкви, на могиле Пушкина, обедали в каком-то кафе. Памятник на могиле Александра Сергеевича произвел на меня большое впечатление: он был прост, но от него исходило что-то приковывающее. От него не хотелось уходить, хотелось навсегда остаться.

На другой день с утра, позавтракав в кафе оладьями со сметаной, мы по проселочной дороге отправились пешком в Михайловское. День был солнечный, наполненный ароматами лета, воздух такой, что в нем хотелось раствориться. Сначала зашли в дом Пушкина. Мне хотелось задержаться только в кабинете, где он работал, остальные комнаты меня не заинтересовали, в них я почувствовала что-то чужое. Я представила себе кабинет Пушкина в зимний день — с замороженными окнами и с видом на заснеженные деревья.

Мы побывали в домике няни Арины Родионовны, только недавно отстроенном и почти не обставленном. Та липовая аллея, по которой Пушкин гулял с Анной Керн, выглядела удручающе. Когда-то стройные деревья так постарели, что стволы их искривились, обросли мхом, и новые ветви выглядели жалкими. Было грустно видеть все это.

В поисках одинокого дуба («У лукоморья дуб зеленый…») зашли в лес, полный кустов малины, спелой и сладкой. Вернулись к дому, вышли за калитку, посидели на опушке леса с видом на реку Сороть и пошли по той самой дороге, по которой в Тригорское, в дом Осиповых, ездил верхом на лошади Пушкин. Дом стоял на возвышении, и к нему был довольно крутой подъем. Осмотрели дом, еще не совсем восстановленный, посидели в парке на скамье Онегина. Скамья белая, со спинкой, очень удобная, с таким видом на озеро, реку и даль, что, пожалуй, более совершенной красоты русской природы мне встречать не приходилось. Из Тригорского зашли в село Воронец, купили крынку холодного молока и буханку ржаного хлеба и великолепно пообедали… О Пушкинских местах так много написано в литературе, что я описывать все виденное там подробно не стала, но посещение этого места останется в памяти на всю жизнь.

Гехт первый сообщил мне, что Бабель был приговорен к расстрелу. Кто-то из его друзей входил в комиссию по расследованию деятельности Эльсберга как доносчика. Этой комиссии разрешили посмотреть дела тех писателей, на которых доносил Эльсберг, и в деле Бабеля комиссия увидела приговор о расстреле. Но я не поверила Гехту, мне казалось это невероятным; тогда слухов ходило много, но официально в НКВД мне сообщали, что он жив, а позже пытались уверить, что Бабель умер естественной смертью.

Скончался Семен Григорьевич Гехт в результате заражения крови после операции. Я ехала на похороны в автобусе вместе с Верой Михайловной, и она все пыталась открыть крышку гроба. В крематории выступали с прощальными речами Шкловский и Паустовский.

После похорон Паустовский сказал, что отвезет меня домой. Его жена, которую все называли Таней Арбузовой (ее предыдущим мужем был драматург Арбузов), села рядом с шофером, мы с Паустовским — на заднем сиденье. По дороге Константин Георгиевич меня о чем-то расспрашивал, а когда подъехали к моему дому, сказал, что хотел бы со мной встретиться. Зная, что его жена очень ревнивая женщина, я ответила, что занята и не знаю, когда смогу выбрать время. Тане Арбузовой, видимо, мой отказ понравился, она обернулась ко мне с улыбкой, мы попрощались, и я ушла домой. Это была моя единственная встреча с Паустовским.

Киевские друзья

В те годы, когда мои студенты проходили практику на строительстве метрополитена в Киеве, я приезжала туда так же охотно, как и в Ленинград. В Киевском филиале московского Метропроекта было много знакомых сотрудников, прежде работавших в Москве. Встречали меня с радостью, приглашали домой — некоторые писали свои кандидатские диссертации, и им было важно со мной посоветоваться. Останавливалась я чаще всего у Татьяны Осиповны Стах, но иногда удавалось достать путевку в дом отдыха «Ирпень», и тогда распорядок дня у меня был такой: после завтрака я уезжала в Киев к своим студентам, разговаривала с начальниками тех шахт, на которых они под землей работали, и к обеду с небольшим опозданием возвращалась в дом отдыха. Все вечера будних дней и все выходные и праздничные дни были в моем распоряжении.

В Ирпень ко мне приезжали Татьяна Осиповна, супруги Волынские — Леонид Наумович и Раиса Григорьевна, Нина Александровна Аль и однажды вдова расстрелянного Мити Шмидта, Шурочка, та самая, с которой я познакомилась в 1935 году, когда мы с Бабелем были в гостях у Шмидта в его лагере под Киевом. Она рассказала мне о своем аресте, о жизни в лагере, о дочери, выросшей без матери и отца.

В лагере ей очень помогло то, что муж научил ее водить машину и даже танк, поэтому в лагере она стала шофером грузовика, возившего продукты для заключенных. И хотя судьба Шурочки Шмидт сложилась благополучнее, чем у многих других, слушать ее рассказ было очень горестно. Нет прощения режиму, в котором мы жили так много лет.

С писателем Волынским я была уже знакома. Вместе с Татьяной Осиповной он в один из моих приездов в Киев провожал меня в Москву и тащил тяжеленную корзину с вишнями. Теперь Татьяна Осиповна привезла его с женой в Ирпень ко мне в гости. Мне очень нравились его произведения о художниках, и сам он был очаровательным, располагавшим к себе человеком, которому можно было все рассказать, который все поймет.

От Татьяны Осиповны я знала, что антисемитизм в Киеве глубоко ранит его. И ему хотелось бы переехать в Москву. Когда через некоторое время Волынские нашли квартиру вблизи от Таганской площади и переехали, Леонид Наумович заболел: у него обнаружилась опухоль мозга, делали операцию, но ничего не помогло. Однажды я навестила его, больного, лежачего, такого красивого и совсем еще молодого. Я рассказывала ему о Лиде, о моих занятиях по подготовке двухтомника Бабеля, старалась его развеселить, но когда осталась наедине с Раисой Григорьевной, расплакалась.

С Ниной Александровной Аль я познакомилась во время моей отпускной поездки на теплоходе по пяти рекам — от Москвы до города Уфы. Это было замечательное путешествие с остановками во всех встречающихся нам городах, в местах отдыха, где можно было погулять и искупаться. Иногда мы останавливались для того, чтобы купить у рыбаков свежей рыбы или мяса для столовой теплохода.

Для чтения я взяла с собой книгу на немецком языке с интригующим названием «Женщина одной ночи». Читалась она как детективный роман. Узнав об этом, Нина Александровна попросила меня пересказать содержание книги на русском языке. Все, что я успевала прочитать в течение дня, я вечером ей рассказывала, и она с нетерпением ждала следующего вечера.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});